Читая Демидова я постоянно натыкаюсь на его жизненные истории, яркие примеры, иллюстрирующие ту или иную грань его методики. С удивлением обнаружил то. что и сами по себе эти примеры занимательны и интересны.
«Передо мною стена. Старая кирпичная стена, сырая, с пятнами, с подтеками... голубоватые, желтые, коричневые, малиновые подтеки... Я часто смотрю, задумавшись, на эти узоры, ожидая разрешения какой-нибудь трудной мысли...
И вчера я так же привычно и спокойно уставился на знакомые пятна и вдруг... даже в жар бросило! Прямо в глаза смотрит ужасный вампир-старик... Смотрит злыми, до самых моих тайных мыслей доходящими глазами и как будто пьет кровь из моего мозга.
Затрясло от ужаса.
Через две-три секунды я одумался... На стене всё те же разводы и пятна... но как они сложились! Вот брови, нос, борода, плечи. Глаза! Всё еще страшно, всё жутко: фосфорические, неотвратимые, колдовские! А ведь это только подтеки и пятна... Вот подтек, вот плесень... И я ловлю себя на том, что убеждаю себя — как будто говорю себе: «не бойся, он не живой, это только так показалось...»
И все-таки глаза светятся, все-таки от них не по себе... Значит, как ни убеждаю себя, не могу убедить до конца... Как ни разуверяю себя, что это глупо, что это случайное совпадение рисунка и освещения, а может быть еще и моих неосознанных в эту минуту мыслей — все вместе соединилось и возникло обманчивое впечатление — беспокойство не может улечься...
Пришлось чем-то завесить «старика».
Сегодня я опять посмотрел на него. Вот нос, борода, глаза... Все на месте. Только нет главного: не живой! Он похож на старика, но не старик. Как ни будоражу себя, как ни настраиваю на вчерашнее, — нет! Живой, страшный старик, всамделишный старик — исчез!
Часто, когда смотришь за облаками, колеблющимися тенями от деревьев, — представляются образы, сцены... Но это большей частью как картины: похоже на живое, изображение жизни, но не жизнь... А тут было такое реальное, такое несомненное...
Помню, нечто подобное было со мной, когда мне было года 3-4. Отцу по почте прислали сверток. Это были олеографии, приложения к какому-то журналу. Одна олеография представляла из себя портрет Фонвизина (другую не помню.)
Отец сейчас же прибил портрет Фонвизина на стену у своей кровати. Я спокойно наблюдал, как он прибивал его... но этот дядя мне не нравился.
Когда через час или два я вбежал случайно в комнату отца, то закричал и бросился вон из дома — так я испугался портрета.
И ничто не могло разубедить меня, что он не живой; портрет снимали, показывали мне, заставляли щупать руками бумагу — я смотрел, щупал, и мне было еще страшнее: а ну как он рассердится. Он и так сердит, а тут что же будет!
При других я еще кое-как мог быть в этой комнате (и то, если не смотрел на Фонвизина), а один — никак.
Помню, я осторожно, на цыпочках подходил к двери (чтобы он не слыхал), ложился на пол, подползал со всей осторожностью, и в щелку старался подсмотреть «за ним»...
Залезал под мебель и сторожил, когда он заснет или отвернется... выглядывал оттуда, а «он» смотрел все так же строго, высокомерно...
Дело кончилось тем, что Фонвизина пришлось снять, свернуть и куда-то убрать, потому что я перестал спать — всё боялся, что он придет ко мне ночью и что-то сделает со мной такое страшное, что поправить этого никак будет невозможно.
***
Откуда, например, явился у меня вампир-старик среди пятен, подтеков на сырой комнатной стене?
Вероятно, он явился потому, что в то время, тяжелое и безрадостное для меня, как будто все сговорились, чтобы теснить и рвать меня на части. Он не был явлением объективным, несомненным для всех, он виден был только мне.
Теперь проследим, как именно, какими путями и каким способом наше субъективное делается для нас вполне объективным и сущим.
У меня есть что-то на душе, что ищет своего выхода. Хоть, скажем, то тяжелое беспокойное, тоскливое состояние, какое мне не удавалось рассеять ни делом, ни книгой, ни беседой с друзьями. Пятна складываются на стене так, что из них получается нечто похожее на портрет старика... и — моментально, прежде чем я что-либо успеваю сообразить, меня объемлет ужас. Откуда он? Вероятно, из недр моей души, вероятно, он — сумма всех моих личных страхов, унижений, подозрений за последние трудные для меня годы...
Пятна на стене для меня факт; схожесть их с каким-то стариком — тоже факт. Но разве мой ужас, мой трепет — не факт? Это факт куда более ощутительный, куда более реальный для меня! Он заслонил собою всё.
И теперь, если даже я, по привычке культурного человека, постараюсь охладить себя, вглядываться и разбираться в «обмане» — что будет? Я буду различать пятна, прекрасно понимать, откуда они пришли, но старик... вот он, вот он, живой, еще более озлобленный, еще более опасный... Нет, я не могу смотреть на него. Я отворачиваюсь.
Почему так? Да потому, что я смотрю на пятна не простыми, спокойными, холодными глазами, а уже сквозьчувство ужаса, ужаса для меня уже реального, связанного крепко-накрепко со стариком, — он оживляет «пятна» для меня и наполняет огромной силой.
Откуда эта сила? Да из меня же, из недр моей психики.
Я как волшебный фонарь проецирую на стену с пятнами того самого старика, который сложился мгновенно у меня в душе.
А пятна (так как они совпадают с контурами «моего», «внутреннего», психического» старика) еще более подчеркивают и поддерживают факт существования живого, вне меня находящегося (сидящего в стене) старика.
И вот субъективное создание, возникшее от ничтожного внешнего толчка, делается для меня вполне объективным. И даже вещественным.
***
Так и нечто вовне нас - партнер по сцене, декорация, реплика, свет попадает на благодатную подготовленную почву погружения в пьесу, на готовность словить первейшую реакцию тела, и чувства испытываемые от ненастоящих, казалось бы, вещей будут вполне настоящими, и реакции на них будут не тольно похожими или правдоподобными, - они будут именно такие, какие и должны быть у вашего персонажа. Любое объективное событие вне нас соединяется с нашим субъективным откликом и рождает эмоции. Которые в свою очередь рождают наши интонации, жесты, мимику, взгляды.
У Демидова это называется эмоционально-синтетическое мышление, которое является ключом к искусству.