Из воспоминаний инженер-генерал-лейтенанта Евгения Андреевича Егорова о Николае I
Однажды император Николай обогнал в дороге какую-то военную команду, шедшую походом под начальством офицера. Солдаты шли стройно и в большом порядке, что, видимо, понравилось его величеству, и он, поравнявшись, поздоровался с ними. Остановясь для обеда на следующей станции и заметив через окно ту же проходившую мимо команду, государь велел находившемуся при нем флигель-адъютанту Гогелю (Григорий Фёдорович) позвать к нему офицера.
Вошедший офицер оказался совершенно юным прапорщиком, почти ребенком. Весь в пыли, он конфузливо остановился у двери. Николай Павлович ласково подозвал его к себе, спросил о фамилии и, указав на стул, предложил отобедать.
Смущенный офицерик совершенно растерялся и не знал как приступить к еде, но, ободренный государем, сначала робко, а потом смелей, начал есть все, что ему подавали, с тем завидным аппетитом, какой бывает только в ранние годы молодости.
В начале обеда разговор его был не смел, но понемногу, выпив стакана два доброго вина, язык нехотя у него развязался и на вопросы государя о его жить-бытье, офицерик пустился уже без стеснения в такие подробности, что заставлял невольно улыбаться всех присутствующих!
Поощряемый смехом самого государя, юный собеседник его дошел в своей откровенности, наконец, до того, что вскоре все интимные подробности его жизни и житья уездного городка, в котором квартировал его полк, были досконально известны государю.
Так, между прочим, из разговора его выяснилось, что он влюблен в дочь казначея, прехорошенькую блондинку, но что у последней есть соперница, коварная брюнетка, которая ревнует его к блондинке, и т. д. Словом, юная душа вылилась вся на распашку, забывая в увлечении своем с кем ведет разговор.
Долго потешал прапорщик государя своим наивными рассказами и когда, наконец, пришло время прекратить их, то до того понравился последнему, что тот, прощаясь с ним, подал ему руку и велел Гогелю записать его фамилию.
По прошествии некоторого времени неизвестный и скромный армейский прапорщик был высочайшим приказом переведен в гвардию и когда потом он попадался на глаза Николаю Павловичу, - на смотрах ли, или на выходах, - последний неизменно узнавал его и шутливо спрашивал: - Что пишет тебе твоя возлюбленная и что поделывает ее ревнивая соперница?
***
В одну из многих поездок своих в Берлин, Николай Павлович, застигнутый однажды ненастьем у пограничной станции в местечке Тауроген, по приезде на эту станцию, вышел из экипажа и вошел в станционную комнату, чтобы согреться. Случилось так, что накануне того дня сгорела до тла находящаяся насупротив станции почтовая контора, и почтмейстер, пострадавший от пожара, перебрался на время с семейством своим на станцию.
Совершая и на сей раз поездку свою под строгим инкогнито, император Николай не был никем узнан, и никто не мог подозревать о возможности его проезда. Не снимая шинели и фуражки, вошел он в тускло освещенную сальной свечой станционную комнату и, прислонясь к топившейся печке, стал около нее греться. В комнате возилась в то время у самовара жена погоревшего почтмейстера, увидев которую, государь, сильно продрогший, спросил звонким голосом, - Не может ли он получить стакан чаю?
- Это еще что! - вопросительно воскликнула на него почтенная дама, - какое право имеете вы так кричать на меня? Вишь ты какой! Влез в комнату в фуражке, да еще вздумал командовать. Я, милостивый государь, не горничная какая, а жена здешнего почтмейстера и не позволю всякому проезжему офицеру грубить мне. Говорила я мужу, что здесь мы только наживем себе неприятности от проезжих, вот оно и вышло по моему, - и пошла, и пошла голосить! Государь молча, стоя у печки, слушал ее.
В момент самого сильного разгара рацей неугомонной почтмейстерши, отворилась дверь и на пороге ее остановился в недоумении генерал-адъютант гр. Орлов. Видя, однако, что расходившаяся баба не унимается, а, наоборот, забирает все выше, он стал ей делать выразительные знаки рукой, давая ей понять, чтобы она замолчала.
- А этот еще, что там кивает? - накинулась она вдруг и на Орлова: - нет, это уж чересчур, пойду и позову мужа! И с этими словами энергичная почтмейстерша выскочила как бомба из комнаты.
- Поедем, - сказал улыбаясь Николай Павлович своему спутнику, - делать нечего, - не удалось напиться чаю!
На этом, вероятно, и закончился бы этот своеобразный эпизод и свирепая почтмейстерша никогда, быть может, и не узнала, - кого она так ласково приняла, если бы не возвратившиеся обратно ямщики. Ямщики эти, доставившие государя до прусской почтовой станции, возвратились пораженные тем, что они видели на прусской стороне.
Там, по рассказам их, вся станция была иллюминована и местные власти выехали на встречу высокому путешественнику. Ямщики, естественно, поинтересовались узнать об имени их пассажира, и, узнав, что это был сам царь, обо всем виденном и узнанном ими рассказали у себя дома.
Можно себе представить, какое впечатление, сообщенное ими, должно было произвести на почтмейстершу, а еще более на ее перепуганного супруга! Но тревога была напрасна: никаких неприятных последствий для них не последовало. Только год спустя, когда Николай Павлович проезжал с цесаревичем Александром Николаевичем снова через Тауроген, он вспомнил о приключившемся здесь с ним.
- Это здесь вас нелюбезно приняла жена почтмейстера? - спросил цесаревич своего отца, входя на станцию. - Да, здесь, - ответил ему последний и рассказал, как все происходило. Они вышли оба, садиться в экипаж, весело посмеиваясь.
