- Возвращаясь из Италии в Москву, я рассчитывал, что буду играть у Маликова в «Самоцветах». После некоторого падения интереса к ВИА они вновь начали работать, собирая большие залы. Но Маликов мне честно сказал:
- Юрок, зачем тебе «Самоцветы»? Ты – такой популярный человек! Ты же звезда! Ты должен работать самостоятельно!
Наверное, он прав. Просто с ним работать было бы спокойнее. А кроме того мне нравится работать в команде.
И тогда я решил собрать ансамбль из солистов ВИА «Пламя», в который пригласил Григория Рубцова, который работал с Сергеем Березиным, и Алексея Кондакова, который тогда выступал в ансамбле Вячеслава Добрынина «Доктор Шлягер». Мы записали «минусовку» - и поехали на гастроли. Первый концерт нашего ансамбля состоялся в городе Кирове. Но поскольку программа у нас была еще небольшая, то я позвал Виктора Аникиенко, который имел приличный багаж из собственных песен. А мы с Рубцовым и Кондаковым исполняли хиты, которые пели ещё в «Пламени», кроме того в репертуаре Лёши Кондакова уже был целый «компот», то есть попурри из песен Добрынина. Мы как грянули - и по реакции публики я понял, что это – именно то, что сейчас нужно нашему народу. Вот тогда и появилось «Пламя-2000». Шел 1998 год.
Я специально придумал название «Пламя-2000», это было как мысль, как движение в будущее, за рубеж миллениума, где мы жаждали оказаться.
Первый состав ансамбля: Алексей Кондаков, Владимир Парамонов и я. Но надо сказать, что на самом деле нас в «Пламени-2000» было не трое, а четверо. Еще одним полноправным участником ансамбля стал наш звукорежиссёр и аранжировщик Василий Аверин.
Аверина нашел Кондаков. Студия, где работал Вася, находится в школе, которая стоит во дворе бывшего Лёшиного дома. Зайти туда Кондакову посоветовал какой-то знакомый: «Тут парень есть, который пишет чумовые аранжировки!..» Но известно, что когда нам говорят, будто какой-то «парень пишет чумовые аранжировки», мы сразу кривим морду, особенно я. А вот Кондаков не стал кочевряжиться и, отбросив профессиональные предубеждения, зашел в ту школу и познакомился с Васей. И оказалось, что Аверин – действительно талантливый звукорежиссёр и аранжировщик. Кондаков начал с Васей работать, а когда мы объединились в «Пламя-2000», он привёл его с собой в ансамбль. Первым делом нам надо было записать по-новому все старые песни, потому что старые версии сейчас просто не хиляют. И Вася сделал нам новую аранжировку многих старых хитов: «Не надо печалиться», «Не повторяется такое никогда», «На дальней станции сойду», «Моя земля», «Багульник», «Идёт солдат по городу». Аранжировки получились раскованные, свободные, в них появилось движение. Можно сказать, что Вася поймал настроение сегодняшнего дня. Я вообще считаю, что качество в «Пламени-2000» стало гораздо выше, чем было у «Самоцветов» в 1970-х. Мы стали взрослее, мастеровитее, а жажда работать осталась.
Кроме того, я идеально сливался с Кондаковым, хотя голоса у нас разные. Лёшин голос звенел, как серебряный колокольчик, мой же, наоборот, звучал низко и бархатисто, но когда эти серебро и бархат соединялись, возникала теплота. А ведь народ воспринимает прежде всего теплоту, и если ты донесешь до публику теплоту и искренность своих песен, тебя обязательно полюбят.
Начали мы очень нарядно! Первый концерт «Пламени-2000» состоялся в Колонном зале Дома Союзов. Это был сборный концерт, но в Колонном зале, а это дорогого стоит! Затем был концерт в зале Администрации президента России на Ильинке. Потом – в Кремлевском Дворце съездов...
Однажды «Пламя-2000» выступало в Концертном зале в Останкино вместе с «Белорусскими Песнярами». Сначала работали мы, потом – они. Мы вышли и как дали! Влад Мисевич мне тогда сказал: «Да что же вы с публикой делаете?! Вы же в клочья рвете и женщин, и стариков, и детей!» И он прав! Когда такие профессионалы, как Кондаков, Парамонов и я, работали в полную силу, мы просто, как говориться, сносили зал. Что такое «сносить зал»? Это когда люди, пришедшие на концерт, безумно рады и счастливы, но понять, из-за чего это происходит, не могут. Это и называется «снести зал». А без этого искусства не бывает. Внутри каждого, кто выходит на сцену, должен стоять гвоздь, и публика должна чувствовать, что этот гвоздь вот-вот взорвется. А если ты будешь сопли по люстрам развешивать, это никому не интересно. Я уже больше пятидесяти лет работаю на сцене, и я это хорошо знаю.
