Тема получилась необъятной, как сказки "Тысяча и одной ночи", как полный текст Талмуда, как Налоговый кодекс РФ. Так что пришлось продолжить разговор, и говорить ещё о многом: о папиных любимых книгах, о живших в Хабаровске писателях и ценителях художественного слова...
Надеюсь, сегодня мы эту тему всё-таки доведём до завершения, чтобы в следующий раз иметь возможность поговорить о другом.
М.: Папуль, приветик! Не получается закончить тему, потому что осталось ещё много вопросов. Да и мои читатели заинтересовались.
П.: Привет, Масечка! Ну что же, приятно. И лично для меня не утомительно, лишь бы ты не уставала! И с чего начнём?
М.: Ну вот в прошлый раз ты говорил, что некоторые книги тебя на рубеже совершеннолетия и слегка за ним буквально перепахали. Вот и давай сначала о них.
П.: У тебя хватит терпения на цитаты?
М.: За тем и пришла.
П.:
М.: ...
П.: Я же ж был ребёнок циничный, но при этом впечатлительный и эмоциональный, как девочка, и меня иная книжка, мелодия, фильм могли довести и до ужаса, и до восхищения на грани истерики, и растрогать до слёз. Только по мере взросления интересы менялись, конечно. Если на подступах к так называемому переходному возрасту пугал до мурашек и какашек Эдгар наш Аланыч По (особенно "Лигейя"), доводили до слёз и до смеха сквозь слёзы персонажи О. Генри и "Одесских рассказов" Бабеля и бесили до полного озверения горьковские нытики и лицемеры из "На дне", то потом, что характерно, волновать стали совсем другие персонажи, и это нормально. А времечко было, я тебе скажу, это же вторая половина 80-х годов, перестройка, ускорение, гласность, "возвращённые имена", и всё такое... Хотя и без этого, скажу прямо, было что читать. И раньше было что...
...Помню, было мне лет этак девять или десять. Болею, сижу дома, на дворе поганая холодная поздняя осень. Открыл тот книжный шкаф, который побольше, и зарылся в его недра. Попалась маленькая книжка с оторванными обложкой и титульным листом. Беру, начинаю читать...
"В пять часов утра, как всегда, пробило подъем — молотком об рельс у штабного барака. Перерывистый звон слабо прошел сквозь стекла, намерзшие в два пальца, и скоро затих: холодно было, и надзирателю неохота была долго рукой махать.
Звон утих, а за окном все так же, как и среди ночи, когда Шухов вставал к параше, была тьма и тьма, да попадало в окно три желтых фонаря: два — на зоне, один — внутри лагеря.
И барака что-то не шли отпирать, и не слыхать было, чтобы дневальные брали бочку парашную на палки — выносить".
М.: "Один день Ивана Денисовича"? В советские времена???
П.: Бабушка не боялась никогда никого...
М.: Ничего себе...
П.: Но мы отвлекаемся от темы, говорили-то о том, что было позже...
"Дракон" Евгения Шварца, прочитанный сразу после фильма Захарова. Кстати, они местами - текст пьесы и сценарий фильма - заметно друг от друга отличаются, в том числе и финал. Это в фильме всё заканчивается жутко, Дракон (о, как его сыграл Янковский!) завоёвывает детские души и таки уводит детишков за собой, а в пьесе всё кончается во дворце, и там садовник произносит оптимистичную такую речь, ну прямо Петя Трофимов, этот шлимазл из чеховского "Вишнёвого сада": "Но будьте терпеливы, господин Ланцелот. Умоляю вас - будьте терпеливы. Прививайте. Разводите костры - тепло помогает росту. Сорную траву удаляйте осторожно, чтобы не повредить здоровые корни. Ведь если вдуматься, то люди, в сущности, тоже, может быть, пожалуй, со всеми оговорками, заслуживают тщательного ухода".
М.: Пап, ну Петя Трофимов правда был редкий шлимазл, а садовник-то прав.
П.: Промолчу...
И продолжу скорбный перечень.
Двухтомник "Историки античности", 1989 год. Второй том. Гай Саллюстий Крисп, "О заговоре Катилины". Две коротких цитаты.
