ЗАПИСЬ СЕДЬМАЯ
Тем временем жизнь клона, обесценивалась с каждым днём из-за растущих человечников — генетических фабрик массово открывающихся на территориях стран третьего мира. Для отвода глаз, для поддержания имиджа правительств, мы делали вид, что ожесточаем контроль над лицензиями, вводим квоты на рождаемость, пишем петиции и пытаемся вернуть клону с фабрики гражданство. Но это был перформанс, циничный и талантливый, как во все предыдущие эпохи с очень уверенным актерским составом. Правда же заключалась в том, что мы не хотели это останавливать — нам нужны были подопытные #дети без прав и родителей, нам нужны были грядки сурагатных матерей, умудряющихся вынашивать по шесть младенца за три года, лишь бы была крыша над головой и еда.
Не разбив яиц не возможно приготовить яичницу — это такая же истина, как история про бесплатный сыр. Мы врали друг-другу на конференциях по правам человека, мы врали в роликах на ютубе, мы врали нашим собственным детям в своей собственной семье. Мы убеждали себя, что мы к этому не причастны, что мы сражаемся со злом в поте лица, делаем все, что в наших силах, чтобы вернуть миру человеческий облик.
На самом же деле мы превратились в немощных, ленивых и напуганных куриц, которые разучились высиживать яйца. Нам просто было лень рожать настоящих детей. Смету за ребёнка зачатого по-старинке никто не покрывал. Благополучные страны перестали рожать собственных детей впринципе. Рождаемость в Европе и Америки упала настолько, что Казалось без китайцев и вправду не выжить. Это тенденция сохранялась десять лет. Государствам европейских стран некуда было деваться и они возобновили пособия на ГМ детей на своей территории.
Оказалось, что #деньги не пахнут даже тогда, когда копаешь могилу своему ребёнку, ведь ребёнок то совсем не свой. Единственным изменением, которое можно считать результатом многочисленных дебатов тех десятилетий — мы перестали приносить шарики на детские дни рождения, это стало считаться плохой приметой.
Вся эта ситуация развивалась постепенно, поэтапно. Ею управляли далеко не идиоты, как нам тогда казалось. В конце шестидесятых генетики почуяли себя более уверено, набив руки на миллионах эмбрионах, сотнях тысяч живых детей, рождённых без материнской защиты и гражданства. В мире, в котором мы оказались у ретриверов было больше прав на #жизнь, чем у гм-ребёнка.
Ученые так далеко отодвинули границы дозволенного, что вернутся в исходную позицию назад к человеческим представлениям о добре и зле было не возможно. Момент затянулся и пророс своими дьявольскими корнями в нашу рыхлую отравленную почву. Мы утопили нашу человечность в море детской крови. Мы сделали это потому, что кто-то назвал ребёнка клоном, лишил его прав, матери и имени.
Тем не менее, своего мы добились. Благодаря массовым исследованиям человеческого генома мы научились идентифицировать генетические ошибки до подсадки. На экранах все чаще стали показывать подросших клонов, многие из них были усыновлены и дожили до школы, большая часть оставалась собственностью генетических корпораций. Они не были рабами, не разгуливали в кандалах. Конечно они всю жизнь были обязаны проходили обследования, юридически их тела принадлежали корпорациям. Но к ним хорошо относились, их обучали, воспитывали, престраивали в Гарворд. Они были живой рекламой подсадочного материала. Нет у человека защиты от качественного маркетинга. Мы снова поверили, что все в порядке и все идёт по плану. Мы разводили руками и как мантру повторяли фразу — «мы все равно ничего не решаем». Игра в дочки матери должна продолжаться несмотря не на что. В 2050 в Европе началась третья волна рождаемости ГМЧ. Было такое чувство, что #женщины все разом забеременели, как по команде.
Третья волна новых детей отличалась от двух предыдущих принципиально. Чистить и перекраивать #гены родителей было очень дорого, производить разные вариации идеального генома человека было экономически не выгодно. Генетики оптимизировали процесс собрав с миру по нитки. Мы начали рожать одно и тоже. Внешне дети были разными — #внешность можно было подобрать под родителей, чтобы добиться сходства, но поведение этих детей было чудовищно одинаковым. Они все как один были добрыми, умными и красивыми десятками с рождения.
