90 лет назад, 2 июня 1931 г., в Ленинграде родился Валерий Мысовский — один из самых активных представителей ленинградского джазового сообщества 1950-70-х гг. Он прожил 80 лет и ушёл из жизни в Санкт-Петербурге 23 декабря 2011 года. Не имея профессионального музыкального образования, он самостоятельно освоил ударную установку и успешно выступал с различными составами, в том числе в одном из самых известных ленинградских джазовых коллективов 60-х — квартете Романа Кунсмана (альт-саксофон, флейта): Юрий Вихарев (фортепиано), Эдуард Москалёв (контрабас) и Валерий Мысовский (ударные). Специалисты единодушно признавали его одним из лучших джазовых барабанщиков Ленинграда, причём будем учитывать, что искусством джазовых барабанов он овладел интуитивно, просто слушая записи классического американского джаза 1950-х гг. (навсегда оставшегося его главным эстетическим ориентиром). При этом джаз не был для Мысовского основным видом профессиональной деятельности, хотя играл в его жизни главную роль.
СЛУШАЕМ: трио Валерия Мысовского, 1985 (Эдуард Москалёв: контрабас; Владимир Лыткин: ф-но)
Будучи профессиональным переводчиком, Мысовский одним из первых занялся восполнением пробела в области литературы о джазе на русском языке, сначала делая рукописные переводы англоязычных статей о джазовых музыкантах, а затем выпустив совместно с Владимиром Фейертагом нашумевшую брошюру «Джаз» (1960, Музгиз). Он входил в инициативную группу, организовавшую первый в Ленинграде джазовый клуб «Д-58», где помимо выступлений с различными составами в качестве барабанщика вёл ещё и просветительскую деятельность: читал лекции о джазе. Ему принадлежала первая попытка написания на русском языке руководства по технике джазового исполнительства на барабанах (1970).
ПОДРОБНЕЕ: архив Валерия Мысовского в фондах Центра исследования джаза (Ярославль)
В конце 70-х годов Валерий Мысовский написал автобиографическую книгу «Блюз для своих», которая уже в 90-е была издана ограниченным тиражом при содействии президента джаз-клуба «Квадрат» Натана Лейтеса и стала одним из ярких свидетельств непростой эпохи в жизни ленинградского джаза. В книге Мысовский не идеализировал события, а рассказывал о них предельно откровенно, очень субъективно и эмоционально. Ещё одна его автобиографическая книга «Что было, то было» вышла в 2010 году в издательстве «Наука».
В память о Мысовском предлагаем вашему вниманию фрагмент из последней его книги «Что было, то было», в котором он размышляет о своём пути в джазе.
…Всю свою жизнь, прожитую почти уже полностью в нашей родной, бесконечно дорогой мне России, я посвятил в основном джазу. Правда, очень много времени было потрачено на изучение и преподавание английского языка. И всё-таки для джаза я сделал всё, что мог. Играл его — это прежде всего. Записал несколько вещей, которые вышли на пластинках и кассетах. Затем написал вместе с [Владимиром]Фейертагомпервую стоящую книжку под названием «Джаз», она вышла в 1960-м году. Затем написал еще несколько книг воспоминаний, книгу о теории, пока невостребованную, которая называется «Проблема ритмики джаза». Были переводы, которые удалось опубликовать. И, конечно, читал много лекций, уж я не знаю, сколько их было, десятки или больше. И всё это большей частью пришлось на период советской власти. Но я ни о чём не жалею, и если бы родился заново, то повторил бы всё в том же духе. Конечно, много ударов судьбы пришлось мне испытать на джазовом поприще, много пришлось сражаться. Были у меня и друзья, и враги. А врагов, как сказал один умный человек, ещё нужно заслужить. Враги необходимы, они действуют в качестве раздражителя. Ну, и ещё приходилось бороться с дураками. Недаром говорят, что мы живем в стране дураков, хотя я, как патриот, не люблю это выражение. Особенно когда его употребляют не живущие в нашей бедной России. Но дураков много. Казалось бы, в чём их вина? Родились такими. Но дело в том, что дураки не любят умных. Очень не любят. И потом, хорошо, если они добрые. Добрый дурак — это прекрасно. Но чаще всего они, мало того, что глупы, но ещё и злы. И всегда они ходят в начальниках. «Ах ты умный? Ну, погоди... я тебе покажу». И в итоге он командует, потому что он умнее в практическом смысле, а умные всегда заняты другим, они думают о каком-то там джазе, о какой-то там науке, литературе и т. д.
Хотя, конечно, и в джазе дураков хватает. Но мне в этом смысле очень повезло. Я играл с выдающимися музыкантами, которые были ещё и замечательными умными людьми. Ведь в джазе, в современных его стилях требуется думать очень быстро. Особенно в бибопе. Тупарям в бопе делать нечего. В каком-нибудь диксиленде, может быть. А в бопе ты должен соображать быстро, как компьютер. Хорошо сказал один из моих знакомых: «Исторически в диксиленде все музыканты "кричали", в свинге — "пели", а в бопе — торопливо, захлёбываясь, о чем-то "рассказывали"». […]
Для меня бибоп является совершенством во всей истории джаза. В нем всё отточено, есть тот идеал гармонии, к которому стремится искусство. Малейшая ошибка — и произведение не состоялось.
Вспоминается рассказ, читанный в детстве в журнале «Мурзилка» про точность стрельбы. Как-то Клим Ворошилов стрелял из нагана вместе с красными командирами. И вот один командир плохо стрелял и сказал, что плохой у него наган. А Клим Ворошилов взял этот наган, и все семь пуль попали в яблочко.
