Никогда она не переступит порог нашего дома! Ты женишься на ней через мой труп!» Томас невольно подумал о своей матери, и ему вдруг показалось, что она совсем рядом: вот она идет по коридору, как всегда, без шляпы, в старом халате, небрежно прижимая к животу пушистый платок…
Томас словно поплыл над тисовыми деревьями, поникшими от зноя, над голубизной пруда. Он вспомнил о маленькой птичке, которую они с мамой подарили ему на день рождения; он помнил, как она весело чирикала и порхала по саду, как кружилась над кустами и лепестки цветов обрызгивали ее, как серебряную монету… Он услыхал тихий звук — видимо, на крыше лопнула шина. Потом кто-то начал бранить Джеймса; Томас почувствовал на плечах руки. Голос, однако, был незнакомый. Он принадлежал… человеку? Или это шумит ветер? Джейми! Джейми, с его смуглым загорелым лицом, низким звучным голосом, широкими плечами! Джейме-е-е!
И тут он увидел ее. Она стояла чуть поодаль, в одежде, непривычной для нее. Туфли на шпильках, под тонком, летящим шелком длинное черное шелковое платье, большая шляпа-федора и сумочка в тон.
— Томас? Ах, прости, пожалуйста! — Голос принадлежал Джейми. — Я не знала, что ты приехал.
Шериф, — продолжила она. — Я… я — случайно.
Она по-хозяйски устроилась в ногах его дивана и расстегнула верхнюю пуговицу платья.
— Я хотела бы… все, что пожелаешь, — сказала она, бросив быстрый взгляд в зеркало, висевшее на стене. Томас не смотрел туда.
Он лениво протянул руку и снял шляпу — все это без какого-либо усилия.
Джейми повернулась к нему, и ее губы слегка задрожали.
«У тебя, наверное, кружилась голова, итальяночка, когда мы шли сюда?»
Он так и не узнал, что произошло дальше. Он лежал весь вечер, не поднимая век. Потом ночью его разбудили громкие голоса в соседней комнате. Пришли какие-то люди, и он сразу же заснул, думая только о Марино.