Родители наши, отец с матерью, оба были неграмотными. История их жизни проста. В повседневном крестьянском труде существование было подчинено одному закону – «потопаешь-полопаешь»! Другими словами – трудись – сыт будешь.
Отец Федор Григорьевич Копытов был моложе брата Петра. Невысокий, чуть ниже среднего роста, лицом походил больше на мать, нашу бабушку Ольгу Степановну, только был он по-мужски крупнее и кряжистее. По характеру был он спокойный, простодушный, очень добрый и доверчивый.
Большая семья деды Гриши стала убывать. Две дочери вышли замуж в соседние деревни, а одна уехала с мужем в губернский город Пермь и там осталась жить насовсем.
Уменьшение семьи, кроме нехватки рабочих рук, сулило еще и потерю части земли, а она в свое время досталась нелегко. Надо было вырубать лес, корчевать пни, разделывать целину. Сил было положено немало. Вначале-то все было ведь просто: где и сколько раскорчевал да и расчистил земли, распахал да засеял, то и твое. Захватил землицы дед Гриша немало. Силен был, напорист, семья свое требовала. Но наступили другие времена, предстояло землю делить и закреплять по душам. Тут уж не поспоришь, силой да напором не возьмешь. А тут семья сократилась.
«Оженить надо Федюньку», – соображал дедушка. – Работница в доме прибавится, все земли побольше будет».
Сын Федор собою был не урод, тихий да работящий, не из плохих выбился, можно было за него сватать любую невесту. Рассказывали, что дедушка сам присмотрел Федору невесту в соседней деревне Вязники.
Жил в Вязниках справный хозяин Федор Захарович – мужик строгий, даже суровый. Свою единственную дочь – красавицу Ольгу не баловал. Всегда была она в работе и не только по хозяйству. Везде она вместе с отцом, как топор за поясом, на пашне, на покосе и в лесу.
Синеглазая, с красивыми чертами лица, роста выше среднего, прямая, статная Ольга была очень хороша собой. Ко всему держалась она как-то степенно, строго, сдержанная, умная, рассудительная. У такого строгого отца не расхохочешься.
Смирный и тихий Федор и думать не смел о такой девушке. Но дед Гриша знал себе цену: «Поехали, Федюнька, сватать эту девку к Федору Захаровичу. Меня-то он знает. Думаю – дело выйдет. Поехали!».
Так Ольга Федоровна вспоминала сама: «Сваты приехали, отец твердо сказал: «Пора тебе, Ольга, замуж! Мужиков этих я знаю. Привола-то у них! Тут у нас лучше и нет ни у кого. Пашня, покосы, лес – все под боком, рядом с домом. Парень работящий. Чего тут думать? Идти тебе надо!». Родитель у меня был строгий. Что скажет – не спорь! Знаю, будет по его слову. Когда меня Спросили, сказала: «Куда лесину повалят, туда ей и падать! Пойду!». Просватал меня отец вроде как и не за жениха, а за приволу, жить дескать, легче с приволой-то». После свадьбы свекор распорядился: «Ну, молода, давай берись за хозяйство! Сама видишь – старуха, свекровка твоя, какая старая да хилая. Давай ты берись да хозяйничай!».
Так и пошло. Свекор по всему, был доволен, хотя уноровить ему было не просто. Так и стал меня звать – «молода». Бывало, посоветуется даже. Скажет: «Молода, как бы ты рассудила вот в таком-то деле?». Ну, я и скажу, как думаю. Когда по-моему и сделает. Скажет: «А и правда, молода, эдак-то оно, пожалуй, и лучше будет! Так и решим!». Стал со мной советоваться и в больших семейных делах.
Как-то наловили мы с Камы много лесу, надо стало рубить какую-нето хоромину. Вижу из окна – окладные бревна укладывают. Дай-ко, пойду, погляжу. Подошла. Свекор-батюшка и говорит: «Молода, думаем вот, надо второй онбарчик срубить. Все угодье будет. Лес есть. Как ты думаешь?». Ответила: «Не лучше ли избу срубить, а не онбар? Ребята, ведь, у нас растут. Сынов-то четверо! Изба нужней будет. А онбар – дело не большое, сами после скулемают. За мое, так рубить бы наперво избу, а не онбар!».
