(книга "Тезаурус")
Уважаемый мой читатель. 80 лет назад началась самая страшная в нашей истории Великая Отечественная война. И сейчас я Вам предоставляю уникальную возможность узнать, как встретили первый день войны мои родственники - дедушки и бабушки и отец моей супруги, в том числе и мой дедушка (в честь которого назвали меня) - лейтенант Алексей Егорович Сафронкин в городе Севастополь.
Иногда я буду публиковать главы из своей первой и главной книги, которая называется "Тезаурус" - книга про моих родственников, прошедших Великую Отечественную войну. Эта глава (номер три) очень большая, но она основана не только на воспоминаниях участников тех событий, которые я записывал и в свою тетрадь, и на магнитофон, но и на подлинных архивных документах Министерства Обороны.
22 июня 1941 год. 00 часов 57 минут. Главная военно-морская база Севастополь.
Западный берег Стрелецкой бухты, «Стрелецкий форт», позиция 74-й зенитной батареи.
Накануне вечером по каналам секретной связи пришла срочная телефонограмма:
«Всем зенитным частям ПВО, а также частям истребительной авиации Севастопольского гарнизона и Крымского участка противовоздушной обороны перейти на усиленное боевое дежурство. Всему личному составу обозначенных подразделений увольнения прекратить».
Две батареи из четырёх второго дивизиона, в том числе 74-я были переведены на круглосуточное боевое дежурство. Для всех орудий батареи был выдан необходимый боезапас. Личный же состав находился в немедленной готовности прибыть на свои боевые посты и отдыхал до особого распоряжения в казарме расположенной тут же рядом – около командного пункта в защищённых железобетонных укреплениях бывшей 15-й артиллерийской «царской» батареи. Оперативным дежурным в эту воскресную тревожную ночь заступил командир лейтенант Иван Козовин вместе с помощником - политруком лейтенантом Алексеем Сафронкиным. Ночь дежурства оба лейтенанта, как обычно поделили пополам – дежурили они вместе уже не в первый раз. Один спит с одиннадцати вечера до трёх ночи, другой – с трёх ночи до семи утра. Всё было вроде как всегда, но в воздухе чувствовалось какое-то напряжение, а на душе – непонятная тревога из-за полученной накануне телефонограммы.
С этими непонятными ощущениями лейтенант Сафронкин и ушёл отдыхать в спальный отсек, расположенный тут же – на КП за соседней дверью, и лёг на скрипучую армейскую койку прямо поверх тёмно-синего заправленного одеяла. Он только снял сапоги, да немного рассупонил портупею, как разрешает инструкция дежурно-вахтенной службы: «…дежурному и его помощнику разрешается отдыхать не более четырёх часов (сон), не раздеваясь и не снимая снаряжения».
Но сон не шёл. В голове роились тревожные мысли, они путались и мешали уснуть. Вспомнилось что-то из детства и юности. Лица одноклассников Сердобской десятилетки, которую он не окончил, потому что надо было помогать отцу содержать большую семью. И вместо учёбы пришлось работать учётчиком тракторного отряда в местной Мещёрской МТС. Работа и зарплата не Бог весть какая, но рубль в дом приносила – лучше, чем ничего. Потом курсы бухгалтеров, и через полгода - работа счетоводом на чугунно-литейном заводе того же Сердобска. Потом призыв... Севастополь… писарь… батарея… учения… дальномер… мысли путаются, становится как-то уютно и даже мягко… ноги и руки постепенно отнимаются и вот уже приятная нега сковывает всё тело… Последние отблески сознания ещё пытаются бороться со сном… батарея… комполка… молодой и неопытный Козовин… товарищ лейтенант… товарищ лейтенант… чей-то голос... голос... ГОЛОС!!!
Алексей, вздрогнув, открыл глаза и увидел стоящего над собой рассыльного матроса, который осторожно трогал спящего лейтенанта за плечо:
- Товарищ лейтенант?
- А? Что? – лейтенант Сафронкин быстро сел на койку и тряхнул головой, приходя в себя, - что случилось, краснофлотец?
- Вас срочно вызывает товарищ оперативный дежурный.
- Понял! Идите! - Сафронкин окончательно проснулся, но из-за внезапного пробуждения от быстротечного сна всё тело колотила мелкая дрожь, руки не слушались, когда он быстро обувал сапоги.
Лейтенант одёрнул гимнастёрку, застегнул портупею и, подхватив с прикроватной тумбочки свою фуражку, быстро вышел из помещения. В тёмном бетонном коридоре гулким эхом отдавались шаги. Ещё пара шагов и вот он уже внутри командного пункта. Спросонья тусклый свет яркого освещения КП больно хлестнул по глазам политрука. Он невольно зажмурился, опираясь рукой о шершавую стену капонира. Потом осторожно открыл один глаз, затем – другой. Глаза постепенно привыкали к освещению, и он увидел оперативного дежурного. Тот с побледневшим лицом склонился над вахтенным журналом, и что-то быстро записывал дрожащими руками. Чёрная эбонитовая телефонная трубка сиротливо лежала на столе рядом и противно пищала.
- Что случилось, Иван? - политрук медленно подошёл к оперативному дежурному. Взял в руки трубку, послушал, и положил её на телефонный аппарат. Снова взглянул на лейтенанта, - Иван что случилось?
- А! Ты уже здесь? Отлично! – не глядя на него произнёс Козовин, продолжая делать служебную запись в журнал, - который час?
- Да! Уже здесь! – политрук посмотрел на круглые флотские часы, громко тикавшие на противоположной стене, - один час десять минут. Что стряслось?
- А ты выгляни наружу и тогда всё поймёшь.
Алексей почти бегом выскочил из КП. Пробежав несколько метров по коридору, он открыл тяжёлую дверь и вышел на свежий воздух. Морская свежесть обдала приятной прохладой и напрочь прогнала остатки сна. Алексей посмотрел в левую сторону, где должен был веселиться праздничный Севастополь и обмер. Весь город, всего пару часов назад такой яркий и светлый с получением сигнала «Большой Сбор» теперь был погружен в кромешную темноту светомаскировки и все культурно-массовые мероприятия были разом прекращены. Всё отдыхающие уже разошлись: гражданские по домам и приписным постам гражданской самообороны, а военные – отправились к местам своей службы. Всё вокруг замерло в тревожном ожидании. Ночь в этот раз выдалась тёмная, с густой облачностью и мелким неприятным моросящим дождём. Иногда в разрывах кучевых облаков, когда прекращалась противная морось, вдруг проглядывали едва мерцающие звёзды, разбросанные пригоршнями по тёмному небу, а острый серп убывающей луны траурно висел над самым горизонтом, грозясь опуститься в тёплое море.
- Мдаа, - подумал Сафронкин, - вот если в таких условиях и придётся вести огонь, то хрен попадёшь по цели.
Он ещё долго всматривался в сочную южную темноту, прислушивался к тревожной тишине – даже сверчки и цикады молчали, и только далёкий шум прибоя ласкал слух. Помедлив ещё какое-то время, он мельком взглянул на едва различимый тонкий серп Луны и, тяжело вздохнув, пошёл обратно на КП батареи.
- Ну как? – встретил его вопросом командир батареи, - впечатлило?
- Очень! - согласился политрук.
- Несколько минут назад позвонил командир дивизиона и передал вот это.
И с этими словами Козовин указал на листок, мелко исписанный кривыми пляшущими буквами. Текст был большой. Сафронкин взял в руки листок и, прищуриваясь от яркого света, прочитал:
«Экстренно. В течение 22.6 - 23.6 возможно внезапное нападение немцев. Нападение может начаться с провокационных действий. Наша задача - не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения. Одновременно флотам и флотилиям быть в полной боевой готовности, встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников.
Приказываю перевести на оперативную готовность №1, тщательно маскировать повышение боевой готовности. Ведение разведки в чужих территориальных водах категорически запрещаю.
Никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить.
Адмиралл Кузнецов».
- Иван!? – Алексей вперил глаза в командира, - это что? Война?
- Не знаю, Алексей, Всё может быть.
- Боевой тревоги ещё не объявляли? – уточнил политрук
- Пока нет. Во всяком случае, надо бы освежить в памяти сигналы тревог и действия по ним, - с этими словами командир достал из кармана небольшую связку ключей, среди которых болезненно блестела желтизной латунная печать. Он решительно подошёл к закрытому чёрному сейфу, где хранилась секретная документация по боевому дежурству, и вопросительно глянул на Сафронкина.
- Правильно мыслишь, командир, - поддержал его политрук, - давай по-быстрому вместе всё и освежим.
Пронзительно лязгнули ключи открывающие сейф, и тут гробовую тишину КП разорвал трескучий сигнал телефон оперативной связи. От неожиданности оба офицера вздрогнули.
- Политрук 74 батареи лейтенант Сафронкин, - представился политрук. Он был ближе к телефону и поэтому без промедления поднял трубку.
- Политрук! Говорит капитан Хижняк! – громко и отрывисто прокаркало на том конце провода, - Время 01.37, Сигнал «Юкон»! Выполняйте!