Детей с индивидуальным геномом с участием своих собственных генов могли позволить себе только очень богатые семьи. Детей зачатых естественным путём, рожали только наркоманы, чокнутые и нищие, и, почему-то, мы с женой.
У простых людей был выбор — рожать ребёнка по старинке, без поддержки государства, без будущего, или цивилизованно подсадить качественного эмбриона без рака и с интеллектуальным приимуществом. Что бы вы выбрали?
К концу пятидесятых 75% детей были химерами. Рост нелигальных и легальных фабрик шёл вплоть до середины семидесятых. Официально генетические гиганты продолжали заказывать исследования вплоть до конца семидесятых. Зато всем стало хватать донорских почек. Операции по трансплантации стали чем-то вроде похода к зубному. Я заменил себе обе. Я люблю выпить, почки быстро изнашиваются.
Тридцать лет массовых исследований над людьми закончились большими успехами в области генетики. По официальным данным в период с 40-ых до 70-ых в мире родилось более трех миллиардов генетически модифицированных людей. 9 из десяти матерей похоронили своего ребёнка, то есть похороненных детей скажем в 2067 было в три раза больше, чем оборотов в 2010-ом. Каждая десятая мать похоронила двух малышей.
К семидесятым мы уже были уверены, что научились программировать геном, но мы не понимали всех взаимосвязей. Дети больше не рождались уродами, в хороших условиях они чувствовали себя не плохо. Но оказалось, что улучшая геном человека, мы создавали новые болезни, многие из которых проявлялись с возрастом. Детские кладбища перестали быть только детскими. Теперь там хронили и подростков. У тех не многих, кто доживал до двадцати плохо работала иммунная система. Они умирали от пневмонии, осложнений от гриппа и коронавируса. К 25 они все были до ужаса напуганны смертью своих друзей, многие кончали жизнь самоубийством. Не известно что хуже — потерять младенца или взрослого ребёнка.
В политиках прекрасно то, что они врут нестесняясь — это помогает действовать быстро. Как только стало понятно, что мы нарожали ангелов с часовой бомбой, нам снова разрешили размножатся по старинке. Но уже никто не хотел делать это бесплатно, пришлось правительствам платить и за обычных детей. Моя дочь с мужем воспользовалась ситуацией. Моя внучка родилась дома в ванной. Было очень страшно. Я конечно ничего не видел, но я был в гостиной и слышал такое, без чего я бы точно как-нибудь прожил. Я представить себе не мог, что женщина может так орать, будто-то бы ее режут. Но все закончилось, в конце концов, и мы с женой вновь ощутили себя самой счастливой, хоть и очень чудаковатой семьей.
Началась новая глава нашей истории — гонка за продолжительность жизни клона. Когда смерть перешла на подростков в медицину вернулись ученые из разных областей, разбавив фашистское сообщество генетиков свежими идеями. По всей вероятности они были более гуманных начал. В систему стали проникать ученые #клоны, не боявшиеся открыто заявлять о том, что клон с фабрики это тоже человек и к его органам и жизни нужно относится соответствующе. Свои от силы тридцатилетние жизни, они стали посвящать борьбе за свои права и своё здоровье. Убить взрослого клона с ученой степенью и миллионной аудиторией, было не так уж и просто. А может их и убивали с помощью простого гриппа. Кто теперь разберёт, что тогда происходило.
Как это у нас заведено, когда ситуация достигла кульминации, жертва политических решений выступила в ООН. Она не была ученым. Это было существо, лишь отдаленно напоминающее человека. Говорила она тоже не совсем по-человечески. Чтобы ее речь была понятна, ее мать помогала ей. Они говорили о равенстве, правах человека, демократии, любви и мечтах о лучшем мире для себя и своих детей. Речь была эмоциональной. Иррациональной. И это сработало. Мы так были рады услышать что-то человеческое, пусть даже из уст не совсем человека. Мы чуть не сделали ее святой. Понтифик публично просил у неё прощение.
