- Если ты хочешь замуж, тебе надо уезжать из Нью Йорка, - говорит Элизабет, отхлебывая свой уже остывший капучино и затягиваясь длинной и тонкой женской сигаретой.
С Элизабет мы познакомились полчаса назад. Списались утром на сайте знакомств, я процитировал Марка Твена. Элизабет в ответ процитировала Шекспира, Кольриджа, Торо, Фолкнера и Эзру Паунда и мы тут же договорились встретиться вечером в ресторанчике возле храма Лонгшан, в центре Тайбэя.
Я пришел немного раньше, сел за столик на улице, заказал дабл эспрессо и апельсиновый сок, а Элизабет подъехала минут через 15. Ее ярко желтое такси остановилось прямо рядом с моим зеленым столиком, дверь открылась и вначале я увидел только длинный красный каблучок, а через мгновение и саму Элизабет с красной сумочкой, красным шарфиком и ярко-красной помадой. И вот, полчаса спустя, мы уже пьем красную сангрию и болтаем как старые знакомые. С Лиз очень легко все как-то.
– В Нью Йорке, - продолжает Лиз, - люди просто проводят вместе выходные. Даже по будним дням не перезваниваются.
Элизабет очень красивая. Коричневая гладкая изумительная кожа, золотые браслетики на изящных запястьях. Глаза Нефертити. Просто нубийская принцесса, ни дать, ни взять.
- Вадим, - улыбается Лиз после паузы. – Если бы ты был Шекспиром, как бы ты описал наш разговор?
- Если бы я был Шекспиром, - отвечаю я, - современным Шекспиром, пишущим сценарии для Нетфликса, я бы постарался подчеркнуть всю нереальность нашего с тобой разговора.
- Это как? – улыбается Лиз.
- Ну, я из России, ты из Джорджии, - объясняю я. – И мы в Азии, все надписи вокруг иероглифами. Это реальность или сон?
- Понимаешь, - уточняю я. – У себя дома в Бостоне я – профессор. А общество налагает на профессоров определенные нормы поведения. И мы все время чувствуем на себе взгляд этого общества. Ты должен держаться чинно, говорить глупости ты не имеешь морального права. А тут, в Азии, ты никто. Ты – это ты и ты никакую роль играть не должен. Это очень интересное космополитическое ощущение – жить не ощущая себя частью какого-то социума.
- Если бы я описывал наш разговор, - держусь я заданной темы, - я бы постарался отразить полное отсутствие времени и места. Назвал бы тебя нубийской принцессой. Чтобы как бы этим сказать, что тысячелетия идут, а ничего в отношениях между мужчиной и женщиной не меняется. Я бы описал эту кафешку, обязательно упомянул бы иероглифы. Чтобы показать, что и место нереальное. Чтобы в разговоре были только два, вырванных из вселенной человека, чтобы только они и никакого контекста.
- Потом, - продолжаю. – У тебя глаза удивительные. Я бы назвал их глазами Нефертити.
- Ясно, - улыбается Лиз. – Штампами бы меня описал. «Глаза, улыбка, волосы и брови!» Не Шекспир!
- А как ты оказалась в Тайбее? – спрашиваю я.
Лиз затягивается своей сигаретой. Запах ментола, золотой ободок. Грациозные, немножко нервные движения.
- В Нью Йорке я встречалась с Джоном четыре года, еще с моих университетских лет. – отвечает Элизабет. - Мы вместе учились в Коламбии. Оба мастера по английской литературе получили. И за все эти годы он меня не назвал своей герлфренд ни разу. Кто мы друг другу? Какой статус наших отношений? Куда мы идем? Будут ли у нас дети? Свой дом? Я же должна это знать! Должен же быть какой-то план в жизни! Кто мы, бабочки-однодневки, порхающие в животе, или аллах нам все же дал дао ? Связан ли наш микрокосм с макрокосмом?
- А через четыре года Джон созрел, - рассказывает Лиз. – Элизабет Беатриче Джонс, - говорит. И на одно колено с коробочкой с кольцом становится. – Выйдешь ли ты за меня замуж и сделаешь меня счастливейшим из живущих на земле людей?
- Это был такой удивительный момент, - рассказывает Элизабет. – Момент полного счастья. Я безумно, безумно люблю Джона, и он меня тоже. И все, мы вместе, в книжках про такое пишут – они жили счастливо много лет и умерли в один день.
- А на следующий день я купила билет в Сингапур, - улыбается Лиз. – Не видела своего будущего с Джоном. Бежать! Бежать на край света! Как-то это очень просто оказалось. Пошла на google flights и за пять минут билет купила. Билеты в Сингапур тогда на сейле были, в два раза дешевле, чем в Токио.
- Поехали завтра в Атлантик Сити? – Джон мне на следующий день пишет.
- Я в Азии, - это я ему отвечаю. – Завтра не получится.
- А, ОК, - он отвечает. – Кинь мне смску, когда вернешься.
- И все, - смеется Элизабет. – Больше я от него ничего не слышала. Такое облегчение для обоих. Все эти браки, кольца, дети. Все эти обязанности. Жить надо здесь и сейчас!
- То же с Америкой, - рассказывает Лиз. – Там я смотрела MSNBC, слушала NPR по дороге на работу. А как уехала в Азию, так ни я о ней не думаю, ни она обо мне. Америке до меня нет дела. Я свободна.
- Понимаешь? - объясняет Лиз. – Что делать, если ты родилась не в свое время и не в своей стране? Что делать? Жить и страдать? Наполнять свою душу чуждым тебе вай ци? А не лучше ли бросить всех этих федерадистов с их любимой конституцией и их любимым биллем о правах, и в Сингапур? Вернуться, так сказать, к своей изначальной юань ци?
- В Сингапуре я в британскую частную школу учительницей устроилась, - рассказывает Лиз. – Приняла ислам. Так получилось. Хотя папа у меня католик из Антверпена. Но такой ислам, знаешь, немножко даосийский. Живи, люби и давай любить себя другим!
- А через месяц, - рассказывает Лиз. – Меня вызвала к себе наша сингапурская деканша.
- Ты, - говорит, - за месяц не вынесла ни одному студенту ни одного телесного наказания!
- Мое кредо, - объясняю, - не причиняй людям зла. Мы пришли в этот мир для любви! Я не буду бить своих учеников!
- У них там в Сингапуре в углу каждой классной комнаты, – затягивается сигаретой Элизабет. – У них там в углу ведро с палками разных размеров. Для шестиклассником – маленькие палки, для восьмиклассников – побольше.
- Деканша смеется. – рассказывает Лиз. – Знаешь, - говорит, - у нас в Сингапуре начальник может тоже телесно наказывать подчиненных. Я могу вынести тебе пять палочных ударов! Но я этого делать не буду. Просто знай – никто здесь особенно не расстроится, если в следующем семестре ты здесь уже не будешь работать.
- Я тогда все бросила, - затягивается сигаретой Лиз, - и купила билет на Тайвань. Британские же школы есть везде! И учителя английского везде нужны. Тем более с моей-то степенью из Коламбии.
- Главное – затягивается сигаретой Лиз. – Жить по Аллаху. Люби и давай себя любить! И все! Остальное – приложится! Аллах - есть любовь! Скорее верблюд пройдет через иголье ушко, чем человек сможет жить без любви!
- Здесь, на Тайване в школах телесных наказаний нет! – говорит Элизабет. – Здесь Запад! Цивилизация! Здесь я своя!
- Но через месяц я поняла, - глубоко затягивается, роняя пепел в чашку с кофе, Лиз. – Если я им ставлю Си, ученики плачут. Просто рыдают. Почему?
- Почему ты плачешь? – спрашиваю вчера у Гуантао. - Такой хороший мальчик.
- Ты не знаешь моих родителей, - Гуантао плачет. - Они меня за каждую твою Си бьют. Пять палочных ударов за каждую плохую оценку!
- Ну почему? – затягивается последней затяжкой Элизабет. – Почему, Вадим, мы приходим в этот мир, чтобы причинять друг другу боль? Страдания? И почему, даже если ты сама ничего плохого не делаешь, за тебя, от твоего имени, это делают другие? Почему нельзя, чтобы в мире была одна любовь и больше ничего?