Цезарь или как его звали на самом деле.
Продолжение статьи «Главная загадка Клеопатры».
Королева Марго была официальной женой Генриха Наваррского, но любила Генриха де Гиза. А с мужем хранила дружеские отношения до самой смерти.
Екатерина Медичи давно уже лелеяла мечту, женить сына на английской королеве Елизавете. Тогда бы разом прекратилась вражда между её сыновьями: Генрихом III и Франциском, герцогом Анжуйским. Ей удалось убедить герцога Анжуйского, что корона Великобритании и Нидерландов, смотрится не хуже, чем корона Франции. Тот сразу согласился и перестал досаждать брату. Зато об этом сразу же позаботились другие.
Герцог де Гиз поспешил воспользоваться раздорами между братьями. Он организовал шумный въезд в Париж в окружении целого отряда молодых единомышленников. Во главе с герцогом они ходили по Парижу, подавали щедрую милостыню страдающим от голода. Естественно, что весь Париж был в восторге от милостей герцога и все кричали ему за здравие. Авторитет герцога де Гиза был велик. Многие дворяне поддерживали семейство Лотарингов и видели в Генрихе Меченном надежду и опору, и в тайне надеялись, что он станет новым королём вместо этого инфантильного короля, вместе со своими женоподобными милашками.
Потеряв после дуэли с гасконскими офицерами своих лучших друзей и преданных слуг, король убедился, что его худший враг – это ультракатолическая партия, которая открыто поддерживает связи с Испанией. У семейства Гизов не хватило бы сил и средств, чтобы покончить с династией Валуа. Являясь ставленником Филиппа II и получая от него крупные субсидии, герцог де Гиз вносил свой вклад в запутывание всей Европы в сети Габсбургов. Отныне одной из главных забот короля Франции была задача вернуть дворянство к исполнению основного долга знати – защите монархии, защите короля.
Генрих III полагал, что защищать дворяне будут его, как законного короля. Понимали это и дворяне. Гизы тоже это понимали. Понимали, что дворяне будут на стороне короля, и неважно кто будет этим королём.
«Король Парижа» за семейным столом дома Лотарингов в Блуа слушал как мадам де Монпансье предлагала своё радикальное решение проблемы: - Вы мне его только попридержите, а уж я сделаю новую стрижку нашему брату Валуа.
Имея в виду монашеский постриг. Брат герцога, кардинал Лотарингский, встал из-за стола, и произнёс тост: - Я пью за здоровье короля Франции.
И посмотрел на брата. Все поддержали тост криками: - Да здравствует Генрих де Гиз. Слава наследнику Карла Великого.
Тем же вечером король Генрих III узнал обо всём.
Описывая последние дни Генриха де Гиза, летописцы и даже Дюма, не указывали человека, передавшего королю этот «секретный» разговор за узким семейным столом.
Позвольте, милостивые государи, предложить на ваше рассмотрение свою версию этих событий.
Некоронованный король Парижа сидел во главу стола и принимал поздравления и советы от своих родственников и единомышленников. Каждый из них уже видел корону на голове Меченного, и потому все пытались придать своим словам наиболее весомое пренебрежение к пока ещё действующему монарху. Герцогиня Монпансье встала из-за стола и, показав маленькие дамские ножницы на поясе, сказала: - Только подержите мне его, и я сделаю ему новую причёску.
Имея в виду монашескую тензуру, которую она собиралась сделать на голове Генриха Валуа.
- Только не стригите его совсем наголо, - подал голос герцог Майенский. – А то он станет похож на мужчину. Хоть монах, но всё же таки – мужчина.
Все дружно поддержали уничижительные остроты в адрес короля Генриха Валуа.