- Есть, товарищ капитан! Время 01.37, получение сигнала «Юкон» подтверждаю! Выполняю! - с этими словами Сафронкин с треском положил трубку на аппарат.
- Ваня! – звенящим от волнения голосом громко обратился он к командиру батареи, - это точно война! Приказ на вскрытие секретного пакета!
- Вот чёрт! - прошипел Козовин и снова подошёл к открытому сейфу. Там на отдельной верхней полке лежал белый с красной косой полосой запечатанный сургучом пакет, на котором большими буквами было написано «Вскрыть по сигналу «Юкон».
- Давай вскрывай, я веду вахтенный журнал, - не подымая головы, сказал политрук, делая записи в журнал о времени получения сигнала и времени вскрытия секретного пакета.
Командир батареи сломал печать на конверте, раскрыл его и достал единственный листок, на котором было напечатано: «Нападение противника неизбежно! Готовность ведения огня немедленная. Огонь открывать по обстановке!».
Он перевёл взгляд с листка на вопросительное лицо Сафронкина и сухо произнёс:
- Да! - и тут же подошёл к аппарату трансляции, выставил переключатель на режим общего оповещения батареи и громко произнёс:
- Внимание! Батарея! Боевая тревога! Боевая тревога! Всему личному составу занять свои места согласно боевому расписанию!
Он нажал кнопку тревожной сирены – и та завыла зловеще и надрывно по всему коридору. Её жуткий звук с зудом пронизывал кожу и доставал аж до самого мозга костей.
За тяжёлой бронированной дверью КП тут же зашумело, захлопало дверями, затопало сапогами. Послышались громко топающие шаги бегущих по коридору полусонных зенитчиков и выкрики: «Бегом! Давай! Скорее! Боевая тревога! Трёхминутная готовность!!!»
Вскоре всё стихло. И тут же спустя минуту через висевший на стене под самым потолком коричневого динамика на КП посыпались доклады:
- Пост дальнометрии готов!
- Пост целеуказания готов! Прибор управления артиллерийско-зенитным огнём – ПУАЗО в работе!!!
- Пост слуховой и визуальной разведки готов!
- Орудие № 2 готово!
- Орудие № 1 готово!
- Орудие № 3 готово!
- Орудие № 4 готово!
- Есть, - отрывисто принимал доклады командир батареи, - Прожектора? Где доклад?
- Прожекторный пост! Запустили бензогенератор! Готовность 10 минут!
- Вот лоботрясы, - вспылил Козовин, - вечно спят!
- Не горячись, Иван, - вступился политрук, не отрывая взгляда от вахтенного журнала, - им чтобы запустить свой агрегат по инструкции вообще 20 минут требуется. Это же не электролампочку тебе зажечь! Там же – дуговой разряд!
Козовин понимающе кивнул, выключил трансляцию и тут же поднял трубку оперативной связи:
- Товарищ капитан, докладывает командир 74-й батареи! Время 01.41. Батарея полностью переведена в БГ № 1!
- Есть, - также отрывисто ответили на том конце провода и тут же бросили трубку.
Политрук закончил записывать события в журнал и посмотрев на стопку секретной документации, лежащей на нижней полке сейфа сокрушённо покачал головой:
- Не знаю теперь, когда нам снова понадобится эта бюрократия!
- Время покажет, - с этими словами Козовин подошёл к сейфу, положил на верхнюю полку вскрытый пакет и с глухим лязгом закрыл тяжёлую дверь, опечатал.
- Теперь остаётся только ждать, - в задумчивости произнёс политрук, - Иван, я пробегусь по позициям. Проверю личный состав и приободрю всех.
Давай, Алексей Егорыч, - как-то напряжённо и официально произнёс командир батареи,- только скорее. Тут надо быть вдвоём – мало ли что может случиться!
Политрук кивнул и быстрым шагом вышел из помещения КП делать обход позиций вверенной ему 74й батареи.
Когда он вернулся назад на КП, то застал своего командира в несколько возбуждённом состоянии и курившего папироску вместе с помощником командира батареи старшим лейтенантом Белошиным.
- Всё в порядке?
- Почти! Начштаба ПВО передал всем, что несколько минут назад поступили доклады от радиопеленгаторных постов Сарабуза, Скадовска и Ай-Петри – в половине второго они услышали переговоры немецких лётчиков, говорят, что те идут курсом в нашу сторону.
- Может опять провокация, командир? – покачал головой Сафронкин.
- Очень похоже! Всё может быть, политрук, но почему в воскресенье? - произнёс Козовин и, встав из-за стола, пошёл к двери КП, - я на пару минут отлучусь.
- Добро, - сказал Алексей, - сходи, развейся и проветрись – помогает.
Козовин и Белошин оба вышли из помещения КП. А Сафронкин тем временем подошёл к большой топографической карте Севастополя и его окрестностей, висевшей на стене. В углу карты была большая вклейку физической карты крымского полуострова и стал рассматривать её:
- Таак, где же этот Сарабуз? - тихо разговаривая с самим собой, Алексей Сафронкин искал нужный ему населённый пункт, - ага! Вот ты где! Под самым Симферополем! Ну Ай-Петри это рядом с Ялтой на горе – неподалёку от Ласточкиного гнезда… А вот где Скадовск? Скадовск… - искал глазами нужный посёлок политрук. Он уже было отчаялся найти его, как на КП торопливо вошёл командир Иван Козовин:
- Что ты там ищешь, Алексей?
- Да вот никак Скадовск не могу найти. Я что-то не припомню таких деревень в Крыму.
- Это вот здесь, - и Козовин ткнул пальцем в берег Чёрного моря как раз пониже Херсона.
- Ага! Вот где? – повёл бровью политрук, - и вот отсюда наши слышат немцев?
- Ну да! Запеленговали и даже услышали, что идут на Севастополь.
- Там кто-то знает немецкий?
- Где?
- На пеленгаторе.
- Ну да. А как же они засекли бы эти самолёты?
- А сколько всего самолётов?
- Как минимум два. Переговоры велись между двумя самолётами.
- А не думаешь, что это были командиры групп, и самолётов может быть гораздо больше?
- Вполне такое может быть.
- Что-то наши наблюдатели молчат. Не уснули бы? – политрук обеспокоенно посмотрел на аппарат трансляции, потом взял в руки микрофон и, щёлкнув переключателем, рявкнул в него:
- Пост разведки!
- Есть! – в ответ тут же раздался бодрый голос дежурного.
- Спите небось?
- Никак нет!
- Смотрите у меня!
- Есть!
- В оба смотрите!
- Есть смотреть в оба!
Лейтенант Сафронкин с многозначительно хмыкнул и выключил транслятор, - пока тишина. – Да пока тишина… - задумчиво произнёс лейтенант Козовин, - Алексей, я думаю, что нам следует перевести управление на пост целеуказания – к ПУАЗО.
- Согласен. Я запрошу добро у комдива…
22 июня 1941 год. 02 часа 19 минут.
«Стрелецкий форт», позиция 74зенитной батареи.
- Иван! - политрук обратился к командиру, - прожектора в полной готовности.
Тот коротко кивнул. Тут же раздался звонок прямой связи с КП дивизиона, Козовин взял трубки и прерывистым голосом произнёс:
- Товарищ капитан!
- Козовин! Сейчас прошёл доклад от оперативного флота, что наши радиолокаторы и пеленгаторы подтвердили, что в 01.45 цели разделились. Первая цель идёт прямо на нас, другая ушла на юг, а в 02.10 она тоже повернула к нам.
- Я понял! Это провокация?
- Не уверен! Во всяком случае, батарее быть готовой ко всему!
- А огонь открывать?
- Действовать по инструкции!
- Ясно! Товарищ капитан! – лейтенант положил трубку.
- Что там комдив? – насторожился политрук.
- Цели разделились и идут с разных направлений на Севастополь.
- Неужели на боевой заходят? – задумчиво произнёс Сафронкин.
- Вероятно. Во всяком случае, надо быть ко всему готовыми…
И опять это напряжённое ожидание, ожидание, ожидание…
22 июня 1941 год. 02 часа 59 минут.
«Стрелецкий форт», позиция 74-й зенитной батареи.
- Товарищ капитан, командный пункт батареи переведён на пост целеуказания, - доложил по громкоговорящей трансляции командир батареи лейтенант Козовин.
- Есть! Доклад принят! – раздалось в ответ.
И тут же в динамике раздался взволнованный голос:
- Товарищ командир! Пост слуховой разведки, матрос Дмитриев! Слышу шум авиационных моторов! Пеленг 270 градусов!
Офицеры тревожно переглянулись и прислушались. Где-то вдали сквозь шум прибоя едва доносился гул моторов, который нарастал с каждой секундой. Вскоре он стал ясно различимым - такой незнакомый звенящий и прерывистый – чужой. Точно чужой!
- Включить прожектора!
Сочную черноту севастопольского неба друг за другом разрезали три ярко-белых с сизым отливом световых кинжала прожекторов, рыская в темноте. Гул всё нарастал и приближался.