Потом было шикарное, радостное выступление в «Олимпийском», в программе «Дискотека-80-х». Затем мы съездили в Ленинград и Таллин, побывали в Израиле. Нас приглашали и в Америку, но американские власти не дали нам визы. Единственный из нас, кто мог поехать, это – Парамонов, потому что он родился в Нью-Йорке и у него был американский паспорт.
Со временем Парамонов от нас ушел. У него случился инфаркт, и в том бешеном графике, в котором жила группы, работать он уже не мог. Парамонова в «Пламени-2000» сменил феерически талантливый гитарист Дмитрий Митичкин.
С «Пламенем-2000» я впервые с гастролями приехал в свою родную Ригу. Мы дали два концерта в Зале Конгресса, и принимали нас «на ура!»
Родителей моих уже не было в живых, я поехал на кладбище и просто обрыдался там. Я вообще не плачу, а тут чуть ли не истерика со мной случилась. Хорошо, что рядом был Лёша Кондаков. Он помог мне успокоиться и прийти в себя.
А вообще Рига при капитализме необычайно похорошела! Старый город отделали, как музей, а во времена моей юности он местами был полуразрушенным, как после войны. Но с другой стороны не все у них там так просто. Капитализм у них получился особенного, местного разлива - националистический, пропитанный ненавистью к России. Но ведь половина всего населения Латвии – это русские! Моя мама тоже русская, а папа - латыш. И между кем мне делить, интересно? В Латвии половина всех браков - смешанные, а там ведь сейчас по живому пилят!
Еще одна проблема: все эти знаменитые рижские радиозаводы - завод имени Попова, завод ВЭФ, - стали никому не нужны. Завод, где работал мой отец, где делали замечательные электрические двигатели, закрыли! Почему? Я думаю, что латышские националисты решили уничтожить рабочий класс, чтобы никто ничего не вякал. Чем это закончится? Бесконечной безработицей. Но потом опять появится человек, который скажет: «Хватит нам мозги компостировать!» Латыши они такие: терпят, терпят, а потом как взорвутся! И тогда будет в Латвии, как в Крыму сейчас. Я уверен, что после Украины, они поймут: если вы хотите независимости, так будьте независимыми! Но независимыми по-настоящему!..
Я считаю, что таким по-настоящему независимым был наш ансамбль «Пламя-2000». Когда Сергей Березин стал руководителем ВИА «Пламя», он игнорировал мои рекомендации, которые я когда-то дал Юрию Маликову, и на афишах снова стало обозначаться только имя художественного руководителя ансамбля. Ничьих больше имён на афишах «Пламени» не было. Когда же мы стали работать как «Пламя-2000», мы вообще отказались от традиции выбирать кого-то музыкальным руководителем. Это вызывало оторопь у многих людей: «Как же так?! Но ведь должен же быть руководитель?!» А вот так! Не было у нас руководителя! Но может быть, именно поэтому с Пашей Слободкиным мы проработали 4 года, с Маликовым – неполных 4 года, с Березиным – побольше, а с Кондаковым – 18 лет! Да, были ссоры, были наезды друг на друга, но у нас никогда не было вопросов о том, кто из нас главнее. И когда нас спрашивали о том, кто из нас художественный руководитель, нам просто было смешно.
Однажды Маликов пригласил Алексея в поездку одного, без меня, так как бюджет, как говорится, не складывался. Во время гастролей Юрий Фёдорович начал Лёшу обрабатывать: переходи, мол, к нам! «Нет! - ответил Кондаков. - У нас с Юрой есть «Пламя-2000». Мы вообще никому не подчиняемся, кроме себя, любимых. Никому! Никто не может нам сказать: пой это, а то не пой! Одевайся так, а не эдак. Мы сами решаем, поедем мы куда-то или нет, и принимаем решение в зависимости от финансового предложения. Пишемся сами, репертуар составляем сами в зависимости от того, кто находится в зале…»
Лёша был очень талантливым человеком. Мы отработали вместе почти двадцать лет, и всё продолжалось бы дальше, если бы не его безвременный уход из жизни.
Если со стороны посмотреть на смертность, то работка-то в вокально-инструментальных ансамблях очень даже тяжёленькая, сердцеубийственная и нервно-затратная. Вот и Алексей Кондаков ушёл, и Саша Барыкин ушёл, и Саша Лосев, и Сергей Рыжов, и Сергей Дроздов, и Владимир Мулявин... Поколение ВИА уходит. Но никто из нас не хочет, не хотел и вряд ли захочет сойти с этой дороги, потому что это - дорога, которую мы выбрали раз и навсегда.
Одному, без Алексея работать очень тяжело. Кондаков любил много петь, и я давал ему эту возможность: Лёша, пой! И Лёша пел. А я исполнял лишь несколько сольных песен, да и то, если надо. А сейчас надо самому пахать. Тем не менее, снова и снова мне звонят: «Юрий Леонидович, приезжайте к нам! Мы вас ждем! Мы хотим слышать ваши песни!» Хорошо, мы - я и моя команда – приедем и опять на уши всех поставим…