Всем утра доброго, дня хорошего, вечера уютного, ночи покойной, ave, salute, или как вам угодно!
Известные события декабря 1825-го заставляют задать прямой вопрос касательно князя Петра Андреевича: как он – при всей своей, несколько бравадной, опозиционности начала 1820-х, не оказался в стане заговорщиков? Тем более, что лично знал и Рылеева, и Бестужева, и Кюхельбекера... Да что там – осенью 1825-го Бестужев, будучи в Москве, делает Вяземскому некоторое предложение, правда, не найдя в последнем сколь-нибудь понимания. Да, Вяземский был бы для декабристов – с его-то именем и известностью - весьма лакомым кусочком, едва ли не хоругвью. Но... Приведем слова самого князя: «Честному человеку не следует входить в тайное общество хотя бы затем, чтобы не оказаться в дурном обществе». Напрашивается невольная аналогия с фразой героя замечательного голливудского сценариста Далтона Трамбо в фильме «Спартак»: «Быть патрицием имеет то неудобство, что иногда надо вести себя как подобает патрицию». Блестяще! И сразу вспоминаешь принадлежность Вяземского к Рюриковичам, и его стремление к независимости во всём: в суждениях, в выборе собственного круга общения... Он даже в масоны, в «варшавский» свой период, вступил, чтобы затем никогда более туда не возвращаться... Не понравилось быть зависимым от чьих-то посторонних идей. Точно так же, кстати, и по той же самой причине «не вышло» с масонством и у Пушкина, всегда избегавшим принадлежности к какой-либо системе. Вот так – всё просто. Чтобы князь Пётр оказался в стане декабристов, нужно было одно – уникальная созвучность идей заговорщиков с собственными идеями Вяземского, так, как это произошло с несостоявшимися реформами покойного Императора. Но ни идей таких (тем более, при полной несогласованности вождей восстания), ни «тайность», претившая Рюриковичу уже физически, ничего этого у заговорщиков не было...
И - крайне лестная для Вяземского фраза молодого Императора Николая Павловича: «Отсутствие имени Вяземского в этом деле доказывает лишь, что он был умнее и осторожнее других». Да, это так. Вяземский не был ни «горячей головой», ни потенциальным диктатором, подобно Пестелю, ни романтиком вроде Рылеева... И – уж тем более – кровь точно не могла быть его путём, он уже столкнулся с ней при Бородине. Но то была кровь, если вообще возможно так сказать, «условно оправданная», "священная". Кровь же, замысленная новейшими, отечественного разлива, последователями Робеспьера и Мирабо, для князя была неприемлема категорически.
Год 1826-й, между тем, принёс князю ещё несколько несчастий... В апреле умирает трёхлетний Пётр, в мае – старший друг, наставник и родственник Карамзин, ему было 59 лет.
В июле Вяземский, увезший семью в Ревель, узнаёт о казни пятерых, высочайше определённых в «главные зачинщики». По-прежнему не приемля революций и коренным образом расходясь с декабристами в идеях и средствах их исполнений, он исполнен самого искреннего негодования, напоминая самого себя «послеваршавского» периода. «Желал бы знать скорее, когда будет коронация, чтобы приехать к шапочному разбору» - пишет он жене, имея в виду коронацию Николая Павловича в Первопрестольной. И только возвращение в сентябре из ссылки Пушкина разбередило чувствительные струны души князя Петра: да, они не виделись более семи лет, но тогда они и не знали друг друга так, как это случилось с ними последние годы, когда эпистолярное общение сделалось для обоих крайне, насущно необходимо. И оба были уж не те: тридцатичетырёхлетний Вяземский и двадцатисемилетний Пушкин. Оба – давно уже «остыли» и испытали больше, чем просто «много». Вяземский отошёл от стихов политического толка, да и Пушкин чуть позднее вынужден объясняться за своего «Андрея Шенье».
И всё же... Кто в этом, кажущемся для нас идеально классическим, дуэте дружил «больше»? Кто талантливее, кто умнее? Кто благороднее – в конце концов? Сметливая, глазастая и наблюдательная «голубка» Россет - искренняя подруга, кажется, всех - оставила очень любопытные строки: «Никого я не знала умнее Пушкина. Ни Жуковский, ни князь Вяземский спорить с ним не могли, — бывало, забьет их совершенно. Вяземский, которому очень не хотелось, чтобы Пушкин был его умнее, надуется и уж молчит…» Очень, очень тонко (хоть и писано много позднее, пожалуй, что и не без возрастных коррекций). Вот оно! На протяжении десяти с половиною лет – до самой Чёрной Речки - они нужны были друг другу, как могут быть нужны два таланта, нуждающихся в самой верной, самой чувствительной, что называется, «в материале», аудитории! И – отдадим дань искреннего уважения Поэту: Пушкин в их своеобразном тандеме был много благороднее и щедрее князя Петра Андреевича. Дружа со многими «просто так» - с Дельвигом, Кюхельбекером, Пущиным, Нащокиным, с Вяземским Пушкин не «дружил» - в буквальном прочтении этого слова. Вяземский был его питательной средою, своего рода физиологическим раствором, существование в котором было для Пушкина насущной необходимостью. Вяземский же своё, по всей вероятности, уже «отдружил» - в молодости - с Жуковским, со здоровым ещё Батюшковым, с некоторыми членами «арзамасского» кружка. Разве что много к тому времени испытавший "Американец" был ему ближайшим другом, да верный Тургенев. Пушкин же был ему необходим – как единомышленник, как поэт, как человек, с которым можно, не задумываясь, говорить на одном языке, как единственно равный князю (искренне убеждение!) собрат по Парнасу... Возможно, именно эгоистичное раскаяние в недостаточной любви к Пушкину вылилось в истерику в Конюшенной церкви - на отпевании Того, Которого Вяземский не сумел удержать, отговорить, уберечь...
Однако, оставим же эту вечную тему, вернёмся к князю Петру как к фигуре самостоятельной... В 1827-м он снова постоянно жалуется друзьям, что жить – нечем, подрастающие дети требуют расходов, «Телеграф» - при его популярности - стал приносить меньше доходов, Полевой стал задерживать компаньону выплаты... Зная характер Николая Алексеевича, даже его простоватость, не думаю, что он просто решил нажиться на аристократе, уж точно не ставшим бы душиться за каждую невыплаченную тысячу. Вероятнее всего, просто выросли расходы на содержание "Телеграфа", и Полевой, не объяснившись хорошенечко с гордым Вяземским, всего лишь воспользовался редакторским "общаком"... вполне возможно, и своей долею тоже. Однако, "осадочек" у князя остался. Между тем, над журналом и в самом деле стали сгущаться тучи. Небезызвестный петербургский литератор и издатель Фаддей Булгарин, сделав Полевому предложение о сотрудничестве «за минусом» Вяземского и получив отказ, предпринял атаку с другой стороны...
"Куда надо" следуют доносы! О том, что в «Московском Телеграфе» печатаются запрещённые столичной цензурою статьи. О том, что «покровитель» Полевого князь Вяземский по сути своей крайне близок к заговорщикам. Что даже упомянутый князь имел дерзость напечатать письмо пребывающего ныне в эмиграции Александра Тургенева – родного брата декабриста. А «прохлопанная» московскою цензурой напечатанная поэма Рылеева (!!!) «Войнаровский»? Делу был дан ход. Молодой Император Николай Павлович с Вяземским лично знаком не был, но предубеждение против слишком независимого и умного литератора имел ещё в ходе недавнего следствия. Следует очень серьёзное предупреждение от состоящего в дальнем родстве с князем (через покойного Карамзина) арзамасца Блудова, ныне пребывающего в высоких чинах: «...Будьте не только благоразумны и осмотрительны, но и полезны, действительно полезны; с вашим умом и вашими способностями, если они будут должным образом направляемы, вы легко этого достигнете. Этот совет я вам передаю по повелению свыше; но в то же время это и совет друга...» После мучительных размышлений (письмо Блудова – не пустое! Это официальный звоночек!), Вяземский окончательно рвёт с Полевым, возомнившим себя историографом (это после покойного Карамзина-то! Наглость какая!), и через старого доброго знакомца Киселёва – будущего министра – получает рекомендательное письмо к шефу жандармов Бенкендорфу. Аудиенция не сразу, но состоялась, было обещано... рассмотрим... Государю будет сообщено... Вяземский и загоревшийся новыми перспективами Пушкин рвутся на юг, к Киселёву: он начальник штаба 2-й армии, уже готовящейся к войне с Турцией, рад приветить князя у себя в штабе, но... Полученный спустя более недели ответ Бенкендорфа спускает обоих с небес на землю: Государь «не может определить вас в действующей против турок армии по той причине, что отнюдь все места в оной заняты. Ежедневно являются желающие участвовать в сей войне и получают отказы. Но Его Величество не забудет вас, и коль скоро представится к тому возможность, Он употребит отличные ваши дарования для пользы Отечества...»
В июле 1827 года Вяземского ждёт новый удар: главнокомандующий в Петербурге и Кронштадте граф Толстой присылает московскому генерал-губернатору князю Голицыну некоторое «секретное отношение», в котором предупреждает последнего том, что-де известный своей развратной, «недостойной образованного человека» князь Вяземский намеревается под чужим именем издавать в Москве «Утреннюю газету», которую., разумеется, следует немедля запретить, в противном же случае «приняты будут необходимые меры строгости к укрощению его безнравственной жизни»... Голицын пересылает отношение Вяземскому, прося взамен письменного обязательства, что газета сия издаваться не будет...
Вяземский пребывает в совершеннейшей растерянности? Что это? За что его зафлажили как волка? Уехать немедля? Куда? Что вообще ему, тридцатишестилетнему, обременённому семьёю и долгами дворянину, теперь надобно делать? И кто дал право Государству вмешиваться в его приватную жизнь? Понятно – гнусные доносы. Понятно – Государь введён в заблуждение... Но – вот так?.. Невольно вспоминается «Путешествие дилетантов» Окуджавы, в котором Император также невзлюбил слишком самостоятельного, слишком своенравного князя Мятлева (чрезвычайно порою напоминающего, кстати, Вяземского). А эта нелюбовь Государя к «людям в очках», описываемая Окуджавой? Нессельроде тоже носит очки, но он не в счёт, он – «свой»... Да, ни Николай Павлович, ни Бенкендорф не признали в Вяземском «своего», и даже не сделали своевременную попытку «приручить» его, как приручили не так давно Пушкина. Ошибка, конечно... Но у Императора были свои расчёты.
Поостыв, князь Пётр Андреевич решил адресоваться прямиком к Государю, по пунктам отрицая все направленные против него обвинения. Ни о какой «Утренней газете» не помышлял. Обвинения в разврате – голословны, не говоря уж о том – кто вообще не без греха... Бенкендорф даёт понять, что обвинения снимаются, но возмутительные стихи князя!.. Вяземский в ответ пишет весьма объёмную «Записку о князе Вяземском, им самим составленную», своего рода полуисповедь, полуавтобиографию, не унижаясь, зная себе цену, едва ли не на равных (явно подразумевая собственное происхождение) и открыто предлагая Государю «быть лицом советовательным и указательным, одним словом, быть при человеке истинно государственном». Смело, если не сказать – дерзко!..
В томительном ожидании проходит... год! Можно представить, чего он стоил Вяземскому. Без ответа! Далее следует обращение с просьбой о заступничестве к... великому князю Константину, откровенно Петром Андреевичем неуважаемому, с копией Государю. Да, унижение...
Но подействовало. Николай Павлович в очень резком и тяжёлом разговоре с вечным хлопотуном по судьбам друзей Жуковским произносит наконец: «...Вяземский показал пример того, как красиво можно признать свою вину и раскаяться в ней. Рад буду теперь обеими руками принять его на службу»
Система победила. Система всегда побеждает (вспомним пример 1830-х с объявленным умалишённым Чаадаевым). Гордый Рюрикович посрамлён, унижен и теперь знает своё место. Император удовлетворён. В апреле 1830-го Вяземский зачислен в Министерство финансов на должность чиновника по особым поручениям при графе Егоре Францевиче Канкрине. С годовым жалованьем в три тысячи рублей. С былым покончено окончательно...
В следующей главе у нас зрелость, карьера и... снова Пушкин... к сожалению – Пушкин.
ГЛАВА I ГЛАВА II ГЛАВА III ГЛАВА IV
С признательностью за прочтение, мира, душевного равновесия и здоровья нам всем, и, как говаривал один бывший юрисконсульт, «держитесь там», искренне Ваш – Русскiй РезонёрЪ
Основные циклы канала в иллюстрированном гиде по публикациям на историческую тематику "РУССКIЙ ГЕРОДОТЪ" или в новом каталоге "РУССКiЙ РЕЗОНЕРЪ" LIVE
ЗДЕСЬ - "Русскiй РезонёрЪ" ЛУЧШЕЕ. Сокращённый гид по каналу