И вспомните, что есть у Вас Большущий друг, Шаляпин, бас …
Федор Иванович писал стихи, как и его друг, коллега и тоже Солист Его Величества и солист Большого театра Леонид Витальевич Собинов. Как и Собинов, серьезно к этому не относился, считая забавой праздной, однако же, был не против, если его сочинения появлялись в периодической печати, немножко теша самолюбие.
Ну, а кому неприятно, когда открываешь утреннюю газету или свежий номер популярного журнала – бац, а там за твоей подписью твои собственные стихи?!?
И вот, замечательный пример – самый первый, дошедший до нас, опус. В чем-то, мне кажется, даже программный:
Когда-нибудь в свободный час
Прочтите эти строчки
И вспомните, что есть у Вас
Большущий друг, Шаляпин, бас
И что он … (ставлю точки)
С.-Петербург 16.03.1895
Как известно, процессу стихосложения сильно способствует чувство влюбленности.
Первая большая любовь пришла к Шаляпину в дни работы знаменитой Нижегородской ярмарки, когда он начал службу в Московской Частной опере С. И. Мамонтова. Для спектаклей своей труппы в Нижнем Новгороде Мамонтов ангажировал премьера Санкт-Петербургской Мариинской оперы Иоакима Викторовича Тартакова, знаменитого в те годы блестящего тенора Антона Секар-Рожанского, из Италии выписал целую балетную труппу во главе с прима-балериной Иолой Торнаги, наконец, большие надежды он возлагал на молодого Федора Шаляпина, которого два года назад впервые увидел и услышал в Петербурге и рискнул пригласить к себе сейчас на первые роли.
И на генеральном прогоне «Евгения Онегина» Шаляпин позабавил всю труппу! В мундире Гремина, прохаживаясь под руку с Онегиным, в арии «Любви все возрасты покорны» вместо слов «Онегин, я скрывать не стану, безумно я люблю Татьяну ...» спел: «Онегин, я клянусь на шпаге, безумно я люблю Торнаги!» Взоры всех присутствующих немедленно устремились на ложу, где сидели Мамонтов и не понимающая ни слова по-русски и вообще ничего не понимающая Иола Торнаги. Савва Иванович, в совершенстве владевший итальянским и французским, услужливо перевел балерине реплику Шаляпина и принес ей официальные поздравления.
Такой громкий поступок, согласитесь, определенным образом обязывал, да, впрочем, Федор Иванович и не думал лукавить:
Среди итальянских балерин была одна, которая страшно нравилась мне. Танцевала она изумительно, лучше всех балерин Императорских театров, как мне казалось. Она всегда была грустной. Видимо, ей было не по себе в России. Однажды, кажется при Мамонтове, я сказал, что, если б знал по-итальянски, то женился бы на Торнаги ...
Летний сезон на Нижегородской ярмарке, между тем, подходил к концу. То ли Шаляпина терзали какие-то смутные сомнения, то ли женитьба вообще чрезвычайно сложное дело, но намерения его так и оставались намерениями. К тому же он был связан контрактом с Мариинской оперой и должен был возвратиться в Петербург, а ее ждали в одном из театров Франции.
За молодых людей все решил Мамонтов. Быть может, не без корыстного расчета, на то он и промышленник, предприниматель ... А, скорее всего, чему быть, того не миновать ... Судьба ...
Для начала Савва Иванович оставил у себя в Москве еще на один сезон лучшую балерину итальянской труппы – Иолу Торнаги, ей пришлось из-за этого расторгнуть контракт в Лионе. Но самой большой его мечтой было заполучить для своего театра, как он уже понял, восходящую звезду русской сцены – Федора Шаляпина. С этим было сложнее. К тому времени Федор Иванович числился уже солистом Императорской Мариинской оперы. Ждать от начинающего артиста, что он добровольно оставит лучшую столичную сцену, которая сулит громадные перспективы, и где-то найдет нешуточные деньги для выплаты полагающейся в таких случаях неустойки ... Хотя ... В сфере финансов для Мамонтова проблем не было. Но вот как быть со всем остальным? И вот тут Савва Иванович делает беспроигрышный ход – посылает в Петербург Торнаги. «Иолочка, вы одна можете привезти нам Шаляпина», – умоляет он. К балерине был приставлен артист М. Д. Малинин, который получил указание соглашаться на все условия Федора Ивановича, в частности, на любую цифру гонорара и гарантировать выплату за него неустойки Мариинской опере. Мамонтов так загорелся идеей сделать Шаляпина солистом своего театра, что собственноручно расписал для него на будущий сезон весь репертуар, основу которого составляли новые, нигде не шедшие русские оперы с главными партиями баса.