- Один? – спросил Козовин, прислушиваясь к настырному гулу, доносящемуся из черноты крымской ночи.
- Один, - кивнул Алексей, - двухмоторный… не иначе бомбер.
- Батарея! Тооовсь! – командир громко крикнул в микрофон ретранслятора.
- Есть! Есть! Есть! - из динамика горохом посыпались доклады от орудийных расчётов.
И в этот миг один из кинжальных лучей прожектора выцепил из темноты непонятный объект. Присмотревшись к нему, все наблюдавшие к своему удивлению узнали в нём небольшой парашют сине-зелёного цвета, который очень быстро опускался к воде.
- КП! Докладывает 74я! Вижу парашютиста! Приводняется!
- Не понял! Повторите!
- Парашют спускается к воде!
- Какой ещё парашют?
- Зелёный! Наверное, парашютист!
- Что за чёрт? – недовольно раздалось в ответ, - вы его сопровождаете?
- Так точно!
- Огня не открывать! Только сопровождать!
- Есть! – командир положил трубку оперативной связи.
- Чего они там думают, Иван? – спросил Алексей, кивая на чёрную трубку телефона.
- А бес их знает! – пожал плечами Иван и тут же указал пальцем в чёрное небо, - Вот! Смотри - ещё один парашют скинули!
Второй луч прожектора вырвал из темноты такой же зеленоватый купол, быстро идущий к воде и стал сопровождать его.
- КП! Наблюдаю второй парашют! Над боновыми ограждениями! – вновь командир докладывал на КП дивизиона.
- Принято! Сопровождайте!
Один из белых лучей прожекторов, сиротливо рыскающий в темноте вдруг словно пригвоздил к облачному небу чёрный крест двухмоторного самолёта. И тут же к нему рванулись ещё два луча. Попавший в яркое перекрестье самолёт наклонился на левое крыло и, надрывно гудя моторами, стал разворачиваться в темноту моря.
- КП! Обнаружен самолёт! Уходит в море! Согласно полученным целеуказаниям находится в зоне действия нашей батареи! Разрешите открыть огонь!
- Принято! Не разрешаю! Там может быть наш У-2! Сопровождайте парашюты!
- Какой У-2? Это же двухмоторный! Бомбардировщик!!!
- Не рассуждать! Сопровождать парашюты!
- Они уже приводнились!
- А парашютисты?
- Никого нет на воде!
- А парашюты?
- Ничего не видно!
- Утонули что ли?
Повисла неловкая тишина, которую нарушил новый доклад «слухача»:
- Товарищ командир! Пост слуховой разведки! Слышу шум авиационных моторов! Пеленг 272 градуса!
- Принято! – ответил лейтенант Козовин и положил трубку обратно на аппарат.
- Ваня! – политрук, прищурив глаза, не отрываясь, смотрел сквозь бинокль на залив, куда только что упали два парашюта, - а ведь это не люди. С такой скоростью парашютисты не приземляются.
- Но они же на воду садились.
- Ты хочешь сказать, что есть специальные парашюты для воды, а есть отдельные для земли? Чушь!
- Тогда что это? Может подсветить акваторию?!
- Это трибунал – нарушать светомаскировку! А не минируют ли они залив? Смотри – и действуют на удалении, чтобы мы не задели их. И взрывов никаких нет. Ну не на разведку же они ночью прилетели!!!
- Пост дальномера! Цель – вражеский самолёт. Высота тысяча. Пеленг не меняется, дистанция сокращается!
- Ну, наглец! Вот гад! На нас идёт! – теперь Алексей смотрел сквозь бинокль на медленно ползущий в темной безоблачной высоте самолёт, подсвечиваемый уже множеством прожекторов, - немец – кресты видны! Кажись, «Юнкерс»! Дальномеры!
- Есть!
- Продолжать сопровождение! Выдавать целеуказание!
- Есть!
- КП! 74-я! – в который уже раз громко воскликнул Козовин в трубку.
- Слушаю тебя, Козовин!
- Наблюдаю и сопровождаю второй самолёт! Высота тысяча! Приближается к нам! Предположительно «Юнкерс»! Дистанция сокращается! Пеленг не меняется!
- Есть! Продолжайте сопровождение!
- Разрешите открыть огонь?
- Приказываю только сопровождать!
Стоявший тут же на посту целеуказания огромный аппарат ПУАЗО, громко жужжа и щёлкая, стал выдавать данные для стрельбы и транслировать их на орудийные расчёты.
- Пошли к орудию! – сказал политрук, отходя от аппарата целеуказания.
- Ты что задумал? - спросил Козовин, снова бросая трубку.
- Пора открывать огонь! Помнишь, что в директиве сказано? «Огонь открывать по обстановке!»
- Но ведь на КП не давали команды, Алексей Егорыч...
- Я ещё раз повторяю тебе, Иван Григорич, ты лично вскрыл пакет, где чётко было сказано - «Огонь открывать по обстановке!» А если этот фашист сейчас по городу ударит и погибнут люди? Ты готов идти под трибунал?
- А если эта провокация?
- То тебе бы не присылали сигнал на вскрытие пакета! Где сказано – «Огонь открывать по обстановке!»! – зло прокричал политрук.
- В штабе знают – когда провокация! А когда – нет! – возразил командир, - раз нет дополнительного приказания, то это провокация!
- Мы должны выполнить приказ! Без дополнительного разрешения! Огонь открыть по обстановке! А обстановка сам видишь какая! Ты идёшь к орудию? Или мне идти одному?
- Я здесь командир, а не ты!
- Так вот и будь им! Идём! За мной!
И оба лейтенанта быстро побежали к позиции расположенного самого близкого к ним орудия № 2. Когда они достигли позиции, то увидели взволнованные и тревожные лица зенитчиков. Командир огневого взвода старший лейтенант Белошин тревожно вглядывался в лица прибежавших на позицию орудия обоих лейтенантов:
- Почему медлим? – спросил он.
- Сейчас всё сделаем! – крикнул политрук и обернулся на заряжающего, который стоял с обоймой тускло блестевших латунью зенитных снарядов и вопросительно смотрел на подбежавших слегка запыхавшихся офицеров.
- Заряжай! - крикнул политрук, тяжело дыша.
- Есть! – крикнул красноармеец. Щёлкнула опускаемая в стальное чрево орудия обойма, злобно лязгнул затвор.
- Заряжено, - раздался доклад бойца, зенитка была готова к стрельбе. В это же время сосредоточенный наводчик сидел на своём месте и напряжённо следил через специальный окуляр за гудящим в ночном небе самолёте.
- Есть совмещение! – громко доложил он.
Командир медлил.
- Ну! Иван! – крикнул в нетерпении Алексей, - командуй! Как на учениях!
Командир медлил:
- А вдруг это провокация! Трибунал ведь!..
- Ай! Ну тебя! - манул рукой политрук, - расчёт слушай мою команду! По самолёту! Высота десять! Темп пять! Батарея!...
- Огонь! - тут же неожиданно для самого себя лейтенант Козовин вдруг громко скомандовал.
Раздались оглушающие выстрелы! С разницей в пять секунд снаряды второго орудия ушли в непроглядную темноту. В ушах зазвенело! Но самолёт противника, как ни в чём ни бывало, продолжал свой полет. Из его тёмного чрева выпал один, а затем и второй парашюты, подсвечиваемые прожекторами уже соседних батарей дивизиона.
- Батарея! Огонь! – раздаётся команда уже по всей батарее и снаряды всех четырёх орудий огненными точками уходят в темноту. В высоте слышатся хлопки их разрывов и в небе на фоне тёмно-серых туч появляются белёсые облачка, словно от фейерверка. Оба парашюта беззвучно пропадают в тёмной воде, а самолёт словно издеваясь, медленно развернувшись, уходит от Севастополя в черноту ночи, внезапно ставшей такой противной и душной.
- Батарея! Огонь!
Зенитки стреляют гулко смачно и хлёстко! Снаряды уходят в темноту вслед удаляющемуся и невредимому стервятнику.
Вдруг из темноты к артустановке, у которой находились офицеры, подбежал испуганный рассыльный связной с КП дивизиона.
- Товарищ лейтенант, Вас срочно требует на связь командир дивизиона!
- Зачем?- опешил Козовин.
- Он страшно ругается! И требует Вас на связь! Почему Вы открыли огонь? И трубку не берёте?
- Да потому, что мы действуем согласно приказанию, который был в пакете, - зло вступил в разговор политрук, - вот так и передайте капитану! Вы свободны!
Растерянный рассыльный торопливо козыряет и мгновенно растворяется в темноте.
- Что будем делать, политрук, - с заговорщицким лицом тревожно улыбнулся командир.
- Стрелять по врагу!
- А телефон?
- Раздолбай его к чертям собачьим! Хочешь? Помогу!
И оба офицера нервно засмеялись.
- Пост ПУАЗО!
