ГЛАВА 4. МЫС МЕГАНОМ (продолжение)
«Сабир» был очень хорошим морским буксиром, большим и мощным. Но в то же время имел один небольшой недостаток: построен он был на Каспии в 1948 году, и по этой причине из всех навигационных приборов на судне имелся только магнитный компас. Ни эхолота для измерения глубины, ни радиопеленгатора, ни радиолокатора. И вот в таком первобытном виде судно выпускали в море. Сейчас это кажется невероятным, но тогда это было возможно. Наша страна в те годы ещё не подписала многочисленные международные конвенции по регулированию морской деятельности.
Но было у «Сабира» и одно преимущество: очень прочный клёпаный корпус из толстой стали. Это вскоре нам пригодилось.
Итак, идём мы полным ходом вслепую в густом тумане вдоль южного берега Крыма. Идём по счислению: рисуем курс на карте и отсчитываем пройденное расстояние по условной скорости и судовым часам. Для большей безопасности я приказал рулевому держать по компасу на 6 градусов правее. Подальше от берега. Хотя на море полный штиль и никакого дрейфа ожидать вроде бы не приходится.
Через несколько часов мы с Мишей посовещались и взяли ещё на 6 градусов правее. Так, на всякий случай: видимость — ноль, туман как молоко, а мы идём полным ходом. На душе, конечно, кошки скребут.
Начало темнеть. На мостик из машинного отделения поднялся старший механик Вилен Орлов. Вышел на правое крыло мостика, посмотрел вокруг: туман такой, что кормы собственного парохода не видать! Перешёл на левое крыло — та же картина.
Покосился Вилен Григорьевич на нас с Мишей и тихонько, как бы про себя, замурлыкал старинную песню из кинофильма «Семеро смелых»: «Молоды-ы-е капитаны поведу-у-т наш караван…» Потом посмотрел на нас добрым отеческим взглядом и говорит:
— В такой туман вам, пацанам, надо на берегу с девушками шампанское пить… Вам, что, приключений в жизни мало было? Куда идём? Не видно же ни хрена!
Я ему в ответ:
— Шеф велел послезавтра быть в Сочи. А то уволит меня. Ты хочешь другого капитана-наставника?
— Нет, не хочу. Меня и этот устраивает, — и пошёл по своим механическим делам вниз по трапу, напевая задумчиво о тех же молодых капитанах.
Миша Елизаров мрачно усмехнулся:
— Это чего он не к добру распелся? Не верит, что ли, в наши навигаторские способности? Надо же — молодые капитаны!
Я постарался Мишу успокоить:
— Не обращай внимания. У них, механиков, у всех что-то с головой. Это, наверное, от вибрации.
Мне было тогда 28 лет, а Мише на год меньше.
Так мы шли в полной темноте и в тумане. Черная вода шелестела вдоль бортов, двигатели глухо постукивали под нами, буксирный трос, равномерно, без рывков натянутый с усилием 18 тонн, терялся сразу за кормой в белой мгле. Плавкрана видно не было, но я знал, что там в рубке сидит вахтенный матрос около включённой УКВ- радиостанции. Берег должен быть слева в нескольких милях.
Я решил, что Миша может спокойно поспать в своей каюте: «Миша, иди-ка ты поспи до утра. Двоим нам тут делать нечего. Всё равно ничего не видно. В 6 часов сменишь меня».
Миша с чистой совестью пошёл спать. Для моряка что главное? Регулярное питание и полноценный отдых!
В 3 часа ночи я убавил ход до среднего. Боялся встречных судов, по счислению мы уже вышли в район интенсивного движения.
Так мирно мы шли всю ночь. Туман не рассеивался. Моряки, за исключением вахтенных, сладко спали по каютам.
Но пробуждение у них получилось ужасное: в 4 часа утра «Сабир» вдруг стал подпрыгивать, как телега на булыжной мостовой. Из под воды несколько секунд раздавался приглушенный водой грохот, нос парохода немного задрался вверх, и мы встали. Я схватил трубку УКВ-рации и прокричал два раза: «На „Резвом“! Быстро отдавайте якорь, мы на камнях!»
С плавкрана ничего не ответили, но через несколько секунд я услышал из тумана звук вытравливаемой якорь-цепи, по звуку определил, что вытравили около двух смычек (50 метров) и застопорили цепь. Слава Богу! Хоть плавкран задержался и не налетел на камни.
Дальше на судне началась настоящая паника, какой я никогда до этого не видел. Моряки выскакивали полуодетые на палубу и ничего не могли спросонок понять: кругом тьма и непроницаемый туман, пароход стоит задрав нос, двигатели гудят от напряжения, а хода нет. Матросы хаотично бегали по пароходу. Это было будто ночью в курятник залезла лиса. Паника в самом худшем её варианте.
Я поставил машинным телеграфом обе машины на «Стоп» и спустился на палубу с мостика, чтобы прекратить это безобразие. Стал хватать пробегавших моряков за одежду и пытался им что-то скомандовать. Но меня как будто не только не слышали, но и не видели. Моряки с перекошенными лицами смотрели сквозь меня, вырывались и бегали бессистемно по палубе.
В проходе между надстройкой и фальшбортом навстречу мне выбежал боцман Витя Кузнецов с бешеным лицом. Я схватил его за плечи и хотел что-то сказать, но Витя с побелевшими от страха глазами оттолкнул меня и попытался пробежать мимо. Тут, не знаю почему, чисто самопроизвольно, я ударил его кулаком в лицо. У Вити подкосились ноги, он опрокинулся на спину, сделал кувырок назад и вскочил на ноги напротив меня. Удивлённо, но уже ясным взглядом посмотрел на меня и спрашивает:
— А! Николаич, это ты? А что случилось?
Моряки, увидев этот нокдаун, как по команде замерли в нелепых позах, потом переглянулись и уже спокойным шагом, с трезвыми лицами, подошли к нам с боцманом. Паника в одну секунду прекратилась.
Из надстройки в одной ночной рубашке, со спасательным жилетом в руке, высунулась повариха Тоня. Я ей говорю строго:
— Тоня, вскипяти чай покрепче. И всем по паре бутербродов. Чтобы через десять минут всё было готово!
— А мы что, завтракать будем?!
— Будем! И завтракать будем, и обедать будем! Иди, быстро!
Как ни странно, но этот аргумент подействовал на моряков лучше любого окрика. Психологически это понятно: если через 10 минут будем пить чай с бутербродами, значит всё не так плохо!
Я не стал извиняться перед боцманом за этот удар, не до того было:
— Боцман! Шлюпку на воду, бери с собой одного матроса и футшток. Промерьте глубины вдоль бортов. Мотористам быстро пробежаться по всем отсекам, посмотреть на предмет пробоин и водотечности. Через 5 минут доложить. И оденьтесь все по-человечески! Простудитесь все на фиг!
Ребята, как мне показалось, с облегчением вздохнули и разбежались заниматься делами.
Подошли Миша Елизаров и стармех Орлов. Эти без паники, одеты по сезону, но с бледными лицами. Орлов спокойно меня спрашивает:
— Ну что, Володя? Приехали?
Но я ему возразил:
— Это ещё посмотрим! У нас в носовых цистернах сколько пресной воды?
— Тонн 80 есть.
— Готовься по команде откатывать всё за борт! А ты, Миша, пойди на мостик и попробуй понять, где мы находимся.
Миша со сна допустил некоторую суетливость:
— Володя! Давай вызовем спасателей из Феодосии! Там есть подразделение.
А вот это меня как раз и не устраивало!
— Миша, в тюрьму мы всегда сесть успеем! Вообще по рации ни звука! Сперва в обстановке разберёмся!
Мотористы доложили, что водотечности нет. Значит без пробоин. Это — гора с плеч!
Боцман через 10 минут доложил, что под кормой 8 метров (значит винты целы!), на миделе (посреди длины судна) 4 метра, на носу под форштевнем вообще глубины нет.
Миша на мостике включил прожектор и сначала посветил в воду рядом с бортом. Вода была прозрачная. Под нами плоская скала. Практически огромная плита, которая с уклоном уходила от берега под воду. Мы на неё и вылезли носом, как на пологую горку.
Миша повернул прожектор вперёд: что-то непонятное, серое впереди метрах в двадцати. Какая-то стена. Миша посветил вверх, и мы все ахнули! Мать честная! Прямо перед нами — вертикальный обрыв! Скала высотой 100 метров!
Елизаров крикнул мне сверху:
— Володя! Я знаю, где мы! Это мыс Меганом!
А мы должны были пройти мористее мыса на 6 миль.
Теперь всё встало на свои места, уже можно было что-то решать. Собрались на мостике: Елизаров, стармех Орлов, боцман и я. Попили чайку, посоветовались, что делать. Мише я сразу сказал, чтобы о спасателях забыл:
— В тюрьме мне будет скучно. Даже если нас с тобой в одну камеру посадят.
Спросил Орлова:
— Вилен, сколько времени надо, чтобы откатать всю воду из носовой цистерны?
— Часа полтора.
— Это долго. Нам надо сняться до рассвета. Пока пограничники не увидели. Ещё с полчаса покачаем. А пока плавкран подготовим, чтобы он нас подёргал со скалы.
План у меня в голове сложился такой.
Мы откачиваем 80 тонн пресной воды из носовой цистерны. Тем самым уменьшается давление корпуса на скалу и, соответственно, сила трения. Чтобы сойти со скалы, нужен рывок — это золотое правило для любого капитана Эпрона.
Затем плавкран вытравливает якорь-цепь и одновременно выбирает стальной буксирный трос до 40—50 метров.
Далее убираем капроновую вставку-пружину и оставляем только стальной буксирный трос — это обеспечит жесткий рывок.
После этого плавкран запускает свои маломощные двигатели и немного двигается к нам. Когда трос провиснет в воду, плавкран даёт задний ход и немного разгоняется от нас. Трос натягивается, и получается жёсткий рывок в сторону глубокой воды. Если учесть, что масса плавкрана около 1500 тонн, то рывок получится очень сильным. Но буксирный трос больше 90 тонн нагрузки не выдержит. Поэтому нужно точно, на глаз, рассчитать инерцию плавкрана, а то ещё и буксир порвём. Тогда вообще хана.
И одновременно с этим полным ходом сами работаем машинами назад.
По УКВ поговорил с капитаном плавкрана Геннадием Сергеевичем Шеламовым. Поняли друг друга быстро. Он был моряк старый, долго объяснять не пришлось. Разговаривали мы на 8-м канале УКВ. Этим каналом, кроме ЭПРОНа, редко кто пользовался, поэтому я не опасался, что кто-то услышит подробности нашей секретной операции.
На все переговоры и подготовку ушло около часа. Сделали всё как наметили.
Дали машинами «Полный назад». Плавкран двинулся на якорь-цепи на несколько метров в нашу сторону, потом дал «Полный назад». Буксирный трос медленно натянулся, вышел из воды — рывок! Мы, стоя на мостике, почувствовали, что палуба под нами сдвинулась на несколько сантиметров. Матросы на палубе закричали: «Идёт!»
После третьего рывка пароход сошёл со скалы. Я остановил машины, и плавкран, выбирая якорь-цепь, задним ходом вытащил нас подальше в море. При этом мы светили прожектором по воде вокруг себя: в прозрачной воде по обеим сторонам хорошо были видны под водой острые скалы. Как мы прошли между ними и выскочили на плоскую плиту — один Бог знает! Некоторым везёт с рождения…
Подальше от берега мы развернулись, дали ход вперёд, вытравили буксирный трос до 200 метров. Я решил, что с таким мощным навигационным оборудованием (один только магнитный компас, как во времена Колумба) не стоит больше заниматься прибрежным плаванием в тумане, и мы легли курсом прямо на Сочи.
Вообще-то с этим самоопрокидывающимся плавкраном нам разрешалось ходить только в прибрежной полосе. Но я решил плюнуть на все условности. Всё равно уже были нарушены все законы мореплавания. К тому же любой настоящий моряк знает, что в открытом море всегда безопаснее, чем у берега.
Через час рассвело. Прогноз о сильном западном ветре не оправдался. Пограничники нас не вызывали, просто «прохлопали» нас. Так мы и шли в тумане до самого Сочи. Идти там по прямой 220 миль, это 36 часов нашим ходом.
В открытом море мы чувствовали себя спокойно, хотя, конечно, идти двое суток в тумане — удовольствие для моряка ниже среднего. Торчим на мостике, слушаем УКВ на 16-м канале — может, кто-то вызовет из встречных судов, если заметит нас по радиолокатору. Поминутно выходишь на крыло мостика и тоже слушаешь — не слышно ли туманных гудков. В общем, двое суток на нервах. А хуже всего стало, когда по счислению уже стали подходить к кавказскому берегу, а туман всё такой же.
Курс был проложен нами до рейда Кудепсты. По расчётному времени, в 11 утра мы должны были подойти к берегу. Но где ты, родной берег? Видимость не больше 100 метров.
Сбавили ход сначала до среднего, но кошки на душе всё равно скребут. Шестое чувство подсказывает, что берег вот-вот выпрыгнет на нас из тумана.
Миша Елизаров, грамотный моряк, предложил:
— Володя, давай мы для безопасности возьмем кран под борт и так потихоньку пойдём в берег.
Отдали буксир, выбрали его, пришвартовались правым бортом к плавкрану, дали «Малый вперёд», легли на курс 45 градусов, перпендикулярно береговой черте, и напряжённо ждём, когда появится берег Кудепсты. Шли так, в тумане, черепашьим ходом, с полчаса и вот, наконец, перед нами из тумана показались очертания, но вовсе не берега, как мы ожидали. Высоко в небе, выше тумана, проявился смутный силуэт высотного здания. Это был пансионат Курортного городка в Адлере.
Я тут же сделал правую машину «Стоп», а левую «Средний назад». Плавкран по инерции ещё шел вперёд, и мы вместе с ним крутанулись почти на месте и тут же отдали якорь. И очень вовремя — до волнолома на Адлерском пляже оставалось меньше ста метров.
Ура, мы дома! Пересекли Черное море и ошиблись местом всего на пару миль.
На следующее утро за завтраком, стоя на якоре уже на рейде Кудепсты, обсуждали с моряками нашу посадку на мысе Меганом и переход до Сочи.
Я решил, что надо всё-таки извиниться перед боцманом за тот удар кулаком во время паники:
— Витя, ты уж извини меня, что пришлось тебя ударить. Надо было как-то вывести вас всех из панического состояния. А то вы все прыгали по пароходу, как сумасшедшие кролики.
Витя сначала недоуменно посмотрел на меня, мол, о чём это ты? Потом задумчиво потрогал свою нижнюю челюсть и говорит:
— Так вот в чём дело! А я-то думаю, что за фигня, жевать трудно, челюсть болит… Знаешь, Николаич, извиняться не надо. Я всё равно ничего не помню.
Короче, можно было и не извиняться. А ребята, видимо, постеснялись боцману об этом случае напоминать.
Миша Елизаров в свою очередь пожаловался:
— Я теперь после такого пробуждения заснуть уже двое суток не могу. Только начинаю засыпать — меня как будто током бьёт! Кажется, что опять на камни наехали. Скоро от бессонницы нервным стану.
Я посоветовал ему в шутку:
— Возьми отгулы, попринимай Мацесту. Десять целебных ванн сделают из тебя снова здорового моряка. У нас вот на паруснике «Сириус» старпом был, Иван Иванович. Так тот вообще в штормовую погоду валерьянку пил!
Миша не унимался:
— Ну, до этого, я надеюсь, не дойдёт. Тебе хорошо шутить, ты в это время не спал, ты на мостике стоял. А у меня, если хочешь знать, от испуга даже волосы выпадать стали, — Миша для наглядности подёргал себя за золотые кудри и показал всем несколько выдранных волосинок.
Стармех Вилен Орлов компетентно возразил Мише:
— Это не от испуга! От испуга волосы не выпадают!
— А от чего же тогда?
— Это от глупости. Умные волосы покидают дурную голову. Говорил же я вам: сидите на берегу, пейте шампанское с девочками. А вы: в море хотим, в море хотим! И нам с Гешей Шеламовым не дали культурно отдохнуть. Одним словом, молодые капитаны поведут наш караван! А теперь ты будешь нервным и лысым.
Миша отклонил эти обвинения:
— Ладно, ещё посмотрим, кто раньше облысеет! А, кстати, чем там эта песня заканчивается про молодых капитанов? Небось, наградили их?
— Держи карман шире! Так и заканчивается, что за все их подвиги Родина их послала. Так и поётся в песне: «Штурмовать далёко море посылает их страна…»
Это было похоже на правду.
В тот же день меня вызвал в контору в Кудепсту начальник флота Николаев. Это был очень порядочный моряк и вкрадчивый кадровик. Я честно рассказал ему во всех подробностях, как выполнял приказ по перегону плавкрана. Не утаил и посадку на скалы. Николаев расстроился:
— Володя, я понимаю, что мы фактически тебя подставили. Это ещё счастье, что тебе удалось сняться со скалы без повреждений и своими силами. Ты скажи, в судовой журнал ты всё это записал?
— Нет, я только черновой журнал вёл. Чистовой не писал, решил с вами сначала посоветоваться.
Николаев кивнул:
— Правильно сделал. Пока не пиши. Тебя вызывает к себе капитан Сочинского порта. Там ему из службы безопасности мореплавания Министерства пришла телеграмма с приказом разобраться со случаем похищения плавкрана без оформления отхода из Ялты и покарать виновных. Поезжай сегодня же. Подумай, как можно оправдаться и остаться с дипломом. Только про мыс Меганом ничего капитану порта не говори! Этого он не выдержит. А как себя моряки вели в том случае?
— Все, кроме Орлова и Елизарова, в панике вышли из меридиана. Но я их быстро успокоил.
— Интересно как?
— Ну… в общем… пообещал им горячий завтрак с бутербродами, если будут себя хорошо вести.
Вышел я из отряда, сел в Кудепсте на автобус №4 и поехал в Сочинский порт. По дороге стал думать, как мне объясняться с капитаном порта. Иван Сергеевич Кюрегян хорошо ко мне относился. Сам он был настоящим моряком, не из «комнатных капитанов». В молодости сам совершал сложные морские буксировки. Да и человек порядочный, с хорошим морским воспитанием. Поэтому, подумав, я решил не мудрствуя лукаво просто рассказать ему, как было дело.
Контора капитана порта и портнадзор находились на втором этаже старого морвокзала. Дубовые двери, огромные залы, мозаика по стенам, фонтанчик, на нём скульптура голого мальчика с кудрями как у Миши Елизарова и тоже с кефалью в руке — всё в сталинском стиле и поражает свои великолепием. Сталин, кстати, побывал в 1952 году, незадолго до своей смерти, в этом морвокзале, который тогда достраивался и готовился к открытию, и ему понравилось.
Капитан порта встретил меня в своём кабинете почти приветливо:
— А, Егоров! Ну, заходи. Расскажи мне про ваши пиратские действия в Ялте. А где Елизаров? Он же капитаном сейчас на «Сабире»?
— Здравствуйте, Иван Сергеевич. А Елизаров тут ни при чём. Я этой экспедицией руководил, есть приказ начальника отряда. Вся ответственность на мне.
Иван Сергеевич слегка приподнял брови, но ничего не сказал. По его лицу было видно, что ему это понравилось. Он не любил, когда моряки виляли хвостиком и перекладывали свою вину на других.
— Ладно, садись и рассказывай. Чаю хочешь?
Я рассказал откровенно, как всё было, начиная с телефонного звонка Хисамутдинову с набережной в Ялте и до отдачи якоря на рейде Кудепсты. Про посадку на мысе Меганом скромно умолчал. Да и сидели мы там меньше двух часов — это не считается!
Иван Сергеевич всё выслушал и говорит:
— Я, Володя, конечно, понимаю, что Хисамутдинов вас, моряков, всё время подставляет. Твой предшественник Белокриницкий не зря уволился. Но что я могу сделать? Из Министерства пришла телеграмма. Требуют твоей крови. Не могу же я им ответить, что ты хороший парень и поэтому тебе на море всё можно! А как тогда быть с безопасностью мореплавания? Я же капитан порта или кто?
Я кивал головой, мол, согласен:
— Иван Сергеевич, я рапорт вам напишу подробный, там всё ясно будет.
— Ну пиши! Только сейчас, вот тут, в кабинете. Потому что из Москвы казни твоей требуют немедленно. А я пока на обед пойду. Секретарша тебе чай сделает, — Иван Сергеевич сердито надел фуражку и ушёл.
Взял я с его стола авторучку, несколько листов бумаги и написал на его имя рапорт. Дословно помню только начало:
«Относительно перехода морского буксира „Сабир“ с плавкраном „ПК-801“ по маршруту Ялта — Сочи, должен сообщить следующее…»
И дальше изложил изысканным морским языком своё видение этой проблемы. Красочно описал наши героические действия по борьбе с коварной черноморской стихией: самоотверженный выход в туман из Ялты с целью выполнения государственного плана, получение штормового прогноза, маневрирование безопасными курсами относительно ветра и волны для обеспечения минимального риска для плавкрана. Не пожалел одной лишней страницы для краткого описания порядка прохождения циклона над Чёрным морем. Прогнозы погоды по районам за те дни я помнил наизусть, поэтому по моим воспоминаниям получалось, что мы вовсе даже и не собирались уходить в Сочи. Просто, уклоняясь от встречной волны, выбирали безопасное направление движения и, как бы следуя малым ходом по ветру и волне, постепенно отклоняясь вместе с ветром в сторону Кавказского побережья, неожиданно пришли на рейд Кудепсты.
Здесь шторм внезапно стих, туман рассеялся, и нам ничего другого не оставалось, как отдать якорь. Можно было, конечно, вернуться в Ялту и сделать как положено отход в портнадзоре и у пограничников, но топлива на этот переход уже не было. Да и смысл?
Закончил писать рапорт, перечитал — ну до чего красиво! Даже самому понравилось. Особенно то место, где разъяснялись особенности развития циклона в Северном полушарии.
Попил с секретаршей чайку. Тут и Иван Сергеевич вернулся с обеда. Взял мой рапорт, начал внимательно читать, изредка покачивая головой.
Дочитал до конца, посмотрел на меня внимательно и говорит:
— Вот это да! Да тебе ещё медаль надо дать за спасение утопающих! И, главное, всё правильно! И каков слог!
Меня больше интересовала собственная судьба:
— Иван Сергеевич, что будет дальше?
— Ты вот что, Егоