Гросс предельно разрабатывал допросы и говорил, что для изобличения во лжи нужен детальный допрос, а для оживления памяти опрашиваемого — приведение ассоциативных связей, фотографий, описаний, переспрашиваний.
И тут сразу вспоминается написанный с юмором рассказ чешского писателя К. Чапека «Эксперимент профессора Роусса» (1928), где явно просматривается профессор Гросс: «Среди присутствовавших были: министры внутренних дел и юстиции, начальник полиции, несколько депутатов парламента и высших чиновников, видные юристы и ученые и, разумеется, представители печати — без них ведь дело никогда не обойдется».
Суть эксперимента Роусса как раз и сводилась к допросу с ассоциативными связями: профессор называл слово, а преступник должен был говорить первое, что придет в голову:
«— Спрятать
— Зарыть.
— Чистка.
— Пятна.
— Тряпка.
— Мешок.
— Лопата.
— Сад.
— Яма.
— Забор.
— Труп!
Молчание.
— Труп! — настойчиво повторил профессор. — Вы зарыли его под забором. Так?
— Ничего подобного я не говорил! — воскликнул Суханек.
— Вы зарыли его под забором у себя в саду, — решительно повторил Роусс. — Вы убили Чепелку по дороге в Бероун и вытерли кровь в машине мешком. Всё ясно.
— Неправда! — кричал Суханек. — Я купил такси у Чепелки. Я не позволю взять себя на пушку!
— Помолчите! — сказал Роусс. — Прошу послать полисменов на поиски трупа. А остальное уже не мое дело. Уведите этого человека. Обратите внимание, джентльмены: весь опыт занял семнадцать минут».
Чапек привел классический допрос, построенный на ассоциативных связях: преступник, казалось бы, отвечает на случайно брошенные слова без всякого смысла, но следователь, выступающий в качестве психолога, узнает от него самое главное. Впрочем, показанное в произведениях писателя — это, конечно, шутка.
Учитывая следственный опыт Гросса, ему было что рассказать. И дела попадались весьма необычный. Всё началось с того, что Гросса перестало устраивать отношение его подчиненных и прочих коллег к месту преступления. Его в те времена не зарисовывали, не изучали досконально, не говоря уже о подробно фотографировании. Важные улики затаптывались и навсегда исчезали. Через некоторое время уже невозможно было установить, что было и чего не было на месте преступления. Гросс не был ни врачом, ни судебным экспертом, но понимал, что от каждой мелочи может зависеть раскрытие преступления.
Как-то раз ему попалось дело, в котором явно усматривался суицид. Старый больной мужчина повесился на балке потолка. Гросс по обыкновению достал один из своих альбомов и начал рисовать место преступления и висящий труп. Стула под ним не было. Это было не самоубийство — решил Гросс. Он допросил слуг умершего, и они сознались, что убрали стул. Ничего более глупого придумать было нельзя: им, оказывается, стало стыдно, что они ушли и оставили инвалида одного, поэтому они хотели свалить всё на мифического убийцу и сами едва не попали под убойную статью. Своим своеобразием это дело очень напоминает известный детектив Агаты Кристи «Убийство в квартале Мьюз» — самоубийство, замаскированное под убийство.
Единственное, что не смог отследить великий криминалист Гросс в своей жизни — это его собственное потомство. Впрочем, такое часто случается с великими: они слишком увлечены любимым делом. Его сын Отто был тоже довольно известной личность. Он учился у Зигмунда Фрейда, подпал под влияние идея о свободной любви, а также — морфина и кокаина. Отто Гросс стал представителем антипсихиатрии и контркультуры и умер в нищете, одолеваемый венерическими и психическими заболеваниями.