"Но когда в Азии Кир, в Греции лакедемоняне и афиняне начали захватывать города и покорять народы, когда поводом к войне стала жажда господства, когда величайшую славу усматривали в величайшей власти, только тогда люди на основании собственного опыта и деятельности поняли, что на войне важнее всего ум. И если бы у царей и властителей доблесть духа была в мирное время столь же сильна, как и в военное, то дела человеческие протекали бы более размеренно и гладко и мы бы не видели, как одно увлекается в одну, другое в другую сторону, как всё сменяется и смешивается. Ведь власть легко сохранить теми же средствами, какими она была достигнута. Но когда на смену труду пришла леность, на смену сдержанности и справедливости - необузданность и гордыня, их судьба изменилась одновременно с их нравами". Разве это не про нас?
"Но действительно живущим и наслаждающимся жизнью я считаю только того, кто, ревностно отдаваясь какому-либо делу, ищет доброй молвы о своих достославных деяниях или прекрасных качествах". Это можно было бы иметь как девиз!
М.: Пап, ну а "Чонкин" Войновича?
П.: Вот он как-то прошёл мимо кассы.
М.: Извини, что перебила.
П.: А я уже почти заканчиваю. Я бы мог ещё много сказать за "Имя розы" Умберто Эко, за тогда ещё не экранизированные "Петербургские трущобы" Крестовского, но это было несколько позже. А из того, что до того... "Час быка" Ефремова, но тут будет разговор на час, давай не будем...
М.: Ну ладно... Тогда может быть о хабаровских писателях?
П.: Ну по крайней мере о тех, кого я видел. Поэтому товарища Гайдара и "великого писателя земли русской" Проскурина пропустим...
Так что за тех, кого я видел. И не только за писателей...
Узнаёшь этот домик?
М.: В переулке Дьяченко стоит..
П.: Хабаровский дом литераторов и по совместительству редакция журнала "Дальний Восток". Но я не говорю, что это некий хабаровский омфалос...
М.: Фаллос?!
П. (укоризненно качая головой): Пуп земли, короче говоря... Так вот, это только одно из мест, связанных с теми, кого я упомяну.
Григорий Гибивич Ходжер, конечно же...
Встречал его на улице много раз. Жил он недалеко относительно. Знаешь "сталинку" большущую напротив медицинского центра "Вивея" на улице Запарина? Вот там он и жил. А я его то на Амурском бульваре встречу, то на Серышева, то на Яшина (где раньше был хлебозавод), через некоторое время начал здороваться, так он кивал в ответ... Почитай его "Амур широкий", хоть это три огромных тома, но оно того стоит: прекрасный язык, и все герои - как живые! Или хотя бы "Квартира с видом на Амур" - про сельскую учительницу, которая, выйдя на пенсию, переехала в Хабаровск.
Валерий Иванович Симаков. Интереснейший был человек, я тебе скажу! Филолог по образованию, географ и путешественник по призванию (долго был секретарём местного отделения географического общества), автор нескольких книг (в том числе потрясающего труда о Ломоносове), и просто удивительно интересный человек! Жаль, в прошлом году его не стало...
Михаил Феофанович Асламов и его дочка Дарья.
М.: "Дрянная девчонка"?
П.: Таки она самая. Не буду утверждать, что близко знаком, так, на уровне "здрасьте как ваше здоровьечко какие нынче погоды стоят". Он был секретарём правления местной писательской организации, она к нему приезжала...
И ещё один человек, которого не вспомнить ну просто нельзя...
М.: Какой обаятельный дедулечка...
П.: О, это был потрясающий, удивительный человек! Это профессор Сергей Иннокентьевич Красноштанов. Всю жизнь трудился на филологическом факультете Педагогического института, воспитал несколько поколений прекрасных учеников... И до последнего вздоха был человеком исключительно интеллигентным, доброжелательным, умничкой!
Он хорошо знал почти всех моих родственников. А вот я с ним, к сожалению, за всю жизнь общался всего несколько раз. Зато как содержательно! Ой, о чём мы только не говорили! О Пушкине и Николае Рубцове, о различных диалектах, о реформе образования, об Эпикуре и Бахтине...
М.: Пап, мне кажется, что тебе повезло, очень даже...
П.: Доча, это однозначно.