Снова женщины сыграли свою роль в нашей истории. Это был век женщин, они вели себя как ополоумевшие от многовекового безделия Волькирии.
Николь, так звали жертву генетики, со своей матерью наконец перевернули эту жуткую главу нашей истории. «I have a dream» Нельсона Манделы с тех пор больше никто не цитировал ради красного словца. Очередной Ленон 21 века, написал свою вечную музыку на слова нашей великой мученицы. "I am alive, I am a Human" — пропели на всех языках мира. Молодёжь, по большей части клоны, громили лаборатории, объединялись в политические партии, и снова верили в справедливость и мира и #любовь по версии Иесуса.
К концу восьмидесятых нам удалось полностью ликвидировать фабрики клонов — на них спал спрос из-за общественного давления и бесконечных судебных процессов. Этот бизнес стал слишком рискованным и инвесторы потихоньку разбежались. Многие клоны были усыновлены, их #родители ринулись в суды, в пытаясь в очередной раз заработать на своём ребёнке. Такое уж было время — детей привыкли заводить, как дань государству, они были генетическим налогом, в лучшем случае инвестицией.
Два миллиарда ныне живущих бессметных родились в эпоху, когда на Земле было разрешены эксперименты над детьми. Более семидесяти процентов из них родились на человеческих фабриках. Всем им мы дали права человека. Мы не знаем точно сколько всего было произведено эмбрионов и рождено генно-модифицированных младенцев на фабриках.
В то время я был политическим блогером, я хорошо все помню. Как-то раз я брал интервью у женщины из Бразильской фавелы. Она работала на человеческой фабрике сурагатной матерью с 2037 по 2050 год. За тринадцать лет, по ее словам, она беременела более пятидесяти раз. Ей делали #обороты в среднем каждые четыре месяца. По ее словам условия жизни на фабрике казались раем, по сравнению с тем местом, где она родилась. Работа на корпорацию считалась большой удачей — общественным лифтом. Очень не многие девушки удостаивались такого шанса в жизни. Прежде чем ее приняли — она прошла множество медицинских и психологических тестов. Девушек там никто не обежал, денег платили в три раза больше, чем если бы она работала на улице как ее подруги. Когда ресурс ее матки был исчерпан, сбережений хватило на свою собственную квартиру, где она так и живет со своими родителями.
Она рассказала, что как только клонированные девочки достигали 12 лет их так же подвергали зачатиям и оборотам. Все девочки проходили гормональную терапию, чтобы быть готовыми к вынашиванию как можно раньше. Некоторые были готовы уже к 9 годам.
В чем виновата эта женщина? Кто виноват во этой мракобесии?
В наши дни мы никого больше ни в чем не виним. Способность обвинять — удел смертных.
Когда живешь в ужасе, ужас становится нормой. Естественно зачатые дети до пенициллина и роддомов тоже часто умирали. В средневековье все люди жили около тридцати пяти, как наши клоны до бессмертных технологий. Нам казалось, что обычные дети уступят своим улучшенным сверстникам по показателям, что мы обрекаем их на неуспех, низкооплачиваемую работу, плохое образование. Мы же не знали, что более 80 процентов клонов умрут до тридцати, мы не знали, что они даже если захотят не смогут дать свое собственное потомства. Честно сказать мы об этом просто не думали. Мы и думать-то не умели, у нас не было для этого вычислительных мощностей. Мы думали, что мы думаем, но все наши решения, до чипирования, носили иррациональный характер. У нас не было единой прошивки, наша общая картина мира была похожа на белый шум из-за количества пробелов. К тому же мы не знали чему можно верить, а чему нет. Обнародованная информация о смертности и продолжительности жизни была настолько чудовищной, что мы не могли в такое поверить. К тому же без поддержки государства растить своего обычного ребёнка стало слишком дорого. Мы не знали на что мы шли. Мы поступали как все.