Максим Николаевич каждый день получал письма, вернее, он каждый день получал по одному письму. От одного и того же адресата. Строки на конверте были выведены ровным красивым почерком. На месте обратного адреса неизменно красовалась витиеватая роспись.
Максим Николаевич с нескрываемым волнением отмыкал почтовый ящик. Некоторое время любовался конвертом, затем шел в свою квартиру, запирал дверь на ключ, отключал телефон и входной замок. Наливал чашечку кофе. Устанавливал письмо в центре письменного стола так, чтобы оно непременно глядело лицевой стороной прямо на кресло Максима Николаевича. Выпивал кофе, разглядывая письмо, как давнего приятеля, с которым не виделся лет сто. Затем брал свежую газету, прочитывал вслух передовицу. И только после этого, продлив томительный миг ожидания максимального напряжения, за которым начинают сдавать нервы, вскрывал конверт острыми ножницами, срезая лишь самую кромку правой стороны, словно боясь причинить боль своему бумажному другу.
К слову сказать, телефон и входной звонок он отключал напрасно. К нему давно уже никто не звонил и не приходил в гости. Такие меры предосторожности он применял исключительно для подстраховки от непредвиденных ситуаций. Вдруг кто-то ошибется номером, и это испортит Максиму Николаевичу наслаждение от общения с письмом.
Сегодня каллиграфический почерк письма поведал Максиму Николаевичу следующее:
«Родной мой! Единственная и нежная моя тайна. Снова пишу тебе, пытаясь бездарными строчками выразить боль и счастье, радость и отчаяние самой счастливой и самой несчастной женщины, которая когда-либо рождалась на земле. Счастливой, потому что сердце мое, душа моя, каждая клеточка моего тела живет только тобой, согревается твоей любовью. Несчастной, потому что общаться с тобой могу лишь на бумаге. Как же ты напугал меня, мой неповторимый! Я два дня не получала от тебя писем. Чуть не сошла с ума. Не знала, что и думать. Только чудо, чудо твоей любви, удержало меня от шага на балкон. В томительном мраке неизвестности я готова была броситься с балкона, только бы заглушить страх, наполнивший все мое сознание: а вдруг… Вдруг с тобой что-то случилось. И я не сумела укрыть тебя, защитить от беды. Тогда жизнь моя теряла бы всякий смысл. Ведь ты знаешь, родной мой, что я рождена в мир с одной целью – любить тебя, молиться на тебя, дышать тобой, спать, просыпаться, работать, думая лишь о тебе, даже если ты там, в своем далеком город, давно разлюбил меня. Нашел другую женщину и презираешь мои нелепые письма».
Максим Николаевич на мгновение оторвался от чтения, чтобы перевести дух. По выражению его лица можно было догадаться, какое умиление от прочитанных строк он сейчас испытывает. Выпив еще одну чашечку кофе, он вновь погрузился в чтение.
«Любимый мой, в своем последнем письме ты намекнул, что собираешься в командировку, и что огорчен тем, что не сможешь две недели получать мои письма. Не печалься, радость моя, представь, что ты, вернувшись, найдешь в почтовом ящике сразу четырнадцать моих писем. Какое счастье, что есть почта, которая хоть на ничтожный миг в вечности нашей разлуки сближает нас. Я, наверное, не смогла бы жить, если бы не существовало почты. Как рыба, которая задыхается в насыщенном озоном воздухе, так и я задыхалась бы в мире, лишенном твоего присутствия, пусть даже в письмах».
Максим Николаевич плакал навзрыд, по-детски вытирая слезы рукавами рубашки. Ему пришлось походить по комнате назад и вперед, чтобы прийти в себя и вновь вернуться к заветному письму.
«Счастье мое и любовь моя! Десятого числа исполняется ровно десять лет нашего знакомства. Уже десять лет. А я не верю, что только десять. Я твердо знаю, что жила тобой уже в тот день, когда впервые ощутила красоту этого мира, когда впервые поняла, что я – человек, Божие существо. Поздравляю тебя, ненаглядный мой, с нашим юбилеем. Спасибо тебе за эти десять лет непрерывного счастья! Спасибо за это волшебное чувство – любить тебя, жить тобою».
Максим Николаевич вскочил из-за стола. Он был в отчаянии. Десятое число было завтра. А он совсем забыл об этом в суете своих трудовых будней. Максим Николаевич от досады готов был прибить себя. Немедленно надо дать телеграмму, решил он, сейчас же, сию минуту написать ответ, в котором, как в зеркальной глади паркового пруда, отразились бы все десять лет их знакомства.
Максим Николаевич бросается к письменному столу и начинает писать. Время от времени плечи его подрагивают, и он снова вытирает рукавом рубашки ползущие по щекам слезы. Ближе к полуночи работа его завершена. Он торопливо, не прочитывая, сворачивает письмо, вкладывает его в конверт и, облизав клеящийся слой, запечатывает. Затем ставит вместо обратного адреса красивый вензель личной росписи и пишет адрес доставки. Каллиграфическим почерком выводит название города, улицы, номер дома и квартиры, а затем, вздохнув, дописывает почти небрежно: «Грязнову Максиму Николаевичу». Затем бежит на улицу и опускает конверт в почтовый ящик, чтобы письмо ушло с утренней выемкой.
Автор: Олег Селедцов