И вот хмурым сентябрьским петербургским утром делегация из Москвы прибыла по указанному адресу.
... появился сам Федор. Он страшно удивился, увидев меня. Кое-как, уже по-русски, объяснила я ему, что приехала по поручению Мамонтова, что Савва Иванович приглашает его в труппу Частной оперы и советует оставить Мариинский театр, где ему не дадут надлежащим образом проявить свой талант.
Федор призадумался: он боялся потерять работу в казенном театре, да и неустойку за расторжение контракта ему платить было нечем. Я сказала, что Мамонтов берет неустойку на себя.
– А Вы, Иолочка, уезжаете? – спросил он меня.
– Нет, я остаюсь на зимний сезон, – ответила я.
Он этому страшно обрадовался и обещал, что, если будет свободен по репертуару в театре, то приедет в Москву повидаться с Мамонтовым и товарищами.
Я простилась с Федором и вернулась в Москву, а дня через два приехал и он сам.
В 1898 году я вышла замуж за Федора, а в 1899 у меня родился сын Игорь, и я навсегда оставила сцену, всецело отдавшись семье. С тех пор я живу в России, которую считаю своей второй родиной...
Так заканчивает свои воспоминания Иола Игнатьевна Шаляпина.
Это стихотворение Федор Иванович адресовал Иоле. Мне кажется, есть здесь даже какая-то перекличка с лермонтовским Демоном. До свадьбы с Иолой оставалось еще два года.
Дитя! В объятиях твоих
Воскресну к новой жизни я!
Да, Йола, я люблю тебя.
И ты моя, всю жизнь моя.
Пусть Бог с лазурно чертога
Придет с тобой нас разлучить.
Восстану я и против Бога,
Чтобы тебя не уступить!
И что мне Бог? Его не знаю.
В тебе святое для меня,
Тебя одну я обожаю
Во всем пространстве бытия.
10.06.1896
Как известно, Шаляпин с помощью Мамонтова покинул Мариинский театр. Расставаясь со своей гримеркой (тогда она называлась гримуборной), он написал на одной из стен своей рукой:
Прощай, уборная моя,
Прощай, тебя покину я.
Пройдут года – все будет так,
Софа все та же, те же рожки.
Те ж режиссеры чудаки.
Все та же зависть, сплетни, ложь
И скудоумие все то ж.
Певцов бездарных дикий вой
И заслуженных старцев строй.
Портной Андрюшка, страж Семен
И тенора иных племен;
Оркестр блестящий, стройный хор,
Для роль не знающих – суфлер,
Чиновников в мундирах ряд
И грязных лестниц дым и смрад –
Все это покидаю я.
Прощай, уборная моя!..
1896
Сейчас эти строки – уже классика, а тогда было просто талантливым баловством!!
В начале мая 1900 года Шаляпин получает телеграмму из Италии с предложением о гастролях в миланском театре «Ла Скала». Внимание Европы сулило огромные перспективы, а успех на сцене «колыбели оперы» знаменовал бы начало международной карьеры. Но ... Были и но ... Предстояло петь на итальянском языке и совершенно особую оперу – «Мефистофель» композитора Арриго Бойто. У этого сочинения была неудачная судьба – успеха на родине автора, в Италии, она никогда не имела. К тому же, петь на родине bel canto, в «Мекке вокала», означало сражение с ревнивой итальянской публикой. Было над чем задуматься ... И все же, решение было принято. Итальянский язык?.. В конце мая вся семья Шаляпиных выехала в Италию, где под руководством Иолы Игнатьевны и Сергея Рахманинова Федор Иванович начал углубленное изучение шедевра Бойто и стал проходить усиленный курс итальянского языка.
В августе он возвратился в Москву, начал сезон на сцене Большого театра, но все его мысли были заняты предстоящей итальянской кампанией.
В феврале 1901 года Шаляпины вновь выезжают в Италию, и глава семьи приступает к репетициям. Иола и ее мать Джузеппина помогают ему во всем. Они оберегают покой Федора Ивановича, устраивают его быт, даже ведут переговоры с представителями бессмертной итальянской театральной мафии, дают советы, как правильно вести себя в этой непростой ситуации. «Его жена – итальянка», – сообщают миланские газеты. Иола беременна, и ребенок должен скоро появиться на свет.
Шаляпин пишет и отсылает в Россию такие стихи:
Я здесь в Милане – страус в клетке
(В Милане страусы так редки).
Милан сбирается смотреть,
Как русский страус будет петь.
И я пою, и звуки тают,
Но в воздух чепчики отнюдь
Здесь, как в России, не бросают.
Милан, 1901 год
А вот рука самого Федора Ивановича.
День 3 (16) марта 1901 года навсегда вошел в историю русской и мировой культуры. С триумфом при огромном стечении публики прошел дебют русского артиста в легендарном «Ла Скала».
Я был горд тем, что на мою долю выпало счастье представить русское искусство, еще не имеющее должного престижа на Западе, в самом строгом из городов мира – в Милане,
– писал он.
Маргариту пела Эмма Карелли, Фауста – великий Энрико Карузо, дирижировал спектаклем Артуро Тосканини.
В этот момент Шаляпин и Карузо познакомились и подружились. Они симпатизировали друг другу, у них было много общего – оба родились в нищих семьях, оба были безумно талантливы и стали всемирно известны именно, благодаря этому таланту, своими руками, кровью и потом сделали карьеру и даже были одногодками, они оба родились в 1873 году!
Забегая вперед, скажу, что Великий Карузо уйдет из жизни через 20 лет, в 1921 году, ему будет только сорок восемь. И, когда Шаляпин прибудет в том же году на гастроли в Нью-Йорк в «Метрополитен-оперу», и ему предоставят ту же гримерку, где много лет гримировался Карузо, он тоже на стене напишет собственной рукой:
Сегодня с трепетной душой
В твою актерскую обитель
Вошел я, друг «далекий» мой,
Но ты, певец страны полденной,
Холодной смертью пораженный,
Лежишь в земле – тебя здесь нет!
… И плачу я! И мне в ответ
В воспоминаньях о Карузо
Тихонько плачет твоя муза!
1921 год
Но, вернемся назад, в 1909 год. Федор Иванович написал стихотворение и выслал его Н. Д. Телешову для его известного литературного кружка московских писателей «Среда». У Николая Дмитриевича Телешова довольно продолжительное время по средам собирались Горький, Бунин, Леонид Андреев, С. Скиталец … Посещал собрания кружка и Шаляпин.
Вот это сочинение Шаляпина:
Пожар, пожар! Горит восток!
На небе солнце кровью блещет.
У ног моих пучина плещет
И сердце бьется и трепещет,
И жизнь меня зовет вперед.
В лицо мне ветер свежий свежий бьет,
И тьмы уж нет, и утра луч
Разрезал глыбы темных туч.
Около 1909 года
Что интересно, самому автору не очень нравится последняя строчка, и он пишет Телешову о том, что, считая себя поэтом ничтожнейшим, он просит, если это необходимо, заменить «слова «глыбы» по Вашему усмотрению». То есть, здесь певец советуется с профессионалами.
Вот факсимиле этого стихотворения, т. е. рука Шаляпина.
А это стихотворение Федора Ивановича было напечатано в журнале «Огонек», как вспоминает старшая дочь артиста, Ирина, до революционных событий 1917 года. Мне кажется, оно и посвящено ей. Правда, о каких событиях Шаляпин говорит дочери в последних строчках, мы уже, наверно, не узнаем.
В дождик.
Посиди еще со мною
И еще поговори …
В дождик осенью, с тобою
Рад сидеть я до зари.
Ты лепечешь без умолку.
