Немецкие войска оккупировали Столбцы 27 июня. Они жгли дома, семьями убивали местных жителей —преимущественно евреев. Сегодня, спустя 80 лет, мы будем говорить словами очевидцев тех страшных событий — тех немногих, кто уцелел.
О приближении немецких войск стало известно 25 июня. Для обороны города от танков и мотопехоты привлекались 5-й путевой батальон, подразделения 4-го эксплуатационного батальона, рота механизации, рота местного гарнизона гаубичный артиллерийский полк, два бронепоезда. Два зенитно-артиллерийских дивизиона и зенитно-пулеметная рота три дня подряд отбивали от воздушных налетов автомобильный и железнодорожный мосты — ключевые узлы связи.
Когда враг прорвался и стал наступать на город, его десять часов удерживали артиллеристы и железнодорожники. Но они потерпели поражение: немецкие войска вошли в Столбцы, а оставшиеся в живых защитники города попали в плен.
Нахман Флаксин: «Я слышал плач, крики и вопли, когда они стояли вокруг большой ямы под Заямным, а нацисты целились в них из множества винтовок. Я видел все, и мои волосы по сей день встают дыбом от страха и ужаса. Я до сих пор не могу оправиться и прийти в себя. Я видел, как они борются с ужасной смертью. Их святые души поднимались в пламени, рвались к Небесным вратам и будто горько кричали: «За что? Почему это случилось с нами?»…
Семья Нахмана. Он — первый слева
Гетцель Райзер: «В пятницу 27 июня, в 2 часа дня, после сложной битвы с советскими солдатами, немцы оккупировали Столбцы. Стрелять начали в 8 утра, а к полудню город был уже в огне. Немецкие танки ехали по улице, а по обе стороны от них горели дома. Немногие оставшиеся евреи поливали водой подвалы, где были спрятаны их немногочисленные пожитки — тогда они думали, что вещи им еще понадобятся.
Пламя утихло, когда спустились сумерки. Стали заметны несколько уцелевших домов на улицах Юридики и Шпитальной (нынешняя Вечаркевича — прим. Авт.). С наступлением темноты все искали уголок для ночлега. Страха перед немцами еще не было — танки неприятеля двинулись дальше…»
Командующий второй танковой группой генерал Гейнц Гудериан в Столбцах
Шимон Эпштайн: «27 июня 1941 года. Евреи — испуганы, взволнованы. Сердце чувствует: утром случится нечто ужасное… Люди бегут из города в деревни. Слышны звуки стрельбы. Армия отступает. Немцы входят в город… Мои отец, мать, моя сестра Фрейде и я — мы все бежим к знакомой нееврейской семьи в Стецках, чтобы спрятаться у них. А город полыхает, горит все и вся.
Мама сказала мне: «Сынок, ты должен пересечь границу с Россией. Возможно, тогда хотя бы один человек из нашей семьи уцелеет». Мне было всего 18 лет. С тяжелым сердцем я оставил родителей и сестру в деревне и направился в сторону Негорелого. Граница уже была открыта…»
Станция Негорелое в 1942 году
Нехама Инзельбух: «…Немцы маршировали, приближались к нам быстрым шагом. Жители местечка были растеряны и напуганы, мы не знали, куда бежать: некоторые устремились в Негорелое, другие — в окрестные деревни, чтобы спрятаться и пережить страшные дни.