Надо отметить, что в старой доброй галльской традиции всегда была такая черта национального характера; чем громче ты оскорбляешь отсутствующего врага, тем больший ты патриот. Конечно, оскорбления в адрес царствующей особы, могли закончиться печально для всех присутствующих, но ведь здесь собрались все свои. Не было ни одного постороннего человека, который мог донести и получить свои тридцать серебренников. Тучный герцог Майенский так разошелся, что ему стало душно, и он приказал открыть форточку. Тотчас трое расторопных слуг бросились исполнять приказ и распахнули три окна. Ворвался свежий декабрьский ветер, раздул тлеющий огонь в каминной печи и несколько угольков выскочили на каменный пол. Слуга, отвечающий за топку камина, собрал тлеющие угольки в совок и прикрыл жерло камина декоративной решеткой. Разгулявшийся ветер задул также несколько свечей на стенах. Слуга, отвечающий за возжигание свечей, неспешно подошел с факелом к каждой потухшей свече и огонь опять ярко заплясал тенями на полу замка, щедро политых жиром со стола и вином, что столь же обильно было пролито на пол, после каждодневной попойки по поводу победы Генриха Меченного над своими врагами. Как вы поняли вино и еду на вертелах подносили специально предназначенные для этого слуги из числа преданнейших людей герцогов Лотарингских. А так никаких посторонних лиц, могущих сообщить королю об этом разговоре, не было. Но король, всё-таки узнал об этом разговоре.
Кардинал Лотарингский, не участвовавший до сих пор в поношении царской семьи, ввиду своего высокого церковного сана, решил, наконец, подвести черту, провозгласив тост: - Я пью за короля Франции. И многозначно посмотрел на Генриха де Гиза. Все подхватили и стали выкрикивать тосты за здоровье Генриха Меченного, и, естественно, критика в сторону царствующей особы больше не велась. Зато все, словно почувствовали облегчение, принялись злословить по поводу Генриха Валуа, уже не смущаясь.
Испанский посол всё время науськивал Генриха де Гиза нанести упреждающий удар, пока обстоятельства сложились в пользу Гизов. Но герцог, который уже видел корону на своей голове, не хотел развенчивать о себе миф воина, обнажающего свой меч только против врагов Франции и короны. Он добился высочайшей аудиенции и, чтобы прощупать почву, попросил короля об отставке, в связи с многочисленными ранениями. На что король, уже прекрасно знающий, как ведут себя короли в подобных случаях, убедил герцога в том, что без него Франция останется без опытнейшего воина и маршала и её завоюет любой капрал, какого-нибудь захудалого княжества.
Комедия была продолжена и на следующий день, когда два Генриха встретились в спальне больной королевы-матери. Герцогу де Гизу никогда не приходилось принимать участие в королевских спектаклях, устраиваемых в Лувре, и потому он не был знаком с мастерством актёров драмы и комедии. Он считал себя великим полководцем и, наверняка, таким и был, мог представить себе всю картину боя и предвидел на два шага вперёд ходы противника, но не подумал о том, что постановщики спектаклей уже написали сценарий, и он играет в нём роль главного героя. Весь мир театр, а короли и герцоги в нём – актёры.
Генрих, который играл роль безвольного короля, попросил герцога прийти с утра пораньше на королевский совет, где нужно решить несколько важных дел, требующих принятия мужественных и решительных мер, коими, без сомнения, обладает герцог. А также к нему подойдут с просьбой сорок пять нищих гасконских дворян, которым нечем платить жалование. И Генрих, играющий роль мужественного и решительного герцога де Гиза, пообещал корольку, как он его называл, взять на себя решение всех вопросов королевства. Победоносно ухмыльнувшись при этом, он поклонился королеве-матери и вышел.
Его многочисленная свита, с которой он дважды уже приходил во дворец, с нетерпением дожидалась его у крыльца. Когда он вышел к ней, целый и невредимый, он успокоил своих друзей, сказав им: - Это простак, у него душа не злобная.
И отправился снять душевное волнение к своей новой подруге, очаровательной и безумно в него влюблённой Маргарите де Нуармутье. У неё он провёл всю ночь.
Нет, всё-таки надо хоть изредка посещать театр. Тогда бы Генрих де Гиз знал, что под маской маркизы де Нуармутье скрывается лучшая ученица Екатерины Медичи – Шарлотта де Сов. Доблестный офицер, как минимум поручик, в эскадроне летучих девиц. Теперь вы знаете, кто рассказал королеве-матери обо всех планах Гизов.
А король, похоже, не спал всю ночь. Во всяком случае, уже в пятом часу утра он выступил перед сорока пятью гасконцами, откликнувшихся на призыв короля и королевы-матери отомстить за испорченную брачную ночь своего короля Генриха Наваррского. Пламенная речь короля «дружественной страны», очень вдохновила их и сняла камень с души. Убить главного виновника Варфоломеевской резни, да ещё и в своём логове и ничего за это не получить, в смысле, не получить никакого наказания, что может быть прекраснее. Во-первых, к этому призывал сам король, а во-вторых, они покрыли бы себя славой, отомстив за смерть соотечественников.