«Правда, ведь, молода! Изба нужней будет! Давайте, ребята, будем рубить избу!». На том и поставили. Срубили сруб, а осенью поставили на мох. Так и появилась у нас другая изба на дворе, по ту сторону ворот-пятистеночек! Постарше я стала, посмелее. Попросила однажды купить швейную машину. Свекор не соглашался. «Коня, – говорит, – можно на эти деньги-то купить, а вы машину… Шить и на руках можно!». Я все-таки настояла. Купили. Машина попала добрая, зингеровская[1] и в рассрочку на три года. Выплатим-де незаметно. Раз в год будет приезжать агент за платежем-то. Так и выплатили.
Стала я шить на этой машинке. Строчит машинка, почакивает. А свекор лежит на полатях и этак со злой насмешкой: «О, ты, господи! Какого они жеребца поставили за сорок-то рублей! Ишь ты, как ржет-то!.. Хозяева, тоже мне!..». Сшила я перво-наперво рубаху ему самому, а потом стала обшивать и всю семью. Смирился свекор. Видать понравилось или так понял, что надо для большой семьи: «А правда, молода, ладно, ведь, вышло. Коня в рассрочку не купишь!». Так всю жизнь служила мне моя машинка и намного облегчила мне заботы одевать такую большую семью.
Все это было потом, а с первых-то годов жить было трудно. Семья прибывала. Едоков много, а работать некому. Управимся с полевыми работами, обмолотим хлебушко, а зимами-то мужикам вроде как и делать нечего. Уход за скотиной-то – женская работа, а мужикам чем заниматься?
Муж у меня – Федор Григорьевич любил работать, да руки у него были неловкие. Топором мог только дрова рубить да колоть. Не плотник. Кроме крестьянской работы, никакого ремесла у него не было.
Свекор нашел-таки ему дело около дома: «Давай-ка, Федор, будем ломать камень. Вон в крутых оврагах под Кайдалами камня – не выберешь. Будем возить его в город. Там дома строят. Под углы камень нужен каждому, а кто побогаче, так и весь «фунтамент» кладут из крупного камня».
Выбрали они под Кайдалами в овраге такое место, чтобы можно было подъехать туда зимой на санях, летом – на телеге. Врезались там они в крутой уклон. Камень есть, знай, копай да выламывай его, да вози в город.
«Много годов подряд, каждую зиму добывал там в горе камень», – рассказывал про себя Федор Григорьевич… «Работа нелегкая. Выбрал много камня, получилась большая пещера и все дальше уходила в гору. Дневной свет туда не доходил, приходилось работать со свечкой. Наломаешь камня – надо его вынести в овраг к дороге. Мелкий кругляк – бросовый, а вот плоский, даже и не крупный, брали в городе охотно. Выносишь его из забоя к дороге – надо скласть штабелем, чтобы можно было обмерять. Шел такой камень на бутовую кладку, в фундаменты под дома. Крупный камень – тот ценился дороже и шел больше под углы построек. Вот и стараешься, чтобы выломать да вывернуть камень побольше. Такой-то он тяжеленный. Кряхти, не кряхти, а не унесешь один, не утянешь. Вот и маешься, где ломом, а где и руками перевернуть бы с боку на бок. Ломиком-то вершок по вершку, – когда ты его на волю-то вытянешь? А время-то идет… Провозишься эдак-то и ничего не заработаешь. Все скорей надо-то. Поднатужишься, пот-градом, искры из глаз, а кто поможет? Один в горе-то. Надеяться не на кого. Так вот и робил. Робил, робил и заробил себе… грыжу. Век теперь и майся с этой грыжей. Много годов так робил, пока не подросли сыновья». (Дата записи рассказа не известна, по воспоминаниям М.Ф. Ширяевой (Копытовой); П.Х. Ширяев).
[1] Швейные машины американской фирмы «Зингер» с 1902 года производились в России