- Есть, - лейтенантов уже слегка колотило от возбуждения и азарта. Страх перед неминуемым разгоном, а может быть даже и трибуналом развеялся сам собою! Нужно во что бы то ни стало наказать этих гадов с черными крестами! Офицеры сверили свои наручные часы. О3.45. Работают, сволочи, с педантизмом и маниакальной точностью. Через каждые четверть часа.
- Пост разведки. Пеленг 250 градусов! Слышу гул самолёта! Гул другой!
- Как это другой?
- Другой тип самолёта! Тоже бобмбер! Двухмоторный!
- Дальномеры!
- Есть!
- Выдать целеуказания!!!
Приборы ПУАЗО громко щёлкая и гудя, обрабатывают данные и передают их по толстым кабелям на зенитные артустановки!
Гул моторов с каждой секундой всё наглее и наглее. Самолёт появляется с юга и идёт на Севастополь не над морем, а над самой береговой кромкой - совсем рядом с позицией 74-й батареи – нагло, низко и неспеша.
- Есть совмещение!
- Огонь! Огонь!
Слышатся выстрелы зениток. Теперь огонь становится плотным, более организованным, но всё равно разрывы ложатся позади самолёта.
- ПУАЗО, - крикнул в микрофон политрук, - у тебя большая погрешность! Выстави скорость цели выше! Большее упреждение надо! Большее! Понял?
- Есть понял! Выставляю!
Самолёт резко снизился и стал разворачиваться на город, уклоняясь от огня наших зениток - он делал противозенитный манёвр. Но, не завершив его, из-за плотного и более точного огня, самолёт внезапно сбросил один парашют, и тут же за ним – другой. Сам же почему-то не набирая высоты, стал медленно и словно нехотя удаляться прочь в море. В след ему продолжали лететь огненные точки зенитных снарядов.
- Ушёл, гад! И этот ушёл!
- Товарищ лейтенант! – испуганно закричал рассыльный, вновь появившийся на позиции второй артустановки из душной темноты, - Вас комдив ором зовёт к себе и грозится трибуналом!!!
Козовин только было открыл рот, чтобы ответить, как вдруг где-то вдали – вспыхнул огненный столб, за ним чуть поодаль - другой! Вскоре воздух сотрясли два мощных взрыва.
Вражеский «Хейнкель-111», уклоняясь от огня зениток, вместо точного сброса специальных донных мин «Моника» в морской бухте в панике избавился от них над городом. Первая мина упала на мелководье у самого памятника погибшим кораблям, подняв к светлеющему небу высокий пенный столб воды, а вторая угодила в жилой дом на улице Подгорной, и тут же в том районе начался пожар!
- Ну что? Командир! – прокричал политрук, - провокация? А ты, боец, беги к комдиву и выдай ему запасные штаны! Обосрался небось! Не до тебя сейчас! Вот так и передай! – громко прокричал политрук под невообразимый грохот всех зениток других батарей дивизиона, открывших хаотичную стрельбу по уходящему в темноту вражескому самолёту. Тот уходил на запад также невредимым, под бессильную иллюминацию зенитных прожекторов.
Испуганный рассыльный в очередной раз скрылся в темноте ночи, уже оглохший и испуганный.
Спустя несколько секунд стрельба разом прекратилась, оставив только звон в ушах.
- Неужели отбились? – Козовин повернул голову к Сафронкину.
- Нет! – горько поправил Сафронкин командира, - только промазали…
- С севера было два самолёта, значит и с юга должны быть тоже два. Разница в минировании 15 минут. Сейчас уже около четырёх утра. Так что надо дальномеров предупредить! – рассуждал командир, и тут же громко крикнул в микрофон:
- Слухачи!
- Есть!
- Что там у вас? Слышите самолёт?
- Никак нет!
- Слушать! Должен быть! С минуты на минуту!
- Есть!
- Задерживается что-то! – шутливо посетовал командир.
- До ветру летали, как увидели нашу стрельбу, - заметил политрук, - обгадились.
Командир батареи нервно засмеялся. Стоящие за ПУАЗО краснофлотцы поддержали шутку политрука тихим смешком.
Прошло уже три минуты от ожидаемого срока. В ночи - тишина и никого в небе.
Пять минут. Тишина всё напряжённее и тревожнее.
Семь минут…
- Да что они там? Уснули что ли? – спросил самого себя политрук.
- А может просто свернули? – предположил Козовин, - им те трое сказали, что мы отстреливаемся, вот и струхнули.
- А кто их знает? – пожал плечами Сафронкин, - может и струхнули.
- Пост ЦУ! – от крика репродуктора на посту все вздрогнули.
- Есть!
- Слышу шум моторов! Пеленг 270! Идёт на нас!
- А гад! Заблудился! На десять минут опоздал! – радостно потёр ладони Козовин, - Ну этот не уйдёт! Сука! Дальномеры! Не спать!
- Есть!!!
И тут же на аппарат целеуказания начали поступать данные по врагу от дальнометристов.
- Ну, сволочь! Держись! – злобно произнёс командир, глядя на приборы целеуказания, - Батарея!
- Низко идёт, под облаками – метров пятьсот! Почти на нас! - прокричал политрук, отрываясь от бинокля и глядя на командира.
Гул самолёта становится всё громче и громче…
- Батарея! Цель – самолёт! Высота пять! Темп три!
- Это предел, командир!- воскликнул политрук.
- Темп три! – повторил командир.
Гул самолёта всё сильнее и сильнее. Его уже видно без бинокля. Огромный! Со стеклянным решётчатым носом, из которого чёрной палкой торчит пулемёт. Носовые обтекатели обоих надрывно гудящих винтов в свете прожекторов мерцают желтоватыми бликами. На плоскостях, задней части фюзеляжа уже отчётливо видны кресты, но какие-то странные – желтовато-серые, а на округлом киле вместо хищного паука свастики нарисованы непонятные разноцветные полосы.
- Хейнкель! Румынский! – крикнул политрук, снова отнимая от глаз бинокль, и тут же тихо, сквозь зубы процедил, - ну сучий потрох, иди сюда! Иди!
- Есть совмещение!
- ОГОНЬ!!! – оба офицера одновременно, перекрикивая друг друга и нарастающий гул самолёта, отдали команду батарее.
Зенитки 74-й батареи начинают часто лупить. Но уже не вдогон, не хаотично! А с точным прицелом и с правильным упреждением. Снаряды всех четырёх орудий одновременно красными молниями устремляются к вражеской цели. Неужели опять мимо! В едва светлеющем небе отчётливо видны сизые облачка разрывов прямо перед носом и над крыльями самолёта. Мгновением спустя в перекрестье ярких лучей прожекторов все увидели, как за «Хейнкелем» потянулся дымный шлейф. Сначала тёмно-серый, а затем густой багрово-коричневый. До расчёта донеслись сначала хлопки от разрывов снарядов, а потом надрывный чихающий вой повреждённого мотора. Самолёт резко пошёл на снижение, всё сильнее и сильнее кренясь носом к чернеющей бездне моря, которая заметно выделялась на фоне постепенно светлеющего фиолетового неба. И тут же из него выпал один парашют, затем второй.
Вой умирающих моторов перешёл в агонизирующий рёв, на крыле подбитого самолёта заиграло оранжевое пламя!
- Ура!!!! – громко закричала вся батарея, - попали!
А зенитки других батарей всё стреляли и стреляли по падающему самолёту, участь которого была уже предопределена личным составом 74-й батареи.
Ещё мгновение и бомбардировщик рухнул в воду западнее Константиновского мыса, подняв большой столб воды, от которого в разные стороны, кувыркаясь в воздухе, разлетелись ошмётки самолёта. Послышался громкий хлопок со всплеском.
- Ура!
- Сбили!
- Поняли, гады, как соваться к нам?
Ликовала вся батарея. Зенитная стрельба со всех остальных батарей тоже разом прекратилась также, как и началась.
И внезапно две яркие вспышки приостановили всеобщее ликование. Но на этот раз мины взорвались, не причинив никакого вреда: первая упала на пустыре в районе завода №54, вторая – на мелководье у башенной батареи №13. Спустя мгновение до батареи донеслись звуки разрывов.
А прожектора всё ещё беспокойно метались по постепенно светлеющему разорванному первыми взрывами небу и акватории бухты, словно несли трагичную весть, что мирная жизнь навсегда покинула славный Севастополь.
Звонок с КП дивизиона отвлёк командира батареи от зловещего зрелища:
- Лейтенант Козовин! – громко прокричал командир батареи, оглохший от стрельбы.
- Отлично стреляешь, лейтенант, - раздалось одобряющее на том конце провода.
- Служу Советскому Союзу! – громко отрапортовал командир.
- Везёт тебе! Но смотри - не расслабляйся, - капитан Хижняк был по-прежнему суров, - в районе отмечена ещё пара самолётов. Барражируют на удалении западнее Севастополя. Так что быть начеку!
- Есть, товарищ капитан! – Козовин положил трубку.
- Что там? – политрук уставился на командира.
- Кажись, мы прощены. Но западнее Севастополя ещё одна группа бомберов. Барражируют в районе, - сказал он спокойно и тут же взял в руки микрофон трансляции, - внимание батарея! На подходе с запада ещё одна группа фашистов. Разведка?!