Наступила ночь давно.
И как будто не без толку
Дождь стучит ко мне в окно!
Льет он, льет, не уставая,
Но для нас в нем нет беды.
Хочет он, чтоб ты сухая
Вышла, друг мой, из воды …
О, если б мог выразить в звуке. Музыка Л. Малашкина, слова Г. Лишина. Поет Ф. И. Шаляпин.
Вот, совершенно фантастическая история!!!
И сегодня в различных музыкальных театрах нашей страны идет популярная оперетта австрийского композитора и дирижера Карла Миллёкера «Нищий студент». В оперетте среди действующих лиц есть Полковник Оллендорф, губернатор Кракова. Он поет популярные куплеты. Интересно, современные артисты, исполняющие эту роль, знают ли о том, что они поют стихи Федора Ивановича Шаляпина? Думаю, вряд ли!
А дело было так. Еще, находясь в России, до отъезда в эмиграцию в 1920 году в Петрограде Шаляпин зашел в ныне Михайловский театр во время представления «Нищего студента». Прошел за кулисы по какой-то своей необходимости. Что-то послужило предлогом, и Федор Иванович на первом попавшемся листке бумаги написал экспромт, кому-то отдал, потом текст положили на музыку и все Оллендорфы теперь во всех представлениях поют эти стихи.
Надо, наверно, сообщить всем – Ребята! Поете стихи Шаляпина!
Я помню, раз во время оно
Бродил я по лесам Цейлона
И как-то утренней порою
С очковой встретился змеею.
Из пасти высунувши жало
Она ко мне уж подползала,
И был момент, когда, поверьте,
Я был готов к ужасной смерти.
Но я рассудка не теряю,
Очки в осколки разбиваю.
Ослепла, бедная, понятно,
И с плачем поползла обратно!
1920 год
Решение покинуть пределы страны и уехать в эмиграцию у Шаляпина зрело давно.
В 1921 году, в год смерти Карузо, своего друга, вновь обращаясь к этой трагедии, он с горечью пишет:
Хоть говорят, что янки нагл,
Что янки дрянь – и пузо, –
Однако ж там спустили флаг
В знак траура на смерть Карузо.
А я умру? – Что будет там,
На Родине, где правит хам?
Чем выразится скорбь страны?
Что спустят: шкуру иль штаны?
06.09.1921. Париж
А ведь когда-то он с радостью приветствовал революционное движение в России, со своим другом Горьким немало способствовал переменам!
Много выступал перед рабочей аудиторией, пел в концертах невиданно популярную в годы между двух революций русскую песню «Дубинушка». И не только пел, а написал сам на эту мелодию два куплета и спел их впервые в «Дубинушке» 26 ноября 1905 года в московском «Метрополе»:
Но настала пора, и поднялся народ,
Разогнул он согбенную спину
И, стряхнув с плеч долой
Тяжкий гнет вековой,
На врагов своих поднял Дубину.
Так иди же вперед, наш великий народ!
Позабудь свое горе, кручину,
И свободе святой
Гимном радостным пой
Дорогую, родную Дубину!
Итак, друзья! Перед вами – еще одна грань великого таланта русской земли – поэтическое творчество!
Великий Певец, Великий артист, автор мемуаров (в чем-то даже философских), художник, скульптор, киноактер …
Пробовал себя на драматической сцене, пробовал себя, как чтец.
Как композитор, написал трио в 9 лет.
Легендарный российский, советский скульптор, график, педагог, академик, народный художник СССР Сергей Коненков, знакомый с работами Шаляпина, сказал: «Перед нами скульптор, каких еще не было»!
Константин Сергеевич Станиславский сам неоднократно утверждал, что свою знаменитую систему он списал с Шаляпина.
И Станиславскому вторил Владимир Иванович Немирович-Данченко: «Когда Господь создавал Шаляпина, он был в особенно хорошем настроении, на радость всем нам!»
Друзья! Подписывайтесь на мой канал «Жизнь артиста в Дзене».
Не забывайте ставить лайки, для меня это важно, это означает, что – все не зря!!!
И, конечно, я всегда рад вашим комментариям!!!