Король ещё раз с благодарностью вспомнил о мудрости своей матушки, побеспокоившейся заранее о том, чтобы не связывали эту резню с младшим сыном, герцогом Анжуйским. А иначе бы и в Польше ему не светило быть королём.
Герцог явился к семи утра, когда уже все собрались в зале заседаний и ждали его. Войдя в зал, герцог вздрогнул, не увидев никого из своих сторонников. Но тут вошли его брат, кардинал Лотарингский, кардинал Вандом, епископ Парижский и хранитель печати, и герцог немного успокоился. Не прошло и часа с начала заседаний, как вошел государственный секретарь и передал герцогу приглашение явиться к королю. Герцог встал и направился в сторону Старого кабинета. На пути он увидел нескольких телохранителей короля, играющих в шахматы.
Ну ладно, ты, в театр не ходишь, но хоть бы книжки читал. А то бы знал, что д’Артаньян (отец другого д’Артаньяна) в шахматы не играл и сына не научил.
«Шахматисты» бросили делать вид, что играют в шахматы, почтительно встали и пошли за ним. Король предупреждал герцога, что гасконцы обратятся к нему с «нижайшей просьбой» по поводу жалования, и потому не придал особого внимания на их движения. Он зашёл в кабинет, но вместо короля увидел ещё несколько телохранителей из ставшего знаменитым числа «сорок пять». Теперь Меченный остановился, начиная понимать происходящее. И тут все кто был в комнате, набросились на него со шпагами и кинжалами. Обнажить свою шпагу герцог не смог, хоть и пытался: всё-таки солдат, ему просто не дали, истыкав его словно дуршлаг. Но он оказался настолько сильным, что сделал несколько шагов в направлении Нового кабинета, где предполагал находился в этот момент король.
Пишут, будто король, выйдя в этот момент из Нового кабинета, произнёс:
- Бог мой, как он велик! Мёртвый ещё больше, чем живой.
Кардинала Лотарингского, брата герцога, арестовали тут же, а убили позже на каком-то чердаке без особых затруднений. Тела обоих Гизов были сожжены, а пепел сброшен в Луару.
А теперь, для сравнения, мы опустимся вниз по истории, аж в первый век до нашей эры. Для более убедительной наглядности, мы сравним типичное изложение убийства Цезаря и герцога де Гиза. Начнём с того, что каждый из них уже считал себя «королём».
Герцог де Гиз был приглашен на заседание Генеральных штатов, где намечалось обсуждение важных государственных дел. Фактически, король Генрих Валуа, уполномочил герцога заменить его на этом заседании.
По гениальной версии Шекспира (или какого-то другого драматурга, баловавшегося сочинением пьесок для «Большого балета» в королевском театре драмы и трагедии), который перенёс действие в Древний Рим, уже почти император, Юлий Цезарь, явился на заседание Сената.
Организатором убийства де Гиза был сам король, а исполнили приговор известные всему миру «сорок пять» (известные с лёгкой руки другого драматурга, Дюма), гасконских дворян короля Наварры Генриха Бурбона.
Организаторами заговора против Цезаря, судя по театральным программкам, были Гай Кассий, он же, Генрих Бурбон, и Марк Брут, роль которого прекрасно исполнил Генрих Валуа.
Гиза не раз предупреждали, чтобы был осторожен. Идущему по дороге славы летят пули и картечи, но всегда в лицо. Поэтому на мундире героя видны дырки от пуль, либо от орденов славы. Выскочившего впереди всех – догонит только нож в спину.
В частности, посол Испании, не раз предлагал герцогу де Гизу не ждать такой награды королей, а взять инициативу в свои руки. Но Генрих только отмахнулся:
- Это простак, у него душа не злобная.
Цезаря также предупреждали о готовящемся покушении. Но, по-видимому, полководцы привыкли ожидать смерти на поле боя, а от «гражданских лиц», всего лишь – «не поставок фуража».
Предсказатель предрёк Цезарю смерть на мартовские иды (фактически, новогодние праздники по римскому календарю). Кстати, Гиза убивали под, теперь уже новый год 28 декабря.
Когда наступили мартовские иды (с 13 – 15 марта 44 года до н.э.), Цезарь встретил предсказателя на ступенях в Сенат, и с усмешкой сказал: «мартовские иды наступили».
«Наступили, но ещё не прошли». – Ответил предсказатель. Через несколько минут Цезарь был убит.
Во время обсуждения к герцогу де Гизу подошёл королевский секретарь и передал приглашение короля явиться к нему.
К Цезарю также подошёл сенатор Луций Тиллий Цимбер, якобы с какой-то просьбой и, сдёрнув с него тогу, что послужило сигналом для остальных и все стали наносить ему удары кинжалами. Цезарь пытался защищаться, и в руках у него был кинжал, как показано на живописных картинах художников Средневековья. На теле его было 23 колотые раны.
Согласно бесчисленным произведениям писателей XIX века, Цезарь увидел Брута среди убийц и несказанно удивился ему. Фраза: «И ты, Брут!», на самом деле придумана Шекспиром и не имеет подтверждений ни в одной из хроник этого происшествия.
А на самом деле всё происходило следующим образом.
Первым бросился на герцога де Гиза Сьер де Монсерьяк, он ударил его в грудь с криком: «Умри предатель». Обнажить свою шпагу герцог не смог, так как получил множество ударов, но, тем не менее, остался на ногах и сделал несколько шагов по направлению к кабинету, где скрывался король. Убийцы расступились. Качаясь, уже весь в крови, герцог продолжал стоять на ногах. Тогда капитан знаменитых «сорока пяти де Лоньяк, не обнажая шпаги, одними ножнами резко оттолкнул герцога от себя. Тот попятился, потерял равновесие и упал, оставив большое пятно крови на стене. Один из придворных короля, Бельгард, склонился над умирающим и сказал: «Месье, пока ещё теплится в вас искра жизни, просите прощения у бога и короля». А тот только пробормотал: «Какое предательство, господа».
Слово «брут» переводится как «зверь». Или зверство, т. е. брутальность. Так что герцог мог бросить в лицо убийцам слово «звери», или «какое зверство», что не обученным латыни гасконцам могло послышаться, как «Брут».
Интересен также следующий факт, последовавший за этими убийствами.
Триумвират ввёл проскрипции, то есть санкционировал убийства ряда оппонентов Цезаря, с тем, чтобы обеспечить функционирование сорока пяти легионов в войне против Брута и Кассия. Цифра «сорок пять» говорит в пользу того, что историки знали только цифру, но уже не знали к кому её применить.
Последняя гражданская война развернулась между Марком Антонием и Октавианом и привела к установлению единоличной власти последнего.
Действительно, гражданская война во Франции закончилась, когда на престол взошел Генрих Наваррский.
Собственно говоря, на этом можно закончить сравнение герцога де Гиза и Цезаря. Генрих де Гиз – это реальное историческое лицо, а Юлий Цезарь – это его литературный двойник, сочиненный ещё Плутархом, якобы II века нашей эры. А на самом деле, судя по его крайне негативных отзывах о Клеопатре, литературный облик которой «списан» с королевы Наваррской, это мог быть тот литератор, который так ненавидел королеву Марго. И мы назовём его имя, но прежде надо доказать, что знаменитая царица Египта Клеопатра, это и есть королева Марго. О королеве Марго мы уже знаем достаточно много. Осталось сравнить те сведения, что нам известны о Клеопатре, преподнесенные нам, якобы, древними мужами.
Поссорившись с регентами своего брата-супруга Птолемея XIV, Клеопатра в течение нескольких месяцев пряталась у арабов, проживающих в пустыне.
Жалко никто из легендарных сорока пяти гасконцев не знал автора этих строк и не читал его опус, а то попросил бы ответить за араба. Хотя «Наварра», где проживала Маргарита, немного смахивает на «араба». Видать автор был малограмотным.
Она пыталась мобилизовать их себе на службу и надеялась с их помощью вернуться в качестве правительницы в то царство, которое покинула как заговорщица.
Ну что ж, пока никаких несоответствий с судьбой Маргариты не наблюдается.
Проникнув в тщательно охраняемый дворец среди тюков с постельным бельём (по устаревшим, и уже опровергнутым версиям, в ковре), она предстала перед Цезарем.
Если верить Плутарху, именно этим соединением хитрости и смелости, она покорила сердце Цезаря и разожгла страсть, которую ум и привлекательность молодой женщины сделали непреодолимой. Клеопатра принадлежала к тому типу женщин, которой покорялись все за исключением Октавиана.
Единственным мужчиной, который пренебрегал Маргаритой, был её муж – Генрих Наваррский.
Возмущенный этим результатом, Дион Кассий, сенатор Рима, перещеголял Плутарха, рассказывая нам о том, что Цезарь до такой степени был покорён Клеопатрой, что вызвался помирить её с братом, действуя «как защитник женщины, которой он сначала должен быть судьёй».
Клеопатра сразу вновь обрела безопасность и корону, которые ранее потеряла. «Благодаря привлекательности своих черт и благосклонности в постели» - пишут историки, и «ценой восстановления её власти», было, по мнению Иеронима, «её бесчестие».
Исторические критики допускают, что Цезарь, которому исполнилось 53 года, и который после многочисленных баталий был лишен развлечений и отдыха, не смог устоять при виде юной принцессы, которая правила в богатейшей стране и изысканным двором и в жилах которой текла кровь Александра. Однако допустить, что суровый воин был настолько подвержен любовной страстью, что мгновенно попал под власть возлюбленной, этого допустить историки не могут.
Прежде всего потому, что репутацию чаровницы она заслужила только после её связи с Марком Антонием. И эту репутацию ей создал Октавиан, чтобы оправдать свои действия и подтвердить свои полномочия.
Но наивность историков оправдывается тем, что они принимали Клеопатру, царицу Египта, за реальное лицо. И не догадывались, что актриса, исполнявшая роль Клеопатры, говорила и поступала согласно сценарию, написанному драматургом спектакля. Видимо, она была хорошей актрисой, раз так убедительно сыграла свою роль.
Интересно, что, якобы, древнегреческие мыслители и поэты не называли в своих произведениях по имени «эту женщину», так как считали её своим врагом.
Пронаций грубо оскорблял её, называя «самкой, истощенной распутством», гетерой, предназначенной править кровосмесительным Канопом».
Плиний Старший называл её «коронованной блудницей», а Дион Кассий называл Клеопатру - Венерой, совершенно поглощенной собственной добычей.
Упрекая Клеопатру в том, что согласно древнему закону женщина не могла править страной без супруга, потому вынуждена была поочередно заключать фиктивные браки с братьями, умершими прежде достижения половой зрелости, тем не менее, её попрекают лишь с тремя любовниками: Помпеем, Цезарем и Антонием.
И вместе с тем все признают, что она проявляла столько осторожности в своих внебрачных связях, избегая мезальянсов и неверных расчетов, и отдавалась лишь властителям, от которых зависела её судьба.
Поэты IV века нашей эры писали, будто Клеопатра обладала такой красотой, что многие мужчины готовы были заплатить жизнью за ночь с ней.
В III веке сенатор Кассий заявлял, что «она была красивейшей из женщин», и что «восхитительно было, как видеть, так и слушать, как она могла воспламенять наименее чувствительные и наиболее холодные сердца».
Но во II веке такого обожествления Клеопатры ещё не было. И Плутарх сообщает, что привлекательность Клеопатры заключалась не в теле, а в уме и образованности.
«Чтобы её облик сумел «накрепко врезаться в душу», ему необходимо было «сочетаться с редкой убедительностью речи».
«Звуки её голоса ласкали и радовали слух, а язык был точно многострунный инструмент, легко настраиваемый на любой лад, - на любое наречие, но красота этой женщины была не тою, что зовётся несравненною и поражает с первого взгляда».
Все эти признания Плутарха всерьёз заставляют думать, что ему было известно, что Клеопатра от природы имела обычную внешность, и следует признать, что изображения это подтверждают.
И всё вышесказанное относится также и к королеве Марго.
В июне в Юссон, где пребывала Маргарита, приехал двадцатидвухлетний Оноре д’Юфре, талантливый, остроумный и преуспевающий писатель, которого принимали в самых известных домах Франции.
Он привёз для прочтения в литературном салоне Маргариты первую книгу своего романа «Астрея», а также засвидетельствовать своё почтение Прекрасной Даме, которую до последнего мгновения своей жизни любил герцог де Гиз.
Молодой писатель с ранней юности был членом Католической лиги. Подлое убийство герцога де Гиза, кумира писателя, изменило его отношение к лиге, лишившейся своего вождя, и он покинул её ряды.
Многие события, происходившие во Франции, нашли отражение в его пасторальном романе.
Едва Оноре д’Юфре прибыл в Юссон, королева Маргарита тут же удостоила его аудиенции.
- Сеньор, как хорошо, что вы нашли время, чтобы посетить нас и порадовать чтением вашего романа, которым восхищается вся Франция. Восторженные похвалы в ваш адрес уже достигли и нашего орлиного гнезда.
- Рад служить Вашему Величеству, - ответил писатель, почтительно поклонившись.
Вглядываясь в прелестное лицо королевы, которой недавно исполнилось тридцать шесть лет, он почувствовал, что перед ним не женщина, а богиня, обладающая даром притягивать к себе людей.
Чудесные глаза с длинными ресницами и красиво изогнутыми бровями излучали живой интерес ко всем кого касались своим завораживающим взглядом.
Оноре д’ Юфре рассказал ей в лицах всё происходящее в Париже, пародируя как оголтелых католиков, так и фанатичных гугенотов.
Маргарита смеялась – тихо и утонченно. Она сразу почувствовала в молодом писателе родственную душу, как и он в ней.
В тот же вечер в большом зале приема гостей собрался весь двор королевы. Оноре начал читать первую новеллу романа. В центре сюжета была любовь пастушки, которая носит имя греческой богини Астреи, и пастуха Селодона. Мир, в котором живут персонажи, был наполнен нимфами и друидами.
Действие романа развивалось в исторической области Форе (Франции), своеобразном убежище в охваченном войной мире. Однако в Форе то и дело проникало эхо войны, и в итоге пастухи и пастушки вынуждены были взяться за оружие.
- Ваш роман – утопия и антиутопия одновременно, - заметила Маргарита. – Именно эта особенность привлекает французов, утомленных религиозными войнами и борьбой лиги с королём. Ведь в образе Торрисмунда вы изобразили Генриха Третьего, не так ли?
- Вы абсолютно правы, Ваше Величество.
Молодой писатель очаровал всех своим изящным стилем, захватывающим сюжетом и утонченным юмором.
Несколько вечеров подряд Оноре д’Юфре развлекал изысканное общество королевы чтением своих новелл. Все с наслаждением внимали ему и с нетерпением ждали продолжения захватывающей истории любви.
Улыбка озарила лицо Маргариты, потому что мысли писателя были созвучны её собственным.
- Вы талантливы. Слова – ваша сила, ваше оружие против лицемерия и зла, существующего в мире, где должна царить любовь и гармония. Ибо жизнь быстротечна. Господь отправил вас в этот мир с вашим талантом, и вы оправдали Его дар, блестяще воспользовались им. Французы будут почитать вас долгие годы. Новые поколения назовут вас любимцем господа. Ваш роман – это школа галантности и новой куртуазности.
В последний день пребывания писателя в Юссоне Маргарита, прощаясь с Оноре д’Юфре, высказала пожелание создать «Академию истинно влюблённых», в которой все её придворные дамы и кавалеры присвоят себе имена героев его романа. Самому д’Юфре королева решила присвоить имя Селодона, себе – Астреи, звездной девы, которая управляла миром в золотом веке. Когда наступил железный век и нравы людей испортились, она возвратилась на небо и превратилась в созвездие Девы.
С высоты своего орлиного гнезда Маргарита пристально наблюдала за развитием политических событий во Франции, не теряя надежды на скорое возвращение в Париж.
На этом мы закончим своё исследование жизни, пожалуй, самой прекрасной женщины, которая когда-либо появлялась на белом свете. Ведь если Маргарита Наваррская или королева Марго и Клеопатра – одно лицо, то ни одна из женщин не удостаивалась и десятой доли тех похвал, что пришлись на долю одной этой Женщины.
Было бы опрометчиво обвинять авторов эпохи Возрождения в умышленном выдумывании образа Клеопатры и представлении Маргариты в виде сексуально развращенной хищницы. Облик Клеопатры возник как театральный образ, «срисованный» с Маргариты и сделали это, скорее всего, молодые писатели, вроде Оноре д’Юфре, входящих в литературный кружок, созданный королевой Наваррской ещё в Юссоне.
И вообще, похоже, что все герои Западной Европы, это выдуманные персонажи театральных постановок, хотя и срисованы с реальных действующих лиц. И, как и во всяком рыцарском романе, герою приписаны все положительные качества, какие только и хотела видеть в них публика, приглашенная на спектакль. А всеми отрицательными чертами с лихвой наделены злодеи, с которыми не жалея живота своего сражаются отважные герои, благородные рыцари и короли.