Слева что-то хлопнуло, и водительское боковое зеркало на тойоте разнесло на осколки. С перепугу Артём дёрнул рулём и чуть не вылетел с дороги. Еле вытащил машину из заноса, чудом не задев газель и красный фольцваген. Сзади, отодвинутый салонным зеркалом за пыльное заднее стекло, маячил радиатор чёрного гелендвагена, который уже догонял, снова примеряясь выжать его с дороги.
Шоссе влилось в пригород, движение стало плотным. Он выдавливал из старенькой тойоты последние силы, вилял, ускорялся, тормозил, но чёрный мерс никуда не пропадал. Иногда он терялся за машинами, но буквально через несколько секунд выныривал снова, и был уже ближе. Чёрный блеск радиатора каждый раз вызывал в памяти короткую и яркую ассоциацию с шлемом Дарта Вейдера.
"Чтоб ты сдох, я не твой сын!" — с истеричным коротким смешком подумал он и тут же понял, как нелепо звучит это даже в голове. Пальцы дрожали, и он стиснул руль крепче. В груди тоже что-то дрожало и холодело.
Впереди образовался просвет и Артём вдавил педаль газа, чувствуя пяткой дыру в салонном коврике. Двигатель завыл на максимальном крутящем моменте. Боковую сетчатую сторону кроссовки уколол капроновый хомут, которым он два дня назад стянул провисшие провода зажигания и два шлейфа от рулевой колонки.
"Куда-куда-куда-ехать-то...?!" — снова заголосил он мысленно и тут же понял, куда он поедет. Странно, что не сообразил сразу. Другого выхода все равно не было.
Он ничего особенного не сделал. Ну, трещину в подвале увидел. Ну, большую. Пошёл и рассказал отцу, тот побежал звонить знакомому в мэрию. Артём ждал, что выхватит от управдома за то, что залез в подвал, но все, напротив, его хвалили и совсем не ругали. Получается, спас кучу народа. Это потом отец шёпотом рассказывал матери, что дом мог сложиться в любой момент, это уже посчитали какие-то умные дядьки из “Стройтреста”. Всех выселили на два месяца, что-то там долго делали и вроде починили. В подъезде до конца лета воняло цементом и ещё какой-то химией. Артёму дали грамоту от ЖЭКа, «за внимательность, самоотверженность и в связи с выявлением неисправности, могущей повлечь…». В общем, забылось всё быстро. Но дом не забыл. Это было пятнадцать лет назад.
Дыра в пространстве между шиномонтажом, пристроенным сбоку, и Тёмкиным крайним подъездом, оказалась в далеком девяносто восьмом очень удобной и неожиданно классной штукой. Обнаружил он её, когда спрятался здесь от Петьки Кольцова и его прихвостней как раз в конце того ремонтного лета. Они искали его, но просто прошли мимо, скользнув по нему взглядами, и уже тогда, по ознобу, который окатил его шею, плечи и руки в этот момент, он понял, что это все не просто так. Дырка в пространстве, подпираемая сзади стеной-спиной дома и явно предназначенная для него, двенадцатилетнего пацана, оказалась не просто защитой и его личной сказкой-приключением. В ней стояло время.
Фиг знает, как это работало и на каком принципе. Что забавно, он не много думал об этом тогда. Вопросы «зачем?», «почему?», «что за фигня?» не беспокоили его, потому что собственное чудо нельзя пытаться сломать. Он это помнил из какого-то детского фильма. В двенадцать это было очень круто. Летом Артем учил здесь уроки, часами читал, а потом выходил и успевал переделать кучу других дел, каких в таком возрасте бывает всегда в достатке. Потом именно здесь он первый раз целовался со Светкой из девятого “бэ” и колебался, рассказать ей про свой карман времени или нет? Не рассказал — и правильно сделал. Светка спустя три месяца стала гулять с каким-то придурком из параллели, и тайна осталось тайной.
А потом Артём вдруг вырос. И из тайны, как оказалось, вырос тоже. Всего пару раз приходил сюда, когда нужно было подумать и никуда не бежать. Шиномонтаж к тому времени закрылся, гаражный кооператив выстроил две стены, перекрыв короткий доступ к нише, и теперь попасть в маленький закуток можно было только через ворота и пройдя две сотни метров вдоль гаражей. Жителям поначалу такое соседство не нравилось, кооператив отхряпал часть двора и примыкал к глухому торцу дома, начались было скандалы и письма в районную администрацию… Впрочем, улеглось всё тоже очень быстро. На дом выделили четыре машиноместа в кооперативе, и самые голосистые противники заткнулись.
Наверное, тогда он и перестал приходить сюда совсем, чудо осталось в детстве, став ненужным и неважным. Став старше, он иногда представлял себе, что дом таким образом отблагодарил его за ту обнаруженную трещину и дыру в фундаменте. Получалась какая-то мистика, а в мистику он уже не верил.
Потом умер отец, а он сам после возвращения из армии переселился в бабушкину однушку возле университета. К матери почти не ездил, она иногда приезжала сама, привозила продукты, и это было тягостно и утомительно — выдерживать её короткие вымученные приезды, расспросы и накопившееся желание заботиться. После универа он устроился в фирму и уехал работать в Тегеран, а оттуда во Францию. Уже там узнал, что мамы не стало. Жизнь изменилась, и в ней совершенно точно не было места для дурацких сказок из детства. Сказок, которые сейчас только и могли спасти его трижды ненужную жизнь.
Что произошло и почему его гонят, как зайца - Артем мог только предполагать.То ли шеф напортачил, то ли конкуренты решили повысить ставки, но переговоры сорвались, была пальба — и вот закономерный результат этой аферы. Он удирал и мысленно благодарил небо за то, что опоздал в офис и пришлось ехать за город на своей давно просившейся на покой тойоте.
Футболка на спине прилипла, словно намертво, и он чувствовал холодные капли, просачивающиеся под ремень джинсов. Страх душил его, заставляя совершать какие-то лишние ненужные движения, теребить ручку передач, без конца захлопывать открывающийся бардачок, перестраиваться на дороге, потом возвращаться. Сердце стучало где-то в горле и мешало дышать. Наконец он сообразил опустить боковое стекло, покосился на обломок зеркала, отдышался и посмотрел назад.
Они больше не стреляли, не обгоняли, просто плотно сидели на хвосте, понимая, что деться ему некуда. Артём соскочил со второго кольца, спрятавшись за длинным автобусом-гармошкой, птицей пролетел проспект до развязки, свернул, проскочил пару светофоров на красный. Ещё несколько улиц он ехал сдержанно, снова ушёл на кольцо и погнал по рокадке в свой спальный, где не появлялся уже несколько лет и где в пыльной панельке уже несколько лет молчала и звала только во сне закрытая и опечатанная родительская квартира.
Мысли толкались в голове обрывками, но он не отвлекался, сосредоточившись на дороге. Отсчитывал светофоры, притормаживал перед поворотами. Он устал убегать, устал от этой бессмысленной гонки, все было не так, как в кино, не так красиво, не так натуралистично и даже не так страшно. Тоскливо было. Муторно. Потно. Грязные руки. Сломанный ноготь на большом пальце ныл и немного кровил.
"Сука, как в говённом кино каком-то", — мысленно выругался он и тут снова увидел хвост. Сердце ухнуло в желудок. Гелендваген выскочил со стороны Каширки, и Артём тут же понял, что они тоже знают, куда он едет и понял, как они его догнали. По объездной и через промзону срезали наверняка. И от этого сразу мерзко заныло и зачесалось внутри груди, там, куда долезть и почесать он все равно не мог.
— Нет, не знают, — сказал он вслух, и от этого шум ветра из бокового окна и рев двигателя вдруг словно утихли и отступили в какую-то звуковую нишу, давая ему возможность додумать мысль, — ни черта они не знают!
Пустырь перед домом за эти годы превратился в парковку, но гаражи за пустырем были на месте. Разбрасывая щебенку, он вогнал машину в первый поворот между кирпичными коробками, во второй, вырулил в проезд. "Ещё чуть-чуть, пожалуйста! — думал он, разгоняясь, — и кончится эта идиотская беготня! Пожалуйста, мне нужно!"
В конце длинного ряда одинаковых металлических ворот в кирпичной неровной стене он увидел то, что хотел, желал всей душой. К глухой стене дома ничего не пристроили в том месте. Не захотел дом, или судьба скривила разметку, или строители кооперативных гаражей должны были куда-то сваливать строительный мусор и бегать иногда поссать — сейчас не это было важно. Там, где Артём учил уроки, читал и вообще прятался от действительности в далёком прошлом, сейчас зеленели высокие кусты американского клена и разросшийся боярышник. Щербина в зубастом рту гаражного массива, четыре метра до бетонного забора. Как будто случайно выбитый в драке, да так и не вставленный зуб. Последний шанс на спасение.
Он так и не понял, как умудрился вписаться в поворот под прямым углом, а на самом деле просто не слышал хруста и удара. В ушах звенело от напряжения и страха. Тойота, крепко приложившись бортом и задним крылом о стенку, вломилась в зелёные заросли.
Мерседес вырулил в тупиковый проход буквально спустя пару минут, неспешно и даже вальяжно, и тут же растерянно затормозил. Поднимая обломанные кусты и расправляя ветки, Артем видел, как они искали его, простукивали двери запертых гаражей, потом догадались поискать следы и долго стояли в двух метрах от заднего бампера “Тойоты” и говорили на дикой смеси турецкого и ещё какого-то языка с азербайджанским. Он понял меньше трети, но уже точно знал, что надо убираться из города, потому что искали именно его. Он стоял, боясь даже вытирать пот, замерев в неудобной позе и почти не дыша. Что делать дальше — он не знал.
Наверное он задремал, ждать пришлось долго. Информация снаружи в карман пробивалась неравномерно, словно рывками. И, видимо, время не стояло здесь, а просто текло иначе. От перенесенного стресса в животе урчало и тряслись руки. Артём сначала присел на сиденье, а потом откинулся и закрыл глаза. Было уже не страшно, а как-то пусто. Как перед прыжком с парашютом. Он хорошо помнил это ощущение черной сосущей дыры внутри, когда стоишь за шаг до бездны за бортом самолёта. А потом он заснул.
Время странная штука. Если бы оно и вправду стояло в этом крохотном отрезке реальности, он бы умер от старости, ожидая, что преследователи уедут. Проснулся он затемно. Накрапывал дождь, постукивал по крыше и лобовому стеклу, шелестел по кустам вокруг. Пахло прелой листвой и кошками, причём сильно. Артём выбрался из машины, разминая затёкшие ноги.
Возле своего старого подъезда он помедлил. Всё было не так. Исчез заборчик окружавший крохотный газон, да и самого газона давно не было. Прямо за лавочками на земле лежали покрышки, набитые землей и выкрашенные мерзкой голубой краской. Цветов в этих клумбах не было. Дом постарел, это было видно по стенам, но изменился не сильно. Пластиковые окна не сделали его современнее. Смотрелись как только что вставленные старику глазные протезы, яркие и нелепые.
Ключей у него с собой не было, но он знал, где их взять. Соседка открыла и ахнула:
— Тёмочка!
— Я, тётя Тань.
— Господи, ты ведь знаешь же…
— Знаю, тёть Тань. Я ключи хотел…
Дома было тихо и пахло нежилым. Пылью, плесенью, сыростью самую малость, и ещё чем-то сладковатым и давно забытым. Пока шёл на кухню, машинально отметил пропавший шифонер и заменившую его стенку с какой-то посудой в одной секции и книжками в другой. Старое отцовское кресло в углу. На нём газета и вообще газеты были расстелены на всём, на диване, стульях, столах. Пожелтевшие съёжившиеся газетные листы. Зачем он здесь? Как здесь можно прятаться?
Дом чуть заметно дрогнул, с потолка посыпалась побелка. Лопнуло стекло в оконной раме, но не вывалилось, залучилось длинными трещинами. По стене скользнул свет, как бывает лишь ночью, когда машина с яркими фарами заезжает во двор. Но сейчас это была не машина.
Солнце квадратом сползало по стенке, всё быстрее и быстрее, несколько секунд и дневной свет затопил комнаты, вспух яркими пятнами на выгоревших обоях. Тени не стояли на месте и тянулись по полу, удлиняясь. Солнце за окнами, стремительно ускоряясь, ушло на другую сторону дома. Чернильные сумерки разбавили воздух так сильно, что испарились солнечные пятна, словно по щелчку вспыхнули фонари во дворе, и ночь навалилась на окна чёрным мешком с силуэтами деревьев. Ещё несколько секунд и краснота пошла по рамам и стеклам и вот уже новый солнечный квадрат сползает по стене на пол, всё быстрее…
Артём бросился к окну в кухне и то, что он увидел, было почище любых спецэффектов. Время снаружи понеслось с гигантской скоростью. Мелькало всходящее солнце, стремительным зайчиком пробегая по небу, появлялись и пропадали машины во дворе, трава и листья берез стремительно желтели, осыпались ,и вот уже двор выплеснулась снежная белизна. Он нарастал на подоконнике, скрадывал и прятал двор, протаивал и снова белел и залеплял абрисы. Дом прокручивал время со страшной быстротой, а вернее – тормозил внутри себя.
— Не надо, пожалуйста! – закричал Артём.
Кран в раковине задёргался и забурчал неразборчиво. Магниты-буквы, которые ему подарили ещё в детском саду, грязные и засаленные, разбросанные по двери холодильника, ожили и поползли друг к другу. «Не бойся» прочитал он, отпрянув к противоположной стене.
Не-е-е-ет, какого чёрта? Было страшно. Страшно понимать, что сказки, казавшиеся в детстве невинными чудесами, не жили сами по себе, а были его творением. Его подарком. Его пониманием защиты и добра. И он готов был защищать своего хозяина и дальше. Да ладно, хозяина ли? Спасителя?
Артём обнаружил, что стоит взмокший, все мышцы сведены и даже челюсти стиснуты так сильно, что болят желваки.
— Останови это пожалуйста, — еле выговорил он и тут же всё кончилось.
За окном была самая обыкновенная зима. Артём видел заснеженный термометр на раме, снег на ветках березы и погружённые в морозный полумрак леденцы окон противоположного дома.
Шевельнулись буквы на холодильнике. Закрутились волчками и сложили «Я могу з щитить». Буквы «а» не было среди магнитов, и секунду спустя на пропущенное место вползла золотистая Эйфелева башня. Это он прислал маме дурацкий сувенир, когда колесил по Европе и с ужасом думал о возвращении домой.
Артём выдохнул. Защита. Разве не в ней он нуждался сейчас как никогда?
— Только давай договоримся, — сказал он, слегка заикаясь, холодильнику, — я п-придумаю другой способ разговаривать д-для тебя, а ты закончишь двигать п-предметы. У меня мороз по коже от этого п-полтергейста!
Все истории автора смотритель маяка
#смотритель_маяка #маяк #человек_с_фонарем #слова #огнетексты #свет #почтикнига #параллель