- Есть пост разведки!
- Смотреть и слушать в оба!
- Есть!
- Ну, сейчас они будут непредсказуемыми, командир, - политрук тоже посерьёзнел, - могут либо на нас волнами один за другим пойти, а могут и вообще уйти, узнав о потерях… да и небо уже совсем светлое.
- Будем ждать. Сколько там натикало?
- Половина пятого.
- Скоро солнце начнёт вставать.
Прожектора смущённо гасли друг за другом, в светлеющем небе среди разрывов дождевых туч постепенно таяли алмазы далёких звёзд. Мерный шелест прибоя Стрелецкой бухты, да робкие попискивания проснувшихся пичуг, никак не могли заставить зенитчиков поверить в реальность первого ночного боя.
- КП! Пост разведки! – наступившую идиллию разорвал громкий доклад «слухачей».
- Есть КП!
- Слышу шум мотов! Несколько самолётов!
- Началось! Вторая волна! – стиснув зубы, процедил командир батареи и поднёс бинокль к глазам.
- Пеленг 200!
- Какой?
- 200!
- Это же мыс Херсонес, - удивился Сафронкин, - там наш аэродром.
- Пост разведки! – запросил командир
- Уточнить данные!
- Пеленг 205! Цель групповая, пеленг меняется! Судя по характеру шума – это наши самолёты!
- Есть! – принял доклад командир батареи, - продолжать слежение!
- КП – дальномерам!
- Есть КП!
- Обнаружена цель! Групповая! Скоростная! Низколетящая! Пеленг быстро меняется! Дистанция сокращается! Идут параллельно побережью!
Но уже слышалось нарастающее с каждой секундой стройное надрывное гудение приближающихся самолётов. Вскоре на низкой высоте, громко звеня моторами, пролетели шесть наших самолётов: четыре ярко-зелёных тупоносых истребителей И-16 «Ишачков» и за ними ещё два тёмно-зелёных биплана И-15 «Чайка».
- Ну, вот и наши соколы проснулись, - устало произнёс политрук под общий хохот батареи…
22 июня 1941 год. 09.30 Белое море. Прогулочный пароход «Онежский-3».
Беспокойные пассажиры специального рейса из Архангельска уже проснулись после долгой ночной прогулки. После краткого утреннего моциона все вышли из своих кают в кормовой ресторан, где для выпускников был приготовлен нехитрый завтрак с горячим чаем, конфетами и печеньем. Ночное путешествие к огорчению всех вчерашних выпускников неминуемо подходило к концу. И прогулочное судно теперь возвращалось обратно уже не с выпускниками, а с повзрослевшими юношами и девушками, жаждущих новых свершений, приключений и исполнения заветных желаний в будущем. Новая взрослая жизнь для них сейчас так прекрасно и счастливо начиналась.
Все расселись за столами и стали с шутками и весёлыми разговорами завтракать. По трансляции играла лёгкая джазовая музыка оркестра Утёсова – исполнялась популярная мелодия из фильма «Весёлые ребята».
И тут один высокий парнишка в распахнутом чёрном пиджаке и красной рубашкой под ним глянул в большой квадратный иллюминатор и воскликнул:
- Куда это нас завезли?!
Все вдруг сразу перестали есть, и повернули головы к иллюминаторам. И в самом деле!
Вместо низких песчаных берегов Северодвинской дельты, которые должны были проплывать вблизи судна, взорам удивлённых юных пассажиров вдали предстали скалистые высокие чужие берега, покрытые низенькими лиственными деревцами с торчащими то здесь, то там кривыми соснами. По салону ресторана вихрем пронеслись настороженные вопросы:
- Что это значит?
- Куда мы плывём?
- Что случилось?
Некоторые выскочили из обеденного зала на верхнюю палубу и стали вглядываться в незнакомые холодные берега. Кто-то побежал к капитанскому мостику, стараясь выяснить, в чём же дело.
Но на палубе всё также непринуждённо и легкомысленно продолжала громко играть музыка, а судно полным ходом шло к своей намеченной цели, которая была неведома наивным пассажирам. За кормой, шипя и пенясь, бурлила и клубилась, потревоженная гребными винтами серая вода холодного Белого моря. Вскоре вернулся и неизвестный парнишка, который хотел узнать у капитана или, пускай, у вахтенного - в чём же дело. Но ему так ничего и не удалось – его просто-напросто выпроводили с капитанского мостика.
Теперь к непонятному волнению пассажирам добавилась ещё и смутная тревога, когда на все расспросы других членов команды те либо отмалчивались, либо пожимали плечами со словами «Ничего не знаю. Капитан объявит, если что».
- Пашка, - Нина испуганно прижалась к своей подруге, напряжённо смотрящей вдаль на тёмные берега, - что же это такое? А?
- Это? – хмуро переспросила Паша, не отрывая взгляда от береговой черты - это, дорогуша, Кандалакшский залив.
- Ты уверена?
- И к гадалке не ходи, географию надо было учить…
- А зачем нас туда везут?
- Эх, Нина, - тяжело вздохнула Паша, предчувствуя недоброе, - кабы нам знать…
Судно полным ходом, дрожа всем корпусом и выбиваясь из сил, шло по Кандалакшскому заливу, оставляя за собой длинный пенный след. В бездонном голубом небе тревожно попискивая прямо за кормой, метались испуганные чайки, подсвеченные кровавыми лучами светившего с востока такого теперь уже пугающего солнца. На палубе все молчали. По корабельной трансляции бесшабашно неистовствовал утёсовский джаз, а прогулочный пароход «Онежский-3» и в самом деле зачем-то спешил на запад – в Кандалакшу.
22 июня 1941 год. 09 часа 45 минут.
«Стрелецкий форт», позиция 74-й зенитной батареи.
- Пост ПУАЗО! Докладывает краснофлотец Дмитриев!
- Что там у тебя, Дмитриев? – командир батареи лейтенант Козовин вновь насторожился.
- Слышу шум моторов! Пеленг 160 градусов!
Лейтенанты переглянулись.
- Со стороны Балаклавы идёт, - произнёс Сафронкин.
- Может наш?
- А может и не наш!
- Дальномеры?! – чертыхнувшись, запросил Козовин.
- Есть!
- Смотрите внимательнее - по пеленгу 160 градусов самолёт.
- Есть!
- ПУАЗО! Пост разведки! Подтверждаю! Самолёт! Двухмоторный. Пеленг не меняется! Идёт на нас!
- Есть, Дмитриев! – ответил Козовин и взглянул на тревожное лицо Сафронкина, - на нас идёт. Двухмоторный!
- Наших бомберов в районе нет. Только ястребки.
- Значит чужой?
- Наверняка, фашистский.
- ПУАЗО! Пост дальномеров! Краснофлотец Дешко! Наблюдаю самолёт!
- Параметры?
- Высота три тысячи метров, пеленг 158. Скорость триста!
- Есть!
Прибор ПУАЗО в который раз за эти сутки опять начал громко стрекотать и щёлкать, высчитывая новые параметры обнаруженной цели, в то время, как оба лейтенанта через бинокли сквозь разрывы облаков старались разглядеть цель.
- Чёрт, - ругнулся командир, - в такую погоду не высчитать параметры. Прорвётся же гад, сквозь облака прорвётся! Ну, где же он?
- Слышу, но не вижу! – Сафронкин взял в руки микрофон трансляции:
- Дешко? Где цель?
- Вошла в облака – сопровождаю по упреждению!
- Понял тебя! ПУАЗО, как у вас дела?
Стоявшие вокруг большого аппарата шесть человек расчёта молча и сосредоточенно соблюдая ритм первоначального сопровождения цели, условно удерживали невидимый самолёт в визирах прибора.
- Вот он! – крикнул командир, когда из-за тяжёлого пышного облака вдруг вынырнул двух моторный самолёт – двухкилевой! Не наш!
- Дорнье 17-й! – вскинув к глазам бинокль, воскликнул политрук.
- Разведчик, не иначе! Вон как высоко идёт! ПУАЗО! Как там у вас?
- Цель сопровождаем! Данные точные!
- Молодец сержант Серобаб! Хвалю! Держать гада! За самое вымя держать!
- Данные готовы!
- Цель – вражеский самолёт! Высота тридцать. Темп пять! … Б-а-т-а-р-е-я! – громко скомандовал Козовин. Тут же у всех четырёх орудий взметнулись красные флажки командиров орудий!
- ОГОНЬ !
Флажки разом промелькнули вниз. Все четыре пушки коротко рявкнули. Затем - ещё, и ещё, и ещё! Пять выстрелов через каждые пять секунд четырёх орудий создали в небе вокруг вражеского разведчика смертельное поле. Оба лейтенанта внимательно наблюдали за разрывами зенитных снарядов.
- Ну… ну… ну… - глядя в бинокль, тихо повторял командир, при каждом разрыве, будто выпрашивая милости у неба, - ну!