Мой муж Йозеф был служащим на вокзале. Он должен был оставаться на работе. И когда на станцию упали первые немецкие бомбы, я сразу побежала посмотреть, как там мой Йозеф. Оказалось, его мобилизовали в тот же день, но отпустили как семьянина с четырьмя детьми…»
Эстер Бручанский: «На следующий день, в субботу, был спокойный день. А воскресенье немцы убили около 200 евреев на Шпитальной улице. Они сказали, что все остальные должны идти на работу. А недостатка в ней не было. Голодным и оборванным женщинам пришлось оставить детей в гетто и работать на железной дороге, лесопилке и песчаном карьере в Свержне…»
Гетцель Райзер: «Рано утром в воскресенье немцы начали брать нас на работу небольшими группами. Многих уже избили. Вечером, когда мы вернулись, услышали новости со Шпитальной: у стен расставили 72 человека и расстреляли их на глазах жен и детей. Убийцы забросали гранатами некоторые дома и сожгли их вместе с жильцами. То черное воскресенье принесло больше 200 трупов… Некоторых из них мы нашли только спустя полгода, когда немцы приказали расчистить пепелище на месте сожженных домов. Хевра Кадишша (особое погребальное братство — прим. Авт.) собрали их и принесли на кладбище, чтобы похоронить по всем правилам».
Нехама Инзельбух: «…В воскресенье немцы окружили улицы Пилсудского (нынешняя Ленинская — прим. Авт.), Шпитальную и Насале. Они забросали дома гранатами и бомбами под предлогом того, что там прятались большевики. Горело все. Йозеф с ребенком на руках выбежал из дома в сад. Через несколько часов я нашла их обоих мертвыми…
Всего на нашей улице они расстреляли около 200 человек. Мы похоронили их в нашем саду. Несколько месяцев спустя мы отнесли кости на еврейское кладбище…
Я осталась одна с тремя маленькими детьми. Беды градом сыпались на наши головы. Говорили, что скоро нас загонят в гетто. Накануне первой бойни мне пришла в голову идея: обуть Хану в пару туфель на высоких каблуках и так спасти свою дочь. Но в первой бойне я потеряла своих маленьких дочерей, Ципеле и Цернеле. Так мы и жили: в страхе, нужде и боли…»
Семья Нехамы Инзельбух: Йозеф, Нехама, Суламифь, Церне, Ципе.
Эстер Бручанский: «За несколько дней до первой резни убийцы начали «играть» с евреями без особой на то причины. Тесть Иделя Капиловича был пожилым, тучным евреем с внушительной бородой. Убийцы поставили его у ворот гетто, надели на голову полицейскую шляпу с лентами, а на плечо положили лопату. Он должен был отдавать честь любому убийце, который шел мимо, а они стояли рядом, смеялись и издевались над ним.
В первой бойне, которая длилась 9 дней, убили три четверти евреев города. Они не остановились, пока не вытащили всех, кто прятался в подвалах и на чердаках. Когда мы вернулись в гетто, мы обнаружили пустой город. И окровавленные стены. И окровавленных людей, которые все бродили по городу…»
Довоенное фото
Как сложились судьбы очевидцев войны
Шимон Эпштайн в сентябре 1941 был мобилизован в красную армию, стал лейтенантом танковой дивизии, был дважды ранен под Сталинградом. Как и предсказывала его мать, он стал единственным уцелевшим из их семьи.
Нехама Инцельбух. Сбежала из гетто вместе с единственной уцелевшей дочерью и нашла приют у семьи Стржик из Задворья. Больше двух лет пряталась там вместе с еще четырьмя спасшимися евреями — накрывшись соломой, в яме под фундаментом дома. После войны она и ее дочь уехали в Израиль.
Эстер Бручанский сбежал из гетто вместе с братом, укрывался в Налибокской пуще, пока не присоединился к партизанам Зорина — семейному еврейскому партизанскому отряду, который действовал в Налибокских лесах
Гетцель Райзер был одним из организаторов сионистского движения в Столбцах. Пережил гетто в Столбцах и Барановичах, сбежал в Налибокские леса в марте 1944 года. После войны уехал в Израиль.
К началу войны в Столбцах жило 7500 человек. На еврейское население приходилось 40% — в одном только этом городе их было около трех тысяч. Никто из их потомков сегодня не живет в Столбцах.
Автор статьи: Екатерина Сиводедова