Исмагил Гибадуллин – о перипетиях и развилках истории Урало-Поволжья. Часть 1
«Сегодня опять актуален посыл, озвученный автором «Хикаята» еще в XVIII веке. Он предостерегал именно от высокомерия и гордыни, будь то сословная или национальная гордыня. Это неуемное желание возвеличить самих себя и принизить других непременно ведет к катастрофам. Я думаю, нам всем не следует об этом забывать», - считает старший научный сотрудник Центра исследований Золотой Орды и татарских ханств Института истории им. Ш. Марджани, иранист, тюрколог, исламовед Исмагил Гибадуллин. Вниманию читателей «Миллиард.Татар» - первая часть интервью исследователя, в которой он рассказывает о своем взгляде на башкирские восстания, проблему идентификации ясачных татар и чувашей и истоках агрессии в татаро-башкирском диалоге.
«Башкирское восстание рассматривается в тексте как продолжение исторической судьбы Булгара и Казанского ханства»
- Исмагил, вы переводчик и исследователь весьма интересного источника по истории Поволжья и Приуралья – «Хикаята». Как вы его обнаружили и в чем его уникальность?
- Да, я перевел и опубликовал этот текст уже два с лишним года назад. Несмотря на то, что сам по себе источник не содержит каких-то новых и сенсационных сведений по истории нашего региона, он вызвал целую дискуссию среди татарских и башкирских ученых, которая вышла далеко за рамки научного обсуждения этой темы. Наверное, именно поэтому к нему сейчас возник интерес. Я бы долго и с удовольствием поговорил о переведенных мною трудах суфиев и мусульманских богословов золотоордынского периода, но об этом, наверное, можно в следующий раз.
Рукопись «Хикаят» хранится в рукописном фонде библиотеки Института восточных рукописей РАН в Санкт-Петербурге. О существовании этого персидского текста в Питере я узнал от своего коллеги Ильяса Мустакимова. Он в свое время его изучил, получил его копию и цитировал его в своих научных работах, потому что там есть блок интересной информации о Булгаре и Казани. Он же познакомил меня со статьей покойной Муниры Салахетдиновой, ираниста-текстолога из санкт-петербургского филиала Института востоковедения РАН, которая первой изучила эту рукопись и даже опубликовала о ней статью в 1965 году. И во время очередной командировки в Санкт-Петербург я решил изучить этот текст и подготовить его перевод, чтобы он был доступен исследователям.
- Почему все-таки именно его?
- Потому что это действительно по-своему уникальный источник, один из немногих образцов нашей местной историографии. Это, по сути, самостоятельное историческое исследование автора, который, к сожалению, так и остается анонимом. В нем он дает цельную картину истории мусульман Волго-Уральского региона, начиная с XIV века и заканчивая современным ему XVIII веком. Он опирается на классические сочинения, письменные труды, сказания, легенды, а также, что особенно важно, на свидетельства живых участников некоторых описываемых событий.
В этом источнике можно увидеть стремление мусульман выработать некое понимание своей истории, всплеск интереса к событиям, которые происходили во времена Золотой Орды и Казанского ханства. Поэтому этот труд показывает еще и определенные идеологические процессы, происходившие в этот период в мусульманской среде. В сознании мусульманской интеллектуальной элиты начинают формироваться определенные исторические схемы, зачастую очень мифологизированные. Я имею в виду формирование «булгарского мифа», который потом лег в основу булгаристской концепции татарской истории.
- А почему этот текст был опубликован на персидском языке, а не на старотатарском?
- Это очень интересный вопрос. На тот момент персидский язык был еще не так широко распространен, как в XIX веке, когда весь цвет мусульманских улемов Волго-Урала получал образование в персоязычных центрах мусульманской учености Бухары и Самарканда, а сам персидский преподавался в татарских медресе.
Поэтому можно предположить, что автор хотел сузить круг читателей, сделать рукопись доступной только определенной категории лиц, близких ему по взглядам. Возможно, это делалось из соображений конспирации, потому что автор мог быть связан с участниками татаро-башкирских восстаний против царской власти, в том числе пугачевского движения. Кроме того, не следует забывать, что персидский на тот момент был языком большинства фундаментальных исторических трудов, доступных тогдашним мусульманским авторам Волго-Уральского региона.
Текст сочинения состоит из двух основных частей. Первая посвящена истории падения Булгара после его предполагаемого взятия Тимуром, возникновению Казани как «Нового Булгара», правлению казанских ханов, которые там перечисляются, и последующему падению Казани. При этом автор говорит о миграции населения Казани в разных направлениях, в том числе на территорию Приуралья.
С этого момента начинается вторая, основная часть текста, где автор говорит о мусульманах Уфимского края и описывает события башкирского восстания 1735-1740 годов под предводительством Акая Кучумова. Вот эта часть наиболее интересна, потому что носит оригинальный характер и опирается на свидетельства, полученные автором непосредственно от очевидцев.
Обе части концептуально связаны друг с другом, первая выступает в роли некоего исторического фона и иллюстративного материала, позволяющего лучше понять события, описанные во второй части. В целом, башкирское восстание рассматривается в тексте как продолжение исторической судьбы Булгара и Казанского ханства.
«Хикаят» источник не по татарской или башкирской истории, он имеет более широкую перспективу»
- Сегодня сложилась традиция рассматривать исторические события в Урало-Поволжье не в общем контексте, а в рамках ограниченной территории, как правило, национальных республик. Как следует относиться к «Хикаяту» - как к источнику по башкирской истории, или все-таки шире?
- Да, такая проблема существует. В национальных республиках сложились свои историографические традиции, история в той или иной степени привязывается даже не к границам национальных республик и автономий, а к титульным нациям этих республик, то есть к современным этническим и национальным общностям, которые сложились относительно недавно, в советский период. Поэтому мы и видим настойчивое желание разобрать все дореволюционное мусульманское наследие на татарское и башкирское, что совершенно некорректно с научной точки зрения.
Чтобы рассматривать это наследие и в целом исторические события в общем контексте, нужны соответствующие теоретические и методологические установки, нужен выход за рамки узконациональной парадигмы. Это особенно важно, если мы говорим о тюрко-мусульманском ареале Волго-Урала и Российской империи в целом. Надо понимать, что современных национальных границ в XVIII-XIX веках не было, соответственно, нет никакой необходимости переносить туда наши современные национальные стереотипы и комплексы.
Поэтому источник «Хикаят» надо рассматривать в более широкой перспективе, не как источник по татарской или башкирской истории (хотя, конечно, в нем много материала, который историки, работающие в русле национальной историографии, могут продуктивно использовать для обоснования своих собственных установок). Это источник по политической, социальной и интеллектуальной истории мусульман Волго-Уральского региона, его трудно проинтерпретировать в каком-то другом ключе.
Да, автор пишет об участниках башкирского восстания, описывает башкирские племена и рода, причем это как бы взгляд изнутри. Но он везде апеллирует прежде всего к понятию «мусульмане», к мусульманской общине, и сам его подход носит подчеркнуто религиозно-назидательный характер. Описываемые им события – это некий моральный урок, который должны были усвоить другие мусульмане. Поэтому и нет ничего удивительного в том, что он так легко увязывает башкирское восстание с условно «татарским» Булгаром и Казанским ханством.
- Расскажите об авторе этого труда. Известно ли, почему он приступил к его написанию?
- К сожалению, о нем мы ничего не знаем. Можно лишь попытаться реконструировать его образ по косвенным признакам. Это был образованный человек, мусульманский ученый, скорее всего получивший образование в Средней Азии. Он с большой долей вероятности был выходцем из башкир, скорее всего тамьянцев. Поэтому он прекрасно знал их среду и полностью разделял боль и горечь от постигшей их трагедии.
Вместе с тем, автор ссылается на неких «согбенных старцев», которые описывали ему события эпохи завоевания Казани с упоминанием местной топонимики, а значит, явно были выходцами с территории современного Татарстана. То есть это был человек, не ограниченный какой-то узкой этнической средой. Мы не знаем его имени, нисбы, потому что текст дошел до нас в неполном виде, последних страниц, где автор обычно оставлял сведения о себе, там просто нет.
Мотивы написания этого текста, как я уже сказал, чисто религиозно-дидактические. Автор пытается осмыслить постигшую башкир-тамьянцев трагедию в терминах мусульманской этики, расплаты и возмездия за грехи, за высокомерие, гордыню и неблагодарность Всевышнему. Для него жестокое и кровавое подавление царскими властями башкирского восстания Акая Кучумова – это продолжение череды трагедий, постигавших мусульман региона до этого. Там просматривается прямая параллель с падением Булгара, якобы наказанного Тимуром за грехи и отход от шариата, и с падением Казани, которое тоже стало своего рода наказанием и привело к христианизации части мусульман (автор делает на этом особый акцент).
- Насколько этот источник достоверный? Есть ли там авторский вымысел?
- Любой источник не является полностью достоверным, особенно если речь идет о дидактическом сочинении, в котором история лишь иллюстрирует назидания автора. Я не могу оценивать степень его достоверности, потому что для этого надо лучше знать исторический контекст. Описание событий башкирского восстания вполне может изобиловать разного рода неточностями, непроверенными сведениями. В достоверности этой части должны разбираться специалисты, занимавшиеся непосредственно изучением башкирских восстаний по архивным материалам.
Но с уверенностью можно сказать, что «булгаро-казанская» часть исторического нарратива автора носит полулегендарный характер – это некий идеологический конструкт, который строится где-то на каких-то стихийных народных представлениях мусульман Волго-Урала о своем прошлом, а где-то представляет собой намеренно выстраиваемый по идеологическим мотивам миф. Этот миф отражает стремление мусульман нащупать опору в историческом прошлом, выработать историческое сознание, которое позволило бы им осознавать свое место в современном им мире, в реалиях тогдашней России.
«Автор текста не разделял ясачных татар-мусульман и чувашей»
- Почему в источнике не фигурирует имя «татар»? И кто такие чуваши в этом тексте?
Продолжение здесь