Если мы послушаем классические записи бибопа, они поражают своим совершенством. Возникает мысль, что в бибопе конец импровизации всегда важнее начала...
Джаз часто упрекают в том, что он подобен безумию. Да, возможно, но это контролируемое безумие. Оно превращается из безумия в законченное произведение искусства. В связи с этим хочется сказать несколько слов эстетам, считающим, что все деятели искусства — это некие демиурги, которые сидят в своей башне из слоновой кости и не желают спускаться вниз. Отнюдь. Стены этих башен не из слоновой кости, они из пота, крови, мозгов, черного хлеба, говна, слёз, золота, бешеной слюны и обыкновенной водки. Прекрасный пример этому — жизнь джазменов.[…]
...Cоздатьсвой собственный «саунд» очень трудно. Что такое вообще «саунд»? Да, в переводе с английского это слово означает «звук». Но это не просто громкое уверенное звучание инструмента. Это узнаваемость, индивидуальный голос исполнителя, как, скажем, у Армстронга или у Бена Вебстера. Конечно, огромную роль играет и фразировка. Эти два элемента между собой связаны. И, тем не менее, звук, по-моему, первичен.
Только при наличии самоотдачи, энтузиазма и напора можно надеяться добиться чего-то по-настоящему выдающегося. [Контрабасист] Рон Картер в «ДаунБите» рассказывал, что он вырабатывал свой «саунд» двадцать пять лет. Так уж если самому Рону Картеру понадобилось столько времени, то нам, наверное, нечего стыдиться больших сроков овладения мастерством.
Конечно, только гениальные барабанщики обладают узнаваемым «саундом». Ну вот, скажем, тот же Бадди Рич. Однако все мы, джазовые барабанщики, сознательно или бессознательно стремимся выработать свою собственную манеру.
Я вот работаю над своим саундом начиная примерно с 1965 года, причём ориентиром для подражания был сначала Макс Роуч, а потом Арт Блэйки, бит которого я исследовал и в собственной музыкальной практике, и в книге «Основы ритмики джаза». Конечно, когда я играю не бибоп, то использую достижения Бадди Рича, то есть применение в бите большого барабана. Сплав бита большого барабана с тарелкой и хай-хэтом — очень тонкое дело, но когда он удаётся — эффект потрясающий. Главным тут является баланс и, разумеется, точность ритмических нюансов: палкой по тарелке и хай-хэту на второй и четвёртой доле такта. Если же исполняются вещи в стиле оркестра Каунта Бэйси, то, как правило, я сплавляю большой барабан с чёсом по хай-хэту, что не исключает, разумеется, перехода и на тарелку.
Кстати, тарелка — это вообще один из главных элементов звучания джазового оркестра. Что же касается хай-хэта, то это, можно сказать, основной генератор свингующего бита. Научиться на нём играть не так-то просто. […]
Барабан — это, вероятно, самый древний музыкальный инструмент. Магический и священный для многих религий. И при этом гениально простой по своей идее: натянутая перепонка на какой-то ёмкости.
Гипнотический эффект барабанных ритмов давно известен. Вот и моя мать всегда засыпала под мои упражнения. То же происходило и с моей джазовой собачкой Умочкой. Она ловила кайф от свинга на барабанах и постепенно задрёмывала. Поскольку в игре на барабане используется прежде всего удар, то есть наиболее энергетический метод звукоизвлечения, то, естественно, он из всех инструментов относится, так сказать, к сугубо мужской сфере музыкального самовыражения. В джазе же идея удара достигла такого изощрённого мастерства, что и не снилось другим видам музыкального творчества.
Во время исполнения музыкальных тем барабанщик работает всё время, в отличие от солистов, которые, сыграв соло, отдыхают. Басист, пианист, гитарист — в общем, все члены ритм-группы делают то же самое, то есть они беспрерывно заняты, но всё-таки больше всех потеет барабанщик. Помимо того, что он играет всеми своими четырьмя конечностями, то есть правой рукой по тарелке, левой по малому барабану, левой ногой на хай-хэте, правой ногой по большому барабану, он ещё должен буквально тащить за собой оркестр, подталкивать его своими бомбами и синкопами. А это требует дополнительной энергии, и не только физической, но и психической. В старом джазе барабанщик буквально танцевал между своими барабанами, вращая над головой палки. Лайонел Хэмптондаже умудрялся жонглировать ими, одновременно играя и танцуя. В современном джазе барабанщику уже не до этого: слишком сложная ритмика.
Но если б только эти заботы. К сожалению, есть такая тенденция: чем лучше начинаешь играть, тем меньше появляется возможностей это делать. Раньше, когда практически не умел ничего, концертов было навалом, а сейчас, когда я достиг всего, чего хотел, играем крайне редко и не там, где хотелось бы. Ну, я имею в виду концерты, а не воскресные встречи и репетиции, которые мы стараемся не пропускать. А ведь даже в 1970-е годы было гораздо больше возможностей. Концерты в большом зале ДК им. Кирова, начинавшихся с натановского «Товарищи-бояре» или «Я требую абсолютной тишины!» Лекции-концерты на пятом этаже, где после моего рассказа о каком-нибудь гиганте джаза и после перерыва и принятия некоторого количества огненной воды, мы втроём выходили на крошечную сцену и — начиналось...
СЛУШАЕМ: трио Валерия Мысовского, 1985 (Эдуард Москалёв, к-бас; Владимир Лыткин, ф-но)
Интересно? Ставьте лайк (значок с большим пальцем вверх) и подписывайтесь на канал, чтобы увидеть новые публикации!