9.1
Герн уговорил Стефа Шкурника приглядеть за Дзанни под тем предлогом, что тот, возможно, шпион Университета. Это счастливое объяснение пришло к нему в последний момент. И хотя, когда он сказал это, Дзанни посмотрел на него немного странно, у Герна не было ни времени, ни желания давать какие-либо разъяснения.
Он посмотрел с крыши крепостной стены на суету, царящую во дворе, и по обыкновению через проклятый сад прокрался к себе в комнату. Еще снизу он услышал, как кто-то в башне терзает струны лютни. Мелодия была приятная, но что-то у ее создателя в голове явно не складывалось. Он играл медленно, неуверенно, потом будто входил в ритм, тут же спотыкался и начинал все сначала. На проверку это оказался Соловушка, сидевший у Герна в комнате на лежанке.
Герн вопросительно посмотрел на него.
- Слуги меня здесь спрятали от ярости графа, – пояснил тот. – Велели не шуметь. А я, чтобы не сойти с ума от отчаянья, решил написать балладу о жестокой судьбе нашей графини. Но что-то у меня не складывается в третьем и шестом тактах, да и в восьмом тоже…
Герн забрал у него лютню, сыграл Соловушкину мелодию, как та ему виделась, вернул инструмент и направился к двери.
Из-под лежанки высунулась Мимл:
- Принц говорит, что не хочет больше жить. Простите, хозяин, я не смогла его переубедить – люди графа искали меня, и я спряталась.
- Ты все сделала как нужно, - сказал Герн и вышел из комнаты. Ему предстоял долгий и небезопасный путь по коридорам в спальню принца.
Добрался он на удивление легко, так как все придворные и прислуга попрятались. Всю дорогу его преследовало ощущение то ли пустоты, то ли опустошенности, которым, казалось, было пропитано все: и холодный каменный пол, и серые стены, и даже роскошные вышитые золотом и охрой гобелены, и ковры в высоких покоях. Герн не сразу понял, что все дело в тишине, не в той многоликой чарующей тишине, к которой он привык с детства, а в тишине, о которой говорила ему мать – тишине пустой и беззвучной. Он не улавливал ничего – даже слабых всплесков полурассеявшихся чувств и эмоций, которые встречаются везде, где когда-нибудь жили люди. Когда Герн это понял, то почти испугался, отчасти потому, что во многом привык полагаться на свой слух, но в большей степени из-за того, что не знал причин этого явления, а так же, чего от него ждать. Но как большинство людей его круга, где знакомство с магией было довольно поверхностным, он успокоил себя тем, что вероятно «это какие-то чары». И, безусловно, был прав.
Замок оказался в эпицентре знаменитой Ауры Великого Молчания, которой Лоркан окутала город, чтобы ослабить ощущение одуряющей мерзости, которое приносил с собой Клайф Фолрог – декан Университетского факультета некромантии, больше известный под именем Старый Стервятник.
Когда Герн открыл дверь в комнату принца, Лоркан стояла над его ложем, держа над мальчиком на вытянутой руке свой яблоневый посох. В противоположном конце комнаты у распахнутого окна стоял неизвестный ему мужчина в розовой с серебряным шитьем мантии, с черными, как вороново крыло, волосами, и лицом старика.
- Какая чудная метель, госпожа моя, - сказал незнакомец. – И без всяких магических усилий с твоей стороны! Годфрин, наш великий маэстро погоды, нервно курит в углу и льет слезы над своей навсегда утерянной репутацией, - его губы шевелились, но с них не слетело ни звука.
- Какими судьбами, Клайф? - губы Лоркан шевелились так же беззвучно, на лице застыло вежливо-бесчувственное выражение, но все же иногда проскальзывало едва уловимое чувство: то ли отвращение, то ли раздражение. Впрочем, невнимательный глаз мог бы этого и не заметить.
- Какое теплое приветствие, госпожа Горы, - отозвался черноволосый старик с приторным выражением на лице. – Я прямо-таки растроган. Ты стала очень похожа на мать.
- Это красивая маска, - холодно ответила Лоркан. – Не вижу причин не носить ее. Не уходи от ответа, старый лицемер.
- Не тебе говорить мне о лицемерии.
- Не тебе меня ему учить.
Старик помолчал.
- Я пришел выполнить контракт, так как моя ученица выполнить его не может по состоянию здоровья.
- Из-за такой ерунды, господин декан? Вы ведь такой занятой человек!
- Я очень высоко ставлю честь нашего факультета, - слащаво улыбнулся старик.
- В таком случае ваш приезд напрасен: формального основания для передачи контракта нет – вашу ученицу легко вылечить.
- Но если не завершить ритуал сейчас, чары развеются, и все пойдет прахом.
- Прах даже такой мастер как ты не в состоянии поднять, - согласилась Лоркан, - но все же это не повод для присваиванья чужого контракта.
- Университет закроет на это глаза. Они всегда закрывают. Ну что, Лори, ты готова потерять своего единственного ученика, которого ты наконец решилась взять после того случая, когда я убил на твоих глазах того друида-практиканта, и ты ничего не могла сделать? Я так разочарован в тебе, Лори, я так надеялся, что получив статус, ты вернешься в университет и начнешь войну со мной: клеймить, обвинять! А ты засела на своем дереве, как мышь в норе, как последний трус, и носа не кажешь.
Лоркан изобразила на лице скучную мину.
- Что такое я бы могла сказать о некромантии в целом и о тебе в частности, что не было бы общеизвестно? Но я не дам тебе ни своего ученика, ни этого мальчика. Разрешения у тебя нет, а у меня есть свои доводы, которые университет не может не учитывать. Как говорится: «через мой труп».
Некромант поднял посох.
- Учти, Лори, я стал гораздо сильнее, это не сойдет тебе с рук так просто, как в прошлый раз.
- У тебя нет никакой силы, одни слабости, - так же скучно ответила Лоркан и подняла выше свой посох.
- Стойте! Нет! Подождите! – Нелли распахнула дверь и с размаху уткнулась в спину Герну, замершему на пороге.
После минутной заминки она вышла на середину комнаты решительная и бледная.
- Я совершенно здорова, учитель, - я сама завершу этот контракт, - и ее голос тоже был проглочен молчанием.
Лоркан и Клайф обменялись злыми разочарованными улыбками и опустили посохи.
- Очень жаль, - сказал последний. – Ну что ж, дерзай, дитя мое.
Ничего не говоря, Герн подошел к постели принца и взял его ледяную руку в свою. Он не слышал его дыхания, однако он мог чувствовать его пульс, такой слабый, что он казался трепетом бабочки, обессилевшей в паутине. Он ощущал холодный, словно чужой страх, внезапно поняв, что с этого момента он не сможет сам защитить ни своей души, ни своей жизни. Теперь они всецело находились в хрупких белых руках этого мальчика и, как бы сказала Мимл, в руках Предков и Потомков. Но что-то внутри него в то же время было в восторге от всего этого: никогда он еще не рисковал так по-крупному, никогда еще игра со смертью не была такой сложной!
Принц стоял в темноте над пропастью на крошащейся под ногами скале. Он испытывал ненависть: (да, ненависть!) к отцу, который брызгая слюной, кричал на него, что долг любого ребенка умереть ради того, чтобы отец мог жить столько, сколько захочет; к матери, которая стояла рядом бледная и заплаканная, но ни слова не сказала против, к братьям, которые бросили его, к своему народу, которому, как стаду баранов, все равно, куда их ведут. Если он кому-то нужен, то пусть они борются за него, черт возьми! Выходит, что больше всех он нужен той самой ведьме, которая решила его погубить. Ну что ж, пусть забирает его с потрохами – пусть подавиться!
За спиной у него послышался шорох осыпающихся камней.
- Далеко же ты забрался, - раздался из темноты голос подкроватного чудовища. – Я едва добрался!
Принца обернулся. Герн стоял там. Его силуэт выделялся на фоне холодного света зарниц.
- Как ты нашел дорогу в такой темноте? – спросил принц дрогнувшим голосом.
- На ощупь, - ответил тот. – Но это было трудновато. Значит, ты решил сдаться и дойти до самого ада, даже зная, что мы все пойдем за тобой?
- Кто все?
- Все те, кто зависит от тебя.
Зарница вспыхнула ярче, и принц увидел скорчившуюся у ног Герна Мимл, за плечом Дзанни, маму, маэстро Соловушку, епископа, даму в зеленом с золотом парчовом платье, лошадей с рогами во лбу, придворного лекаря и множество других людей, которых он никогда прежде не видел или просто не помнил. Зарница потухла и снова вспыхнула. Видение исчезло. С принцем на осыпающемся утесе остался только Герн.
Над пропастью из тьмы появилась красивая девушка с огромными глазами в розовом с серебром парчовом платье.
- Ну же, - она протянула к принцу худые бледные ладони, - еще шаг, ты нужен мне, милый!
В ее голосе билась такая искренняя тоска, такое неизбывное одиночество, почти отчаянье.
Принц подался вперед. Край скалы с шипящим шелестом осыпался у него под ногами. Принц подался назад, но поздно: он понял, что падает.
В этот момент сильная рука обхватила его за грудь и отдернула назад.
- Не так все просто, Нелли, - выдохнул Герн, ставя принца рядом с собой на относительно твердую землю. – Во всяком случае, не до такой степени.
Глаза девушки над пропастью сузились.
- Сейчас уже слишком поздно называть меня по имени, - прошипела она.
- Здесь никогда не бывает слишком поздно или слишком рано, - возразил Герн.
Принц поднял глаза на его бледное решительное лицо, освещенное вспышками зарниц, перевел взгляд на женщину со злым лицом над бездонной черной пропастью, на крошащуюся землю под ногами. Он словно проснулся, дикий ослепляющий неподвластный никаким чувствам и мыслям страх охватил его.
Принц вцепился в красную парчовую тунику Герна.
- Хочу проснуться, хочу проснуться, - бормотал он. – Герн, вытащи меня! Вытащи меня отсюда!
- Проблема в том, парень, - сквозь зубы ответил Герн (он изо всех сил старался удержать равновесие на шатающейся под ногами почве). – Что только ты можешь вытащить нас отсюда.
Стервятник улетел. Лоркан стояла у окна и смотрела вслед его огромному грифону, чьи крылья так мягко рассекали воздух. Такая птица стоила никак не меньше, чем три таких графства, будущее которого они с учеником пытались сейчас защитить ради спокойствия своих границ. Она физически ощутила, когда некромант покинул границу ауры волшебства, распространяемую Горой.
Лоркан передернуло, как если бы она вылезла на свежий воздух из зловонной ямы и по контрасту с особенной силой ощутила всю мерзость того места, где только что побывала. Она сняла заклятие молчания, затем, не раздумывая долго, извлекла из рукава зеленый шарф, обвязала его вокруг шеи и, скинув свое зеленое платье, направилась в ванную комнату, пристроенную к спальне принца. Щелчком пальцев она заставила резное крашеное корыто в форме лебедя с ярко красным клювом и лапами и покрытой позолотой короной на голове наполниться теплой водой с облаками душистой розоватой мыльной пены. С облегчением погрузившись в воду, она полежала так с минуту и принялась яростно намыливать голову, чтобы избавиться от запаха тления, который среди людей чувствовали только друиды и лишь некоторые другие маги. Покончив с этим, она заставила ванну вымыться, наполнила ее свежей водой и залезла в нее снова, давая возможность мышцам расслабиться и прийти в норму после тяжелого заклинания. Так она лежала и прислушивалась к дыханию сцепившихся в комнате магов, к колебанию их аур, чтобы успеть вмешаться, если что-то пойдет не так, но в то же время, стараясь не провалиться в созданную ими директорию магического сновиденья, которую они выбрали полем битвы.
Рольф стоял под окном комнаты принца на полированных булыжниках мостовой в совершенно опустевшем дворе. Он смотрел на открытые ставни и прикидывал, выдержит ли одна из них его вес, если закинуть крюк с веревкой. Но в целом его гораздо больше беспокоило, почему окно открыто, ведь Нелли не раз говорила, как важно для ее чар, чтобы его не открывали.
Створка ставен легко выдержала Рольфа, что было совершенно не удивительно при его небольшом даже для полуэльфа весе. Когда же он, наконец, очутился в комнате, кровь похолодела у него в жилах от открывшейся картины. Уж на что он был привычен ко всему – такого он еще не видел. Нелли стояла посреди комнаты холодная и недвижная, как труп, и казалось, даже не дышала, но при всем том, она стояла (!), уставив неподвижный взгляд широко распахнутых глаз в пустоту. Лишь ширина ее зрачков все время менялась. В точно таком же оцепенении Герн сидел у постели принца, но у этого, к счастью, глаза были закрыты.
Отойдя от первого впечатления, Рольф оценил ситуацию, достал стилет из-за отворота сапога и подошел к Герну:
- Прости, приятель, - тихо сказал он. – Мне бы и впрямь хотелось, чтоб обстоятельства сложились по-другому.
Лоркан, надевшая на себя невидимость и высушившаяся чарами, чтобы не оставлять на полу мокрых следов, еще когда услышала, как кто-то лезет по стене, стояла в дверях ванной и наблюдала за ним. Пользуясь тем, что Рольф ее не видит, и к тому же колеблется, она отделилась от косяка двери, сняла со стены, украшенной парадным оружием, дротик и, прицелившись, пришпилила за рукав руку Рольфа со стилетом к резной спинке принцева ложа.
Рольф быстро повернулся, но ничего не увидел, кроме того, что на стене с оружием не хватает одного дротика.
- Не вмешивайся, - сказала Лоркан.
- Кто здесь? – спросил Рольф, весь собравшись, как сжатая пружина.
- Всего лишь одна из Герновых мышей, - ответила Лоркан.
Рольф опять огляделся, но никаких мышей не увидел тоже.
- Ты морочишь меня, - сказал он. – Почему я тебя не вижу?
- Возможно, я слишком страшная и не хочу показываться людям на глаза, - хихикнула Лори. – А возможно, я просто только вышла из ванной, и на мне ну совсем ничего нет.
Только тогда он заметил зеленое женское платье на полу и пышущую паром дверь в ванную.
- В любом случае, - продолжала Лоркан. – Это дает мне преимущества, не находишь? Я тебя вижу, а ты меня нет, - она подошла к бельевому шкафу, открыла дверцу из мореного дуба и порылась в простынях, ища хоть одну не шелковую. – В любом случае, - мрачно предупредила она. – Одно неверное движение, и я наложу на тебя паралич на все то время, что нам придется ждать здесь, а это чертовски долго. И мне бы было очень обидно это делать, так как это лишит нас приятной беседы, которой мы бы могли разнообразить наше ожидание, не так ли?
Лоркан, наконец, выбрала одну из простыней, завернулась в нее, другой вытерла волосы и сняла с себя невидимость. Потом она призвала плетеное кресло-качалку, уселась в него и принялась покачиваться, прикрыв глаза с грустной и заговорщицкой улыбкой.
Все это время Рольф следил за ней глазами, стараясь оценить противника и воздерживаясь от глупых почти детских вопросов, которые то и дело всплывали у него в голове, вроде того первого. И выводы были неутешительными. Судя по тому, как фамильярно она обращалась с чарами – без пафоса и патетики, он имел дело с выпускником одного из старших факультетов Университета. И потом, это ощущение, которое она распространяла вокруг себя, словно ощущение пропитанного солнцем леса или наоборот - тихого зимнего вечера, очень уж оно было похоже на то чувство, которое вызывала Гернова игра на флейте.
Герн стоял, стиснув зубы, в темноте на неустойчивой крошащейся поверхности, держал за шиворот трясущегося принца и судорожно перебирал в памяти все, что когда-нибудь читал, стараясь сообразить, что из этого может пригодиться. Он плохо себе представлял, что тут нужно делать, но был полон решимости не отступать.
- Я не хотела, - крикнула Нелли, - не хотела причинять тебе вред, но ты не оставляешь мне выбора!
Она выкрикнула пару резких фраз, прозвучавших как охотничий клич дикой птицы.
Тьма сгустилась и двинулась на них с принцем.
Герн привычным усилием воли заставил себя сохранять спокойствие, хотя ощущение у него было такое, что все самое страшное и отвратительное, что вечно кралось за ним, пряталось в трупах, тенях и ненависти, которые он оставлял за собой, продираясь по жизни - все это разом поднялось из своих глубин и обернулось против него.
- Ты такой же, как я, - кричала Нелли. - Такой же!
"Это неважно сейчас, - думал Герн. - Важно закончить начатое". В этот момент ему показалось, что на него смотрят с двух сторон светловолосый парень, сидевший над Потоком, и Лоркан. Выражение лиц у них было такое, как будто они удивляются его доводам и сомневаются в их силе, будто спрашивают: действительно ли он может сражаться только ради этого.
Не ради этого, попытался объяснить он этим всплывшим образам, ради того чтобы сражаться, чтобы жить.
Не успев вспомнить ничего подходящего, он не нашел ничего лучше, чем просто выставить вперед руку.
Тьма столкнулась с его рукой и принялась закручиваться в смерч, но дальше не двинулась. Выходит ее можно удержать просто вот так - собственным упрямством? Герн удивился. Ну что ж, упрямства у него предостаточно. Он почувствовал, как чудовищная тяжесть навалилась и давит на него - тяжесть, смешенная с невыносимой тоской, а почва под ногами качается еще сильнее. Нет уж! На такой ерунде его не возьмешь! Он упал на одно колено и выставил вперед обе руки. Тоска давила на него с самого детства, так что он уже перестал замечать ее, как давление воздуха. Он принялся насвистывать одну из тех мелодий, что всегда играл в таких случаях. Руки горели огнем. В прямом и переносном смысле. Исходящему от них пламени будто стало тесно, и оно двинулось в сторону Нелли. Та начала задыхаться.