Разрывы теперь ложились кучно вокруг внезапно вынырнувшего из большого облака самолёта. Наверное, сам пилот и весь экипаж стервятника так и не понял, каким это образом русским зенитчикам удалось так точно нацелиться на них. Самолёт, словно наткнувшись на невидимую преграду, дёрнулся, клюнул носом и, окутавшись клубами чёрного дыма, устремился вниз, надрывно ревя обоими моторами. Уже у самой земли клубы дыма окрасились в оранжевый цвет, которые за мгновение до падения буквально охватили весь самолёт. Взрыв распустился огромным оранжевым цветком с яркими брызгами разлетавшихся в разные стороны горящих осколков. Вскоре до позиции батареи донёсся далёкий шум взрыва.
- Уррааа! – громкое ликование 74-й батареи во второй раз за эти сутки оповестило окрестности об очередной победе зенитчиков.
В порыве своего душевного подъёма политрук Сафронкин схватил микрофон внутрибатарейной трансляции и, включив переключатель на позицию циркулярного оповещения все постов, громко прокричал:
- Товарищи зенитчики! Поздравляю вас всех со второй победой! Если мы так будем снайперски бить фашиста, то у него скоро и вовсе самолёты закончатся!
В динамике раздался смех с постов батареи.
- Так поклянёмся же, - пламенно продолжал политрук, - метко бить по врагу и снайперским огнём уничтожать фашистскую гадину!!!
- Клянёмся! – из динамика донеслись дружные голоса...
Трескучий зуммер телефона прямой связи с КП дивизиона внезапно прервал стихийно возникший митинг.
- Командир батареи, лейтенант Козовин слушает!
- Козовин! Сафронкин здесь?
- Так точно – рядом!
- А старший лейтенант Белошин?
- Также здесь – на КП батареи!
- Так! Старшего лейтенанта Белошина оставляй за себя, а сам со Сафронкиным срочно прибыть ко мне с докладом.
- Что там? – взволнованно спросил политрук командира.
- Капитан Хижняк к себе вызывает.
- Тебя? Зачем?
- Нас обоих! Скоро узнаем! – и громко крикнул в сторону второй батареи, - командиру огневого взвода прибыть на КП!
Вскоре к ним подошёл старший лейтенант Белошин и устало козырнул.
- Владимир Сергеевич, - учтиво сказал командир батареи, - нас с политруком вызывает Хижняк, а Вам приказано остаться на позиции за старшего.
- Добро, - равнодушно и даже отрешённо произнёс старший лейтенант, - вы там узнайте у начальства насчёт отдыха!
- Постараемся, - и оба лейтенанта быстро петляя между кабелей и позиций батареи, побежали в сторону КП дивизиона.
Пять минут спустя запыхавшиеся и пыльные лейтенанты с лоснящимися от пота лицами уже стояли навытяжку перед капитаном Хижняком.
- Ну что, герои? – капитан явно был в добром расположении духа, - видел, видел вашу работу! Молодцы! Хвалю!
- Служим Советскому Союзу!
- Это хорошо, что служите! Но я вызвал вас по другому вопросу. То, что ночью открыли огонь без предупреждения – это и смелость и авантюризм. Но победителей, как говорится, не судят – ваша фортуна, что одного гада вы сбили и что, как ни странно, своей бомбардировкой немцы подтвердили начало войны. Если бы не эти взорвавшиеся бомбы вам обоим трибунала было бы не миновать.
Лейтенанты тревожно переглянулись.
- Пока вы бежали, мне уже позвонил ОД флота и поинтересовался, кто у нас такой снайпер?
- И? – тяжело сглотнул Козовин.
- Что «и»? – передразнил его Хижняк, - мне очень интересно, каким образом вы смогли этого разведчика подстрелить. Буквально с первого залпа. При такой облачности! Опять фортуна, аферисты?
- Не только, товарищ командир, - политрук Сафронкин мельком взглянул на Козовина.
- Постоянные тренировки и учения, - выступил вперёд командир батареи, - позволили нашим дальнометристам и операторам ПУАЗО безошибочно высчитывать угол упреждения, отслеживать цель, и так сказать, рассчётно прогнозировать появление самолётов из облаков.
- Вот как? То есть если что – и в слепую лупить по ним сможете? – усмехнулся Хижняк.
- При сплошной облачности, конечно же, нет. Да и бомбардировку при сплошной облачности никто не будет производить вслепую. А вот когда немцы снизятся из-под нижней кромки облаков, мы их тут же и сцапаем.
- Отлично! И кто это всё придумал?
Козовин слегка обернувшись, искоса посмотрел на политрука и сказал:
- Всей батареей и придумали, во время тренировок и учений.
- Так точно, - подтвердил Сафронкин.
- Ясно. Ну, раз такое дело – вам, значит, и карты в руки. Даю приказание: в кратчайшее время изложить кратко эту вашу методику отдельным документом – всего на одном листе – не больше. Надо как можно скорее внедрить её на остальные батареи по всему полку.
- Есть! Разрешите выполнять?
- Стойте! Главное забыл вам сказать! Решением Командования флота весь расчёт вашей батареи награждается орденами и медалями. Командир и его заместители орденами «Красная Звезда», а остальной личный состав медалями «За боевые заслуги»!
- Служим Советскому Союзу!
- Ещё пожелания есть?
- Так точно, вперёд теперь выступил политрук, - разрешите узнать, когда личному составу можно отдыхать. Я понимаю, что война, но люди дежурили всю ночь…
- Я тоже всё понимаю. Но обстановка, политрук сам видишь какая! Так что всем оставаться на местах до наступления темноты. А там разрешаю отдыхать прямо на боевых постах.
- Спасибо товарищ командир! Разрешите идти?
- Идите, и передайте старшему лейтенанту мои поздравления с наградой.
- Есть.
И лейтенанты, воодушевлённые и заметно повеселевшие быстро побежали к своей батарее. Вскоре до ушей капитана Хижняка, вышедшего на свежий воздух покурить, со стороны 74 батареи едва слышно донеслось дружное «Ура!»
22 июня 1941 год. 14.30 (местного времени) Село Сива Молотовская область.
- Валерка! Валерка! – Валентин неистово стучал кулаком в высокую дверь калитки, невольно привлекая к себе внимание прохожих, - открой скорее!
- Ну что ты так шумишь? – в открытой двери калитки показался Валерка уже одетый в очищенную и поглаженную заботливой матерью форму, - я уже готов. К чему такая спешка.
- Ты знаешь? – встревоженно произнёс Валентин, - мои утром по радио услышали, что вроде бы как, война началась...
Валерка посмотрел на друга удивлёнными глазами:
- Какая война? Ну, ты скажешь! С кем? С японцами или опять с белофиннами?
- Не знаю! Но говорят, на нас кто-то напал! – глаза Валентина испуганно бегали.
- Ну, погнали тогда в училище! Там всё точно узнаем!
И приятели, выскочив на главную улицу села, быстро побежали в сторону автобазы, где по ранней договорённости должен был ожидать их недавний знакомый – водитель полуторки. На бегущих курсантов то и дело тревожно оборачивались прохожие.
- Нет, Валера, - сказал Валентин, делая глубокий вздох, так не пойдёт. Давай лучше быстрым шагом, а не бегом.
- Это почему же?
- Да потому, что бегущий в мирное время военный вызывает смех, а в военное – панику!
Валерка рассмеялся:
- Ну, давай быстрым шагом.
Когда приятели добрались до автобазы, то оказалось, что их знакомый почему-то в спешке умчался в город ещё пару часов тому назад.
- Вот видишь, - настороженно произнёс Валентин, - ну не спроста же это.
- А как же нам теперь до города добраться?
- Сейчас что-нибудь придумаем.
И приятели пошли к начальнику гаража узнать, будет ли кто сегодня с рейсом до Молотова.
- В город скоро собирается председатель сельсовета на своей эмке, спросите-ка у него,- сказал нахмурившийся начальник, неохотно отрывая глаза от развёрнутой в руках газеты «Правда».
- Спасибо! - крикнули ребята, на ходу натягивая бескозырки на головы.
- Эй! Военмор?
Курсанты остановились.
- А что случилось? Все как полоумные с самого утра мечутся…
- Не знаем, - пожали плечами приятели, чувствуя неприятную пустоту где-то под желудком, и кинулись бегом к дому председателя.
На их счастье тот ещё не уехал, но чёрная блестящая «Эмка» уже пыхтела под парами и ждала главного седока. Вскоре к ним вышел и сам председатель. Заметив курсантов, он широко улыбнулся и воскликнул:
- А! Валера! Какими судьбами? На побывку, да?
- Да Василий Николаевич. Точно так.
- Это хорошо! Молодец, что своих не забываешь! Молодец! Мы вами, ребятки очень гордимся! Только вы из нашего района учитесь в военно-морском училище. Да! И надолго ли вы к нам?
- Да вот уже возвращаемся обратно! У нас завтра месячная стажировка начинается.
- Понятно, понятно, - почесал подбородок председатель, - небось, ищите, как до города добраться?
- Да, Василий Николаевич! Вы угадали.
- Ну, садитесь морячки, так и быть подброшу вас до краевого совета.
Машина выехала из посёлка.
- А что там у вас слышно на флоте? – спросил председатель, полуобернувшись к притихшим на заднем сиденье курсантам.
- Да разное.
- Война-то будет или нет?
Курсанты тревожно переглянулись:
- А Вы разве ничего не слышали?
- А что я должен был слышать, если с самого утра уже по колхозным полям гоняю, как савраска?
- Так кто-то слышал, что напал на нас кто-то…
- Кто это на нас может напасть? Самураи что ли? – усмехнулся в свои пышные прокуренные усы Василий Николаевич.
- Говорят, что немцы…
- Не верьте слухам, ребята. Немцы теперь не те, что в Первую мировую были – побоятся с нами воевать. Хотя…, - председатель теперь сам призадумался и замолчал уже надолго.
Машина, скрипя рессорами на редких ухабах и неровностях, быстро мчалась к Молотову.
- Хотя с чего это меня в срочном порядке вызывают в крайсовет? - нарушил молчание председатель.
Вопрос так и повис в тревожной тишине. И только скрип рессор, да надрывный вой мотора…
Спустя час машина уже мчалась по набережной реки.
- Вот здесь можно остановиться?
- Конечно, ребята, - улыбнулся на прощание председатель, - удачи вам.
Хлопнула дверца машины и «Эмка» помчалась дальше по набережной. Приятели быстро перешли дорогу и, свернув в переулок, побежали к училищу. Там уж точно станет известно, что же всё-таки стряслось этой ночью…
22 июня 1941 год. 11.55. Город Калинин (бывш. Тверь), аэродром Мигалово.
- Внимание! Всему личному составу авиаполка построиться на плацу! – громкая команда дежурного по аэродрому требовательно раздавалась через большие репродукторы, развешенным в разных уголках аэродрома Мигалово.
Анатолий Карасёв переглянулся с Валей и пожал плечами:
- С чего бы это?
Они сидели в самой отдалённой курилке – у границы аэродрома в тени раскидистой пахучей липы и отдыхали после очередной укладки парашютов. После обеда планировались дополнительные занятия по стрелковой подготовке и радиоделу.
-Наверное, будут объявлять план работ и полётов на сегодня.
- Так уже обед скоро! Чего ж тут планировать на сегодня?
- Ну, значит, что-то внеплановое произошло, - легкомысленно заметила Валя и вскочила со скамейки,- пошли скорее. Вон все лётчики уже на плацу.
И ребята, взявшись за руки, побежали на большой плац перед зданием штаба, где ранее располагалась их лётная школа.
Как всегда молодые курсанты стояли в самом конце строя и с интересом прислушивались к разговорам старших. Взрослые, умудрённые жизнью и опытом налётанных часов, они были в этот раз серьёзны и молчаливы.
Вот и начальство появилось на плацу.
- Равняйсь! Смирно!
Перед строем ходил невысокий плотный генерал с синими лампасами и синими петлицами на френче.
- Внимание, товарищи лётчики! В 12 часов по радио будет передано важное правительственное сообщение! А пока у нас есть время, необходимо объявить о переводе всех вооружённых сил и нашего Красного воздушного флота в полную боевую готовность.
Строй заволновался и загудел.
- Сейчас принимается решение о переброске основных частей на западные аэродромы – на самые угрожаемые направления. Все самолёты дальней авиации с нашего аэродрома будут переброшены под Ленинград в ближайшие двое суток. А на наш аэродром будут прибывать вновь построенные самолёты. Здесь же будет организована школа подготовки новых экипажей по программе интенсивного обучения…
- Толик, - дёрнула за рукав своего друга испуганная Валя, - это война?
- Да какая там война? – отмахнулся от неё Анатолий, - сказали же, что перевод в повышенную готовность и только. Да переброска самолётов под Ленинград для усиления границы. Наверняка поближе к финнам.
- А ну заткнитесь там, галчата, - шикнул на молодых мрачный лётчик, - лучше послушайте, что умные люди говорят!
22 июня 1941 год. 11.55. Кандалакша. Прогулочный пароход «Онежский-3».
К искреннему удивлению всех пассажиров, судно и впрямь зашло в небольшой порт Кандалакши и встало у главного причала морского торгового порта как раз позади двух больших сухогрузов, стоявших под разгрузкой угля. Прямо здесь на причале лежали большие пирамидальные скопления каменного угля. По указанию капитана вновь прибывшего судна все пассажиры по указанию сошли на причал со своими нехитрыми туристическими пожитками – сумочками, узелками и портфельчиками прямо на россыпи антрацита. И потом в сопровождении нескольких членов экипажа гуськом пробирались среди угольных терриконов к проходной морского порта. Миновав территорию порта, застроенную одно и двухэтажными зданиями, ангарами и деревянными складами, все вышли на большую припортовую площадь, где к тому времени уже наблюдалось большое скопление людей - в основном работников порта и местных жителей близлежащих домов. Местные жители, довольно добротно и тепло одетые, с удивлением и неподдельным интересом разглядывали молодых и нарядно одетых пришельцев, появившихся неизвестно откуда. Те, дрожа на пронизывающем морском ветру, стояли испуганные и тесно жались друг к другу, пытаясь хоть таким образом хот как-то сохранить тепло. Выпускники недоумённо оглядывались по сторонам и прислушивались к завыванию холодного ветра в телеграфных проводах, да громкому шуму портовых кранов, проводивших погрузо-разгрузочные работы. На площади стоял какой-то негромкий и настороженный гул. То и дело с разных сторон раздавалось одно и то же негромкое восклицание:
- Сейчас товарищ Сталин будет говорить
И вот в 12.15 большие репродукторы, висевшие на нескольких столбах, вдруг захрипели, затарахтели, увеличивая громкость и все услышали голос… но это был голос не товарища Сталина, а взволнованный голос товарища Молотова, который говорил долго, иногда останавливаясь и сбиваясь:
Граждане и гражданки Советского Союза!
Советское правительство и его глава товарищ Сталин поручили мне сделать следующее заявление:
Сегодня, в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбёжке со своих самолётов наши города — Житомир, Киев, Севастополь, Каунас и некоторые другие, причём убито и ранено более двухсот человек. Налёты вражеских самолётов и артиллерийский обстрел были совершены также с румынской и финляндской территории.
Тут же в толпе послышались охи, причитания и всхлипывания женщин:
- Война, война. Да как же это..?
А голос из репродуктора сурово продолжал:
Это неслыханное нападение на нашу страну является беспримерным в истории цивилизованных народов вероломством. Нападение на нашу страну произведено, несмотря на то, что между СССР и Германией заключён договор о ненападении, и Советское правительство со всей добросовестностью выполняло все условия этого договора. Нападение на нашу страну совершено, несмотря на то, что за всё время действия этого договора германское правительство ни разу не могло предъявить ни одной претензии к СССР по выполнению договора. Вся ответственность за это разбойничье нападение на Советский Союз целиком и полностью падает на германских фашистских правителей.
Уже после совершившегося нападения германский посол в Москве Шуленбург в 5 часов 30 минут утра сделал мне, как народному комиссару иностранных дел, заявление от имени своего правительства о том, что Германское правительство решило выступить с войной против Советского Союза в связи с сосредоточением частей Красной Армии у восточной германской границы.
Не шелохнувшись стоял строгий строй лётчиков дальней авиации на аэродроме Мигалово.
- Ой, Толька, - тихо всхлипнула Валя, - что же теперь будет?
- Да тихо ты, - шикнул на неё Анатолий, внимательнее прислушиваясь к выступлению Молотова:
В ответ на это мною от имени Советского правительства было заявлено, что до последней минуты Германское правительство не предъявляло никаких претензий к Советскому правительству, что Германия совершила нападение на Советский Союз, несмотря на миролюбивую позицию Советского Союза, и что тем самым фашистская Германия является нападающей стороной.
По поручению Правительства Советского Союза я должен также заявить, что ни в одном пункте наши войска и наша авиация не допустили нарушения границы и поэтому сделанное сегодня утром заявление румынского радио, что якобы советская авиация обстреляла румынские аэродромы, является сплошной ложью и провокацией. Такой же ложью и провокацией является вся сегодняшняя декларация Гитлера, пытающегося задним числом состряпать обвинительный материал насчёт несоблюдения Советским Союзом советско-германского пакта.
- Вот что делают, сволочи, - ругнулся Козовин, сидя на пустом ящике из-под зенитных снарядов, выпуская сизый табачный дым изо рта.
- Да! – протянул Сафронкин, - это же румыны, гады, нас бомбили. Но ничего одним самолётом уже меньше.
- Тихо, - сказал Козовин, прислушиваясь к репродуктору, висящему на посту ПУАЗО, с которого вся речь Молотова транслировалась на боевые посты батареи:
Теперь, когда нападение на Советский Союз уже свершилось, Советским правительством дан нашим войскам приказ — отбить разбойничье нападение и изгнать германские войска с территории нашей родины.
Эта война навязана нам не германским народом, не германскими рабочими, крестьянами и интеллигенцией, страдания которых мы хорошо понимаем, а кликой кровожадных фашистских правителей Германии, поработивших французов, чехов, поляков, сербов, Норвегию, Бельгию, Данию, Голландию, Грецию и другие народы.
Правительство Советского Союза выражает непоколебимую уверенность в том, что наши доблестные армия и флот и смелые соколы Советской авиации с честью выполнят долг перед родиной, перед советским народом, и нанесут сокрушительный удар агрессору.
- Ну всё, Валерка, - сокрушённо прошептал Валентин своему другу, стоящему рядом с ним в строю, - накрылась наша стажировка медным тазом.
- Ну, ничего и не накрылась, - возразил Валерка, - может прямо на фронт нас пошлют!
- Факт – пошлют, но только не в авиацию, а в пехоту, скорее всего!
- Мы же специалисты! – аргументировал Валерка, - нас только в авиацию можно!
- Да какие мы специалисты! – возразил Валентин, - первый курс только окончили!
- Щербенок, Дремлёв, – к разговаривавшим курсантам резко повернулся их командир взвода, - по два наряда – каждому, за болтовню в строю! Нашли время лясы точить! Приказываю слушать!
На плацу училища было всеобщее построение. Единый и ровный строй курсантов напряжённо вслушивался в сбивчивую речь товарища Молотова:
Не первый раз нашему народу приходится иметь дело с нападающим зазнавшимся врагом. В своё время на поход Наполеона в Россию наш народ ответил отечественной войной и Наполеон потерпел поражение, пришёл к своему краху. То же будет и с зазнавшимся Гитлером, объявившим новый поход против нашей страны. Красная Армия и весь наш народ вновь поведут победоносную отечественную войну за Родину, за честь, за свободу.
Правительство Советского Союза выражает твёрдую уверенность в том, что всё население нашей страны, все рабочие, крестьяне, интеллигенция, мужчины и женщины отнесутся с должным сознанием к своим обязанностям, к своему труду. Весь наш народ теперь должен быть сплочён и един, как никогда. Каждый из нас должен требовать от себя и от других дисциплины, организованности, самоотверженности, достойной настоящего советского патриота, чтобы обеспечить все нужды Красной Армии, флота и авиации, чтобы обеспечить победу над врагом.
Правительство призывает вас, граждане и гражданки Советского Союза, ещё теснее сплотить свои ряды вокруг нашей славной большевистской партии, вокруг нашего Советского правительства, вокруг нашего великого вождя товарища Сталина.
Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!
Репродуктор замолчал. А когда же товарищ Сталин будет выступать?- недоумевали все на припортовой площади жители Кандалакши и бывшие выпускники с парохода «Онежский-3». К стоявшим на площади неспеша подъехала полуторка, громко хлопая своими откинутыми бортами на неровной дороге. Остановившись у самой толпы, из кабины полуторки прямо в кузов вылез какой-то партийный начальник и громко заговорил:
- Товарищи! Граждане! Родина в опасности! Завтра будет объявлена всеобщая мобилизация! Сейчас по каналу правительственной связи я получил указание немедленно начать строить заградительные и фортификационные сооружения на подступах к Кировской железной дороге и для обороны Кандалакшского порта. Всем жителям города срочно прибыть в горком партии для записи в строительные отряды самообороны. Нам в помощь Архангельск уже прислал сотню человек, - и он указал рукой на стоявших обособленно от всех испуганную группу празднично разодетых вчерашних выпускников. Сегодня мы их разместим в нашем Доме Культуры, а завтра все вместе мы пойдём на строительство защитных сооружений!...
- Товарищи курсанты! К сожалению, у нас программа обучения кардинально меняется! – начальник училища полковник Цырулев Александр Васильевич был хмур и очень сосредоточен. Он неспеша прохаживался перед огромным строем курсантов и громко говорил:
- Все увольнения, отпуска, стажировки и практики отменяются. Мы переходим на повышенный и интенсивный курс подготовки специалистов. Выпускные курсы по ускоренной программе будут доучены по своим специальностям в течение ближайших трёх – пяти месяцев, они будут выпущены с офицерскими званиями и отправлены на фронт. Курсанты второго курса проходят ускоренную подготовку по основным техническим специальностям и будут выпускаться наземными специалистами по обслуживанию авиационной техники. Все курсанты первого курса будут проходить сокращённую общевойсковую подготовку для скорейшей отправки на фронт!
- Вот блин, не повезло, - вздохнул Валерий, - в пехоту…
- Все! Но кроме группы подготовки разведчиков, - уточнил начальник училища, - эта группа будет продолжать свою подготовку по специальности также по ускоренной программе. Сейчас в армии, авиации и на флоте наблюдается острый дефицит этих специалистов. Поэтому я даю указание курсантов этой группы освободить от исполнения обязанностей дежурно-вахтенной службы и от хозяйственных работ. Усилить и углубить подготовку и освоение специальностью курсантами этой группы в течение ближайшего полугодия!
- Вот видишь, Валерка, а ты боялась, - усмехнулся Валентин и слегка подтолкнул локтем своего товарища.
- Щербенок, Дремлёв,- опять обернулся к ним комвзвода, - запомните, что внутренние наряды по роте никто не отменял…
22 июня 1941 год Узбекская ССР. Нуратинский район (160 км северо-западнее Самарканда). 16 часов 32 минуты. (время местное).
Первый секретарь ЦК КП (б) Узбекистана Усман Юсупович Юсупов ехал со своим личным шофёром и телохранителем Андреем Сафронкиным по предгорному Нуратинскому району. В своё время Усман Юсупов руководил по партийной линии опасной борьбой с местными моджахедами, бывшими баями, националистами и прочими деклассированными элементами до полной победы над ними в своей родной республике. Несколько раз на него совершались покушения, но то ли везение, то ли опытный русский шофёр недавно приехавший из далёкой Пензы вместе со своей семьёй словно постоянно предчувствовавший опасность внезапно для всех и для своего начальника изменял или время, или маршрут поездки, нарушая коварные планы недругов первого секретаря.
И вот сегодня выдалась та самая редкая удача, когда первый секретарь ЦК КПб Узбекистана наконец-то смог вырваться со своим шофёром в Нуратинский район побыть в тишине наедине с природой. Заодно он решил сам лично посмотреть, как используются неполивные массивы для посевов зерна в этом районе.
Времени на это ушло совсем немного, и он велел шофёру гнать свой «бьюик» в степь. В начале лета степь очень хороша своими высокими, густо-зелёными сочными травами и полевыми цветами. Как всегда в такие поездки Усман Юсупов брал с собой охотничье ружьё – уж больно слаб он был до охоты.
- Андрей, — обратился Усман-ака к шофёру, - а пройдёт ли наш автомобиль по бездорожью, к ложбине? Кажется, здесь в это время года пасутся дикие козы…
- Усман-ака, у нас машина – зверь! – с удовольствием прислушиваясь к ровному гудению мощного мотора, ответил Андрей, - пролетим ласточкой!
- А как у тебя семья устроилась?
- Усман-ака, - пожал плечами Андрей, легко уворачиваясь машиной от кочек и бугров, внезапно появляющихся на их пути, - да нормально. Отец работает жестянщиком на Ташкентском комбинате. Мать не работает – на иждивении.
- А кроме тебя у них дети есть?
- Да! Конечно, Усман-ака. Нас аж пятеро в семье. Два брата и три младшие сестрёнки: Евдокия, Агрофена и младшая - Анечка.
- А брата как зовут?
- Алёшка! Он самый старший у нас.
- Я его что-то не видел. Где он?
- Он в 1936-м был призван в армию, ещё до нашего переезда в Ташкент. Кстати письмо прислал недавно. Говорит, что служит на флоте зенитчиком в Севастополе….
И тут вдруг над степью громко бабахнуло. Бабахнуло где-то позади справа.
Раз, потом - другой.
Выстрелы раздавались беспорядочно и часто. Юсупов велел остановиться, вышел и увидел, что по их следу спешит открытая машина, подпрыгивая на кочках и буграх. На ступеньке стоял какой-то человек и неистово размахивал над головой белой фуражкой:
- Война, Усман Юсупович! – крикнул на ходу мужчина.
Юсупов узнал его - это был секретарь Самаркандского обкома Чиковани.
- Мне уже звонили? – спросил Юсупов.
- Да, звонили уже несколько раз! Из Ташкента! Москва Вас вызывает!
По пути в Самарканд Юсупов молчал. Только когда вагон присоединили к первому идущему составу в Ташкент, он глубоко вздохнул и произнёс:
- Да, большие беды придётся вынести нашему народу…
© Алексей Сафронкин 2021
Другие истории из книги «ТЕЗАУРУС» Вы найдёте здесь.
Если Вам понравилась история, то не забывайте ставить лайки и делиться ссылкой с друзьями. Подписывайтесь на мой канал, чтобы узнать ещё много интересного.
Описание всех книг канала находится здесь.
Текст в публикации является интеллектуальной собственностью автора (ст.1229 ГК РФ). Любое копирование, перепечатка или размещение в различных соцсетях этого текста разрешены только с личного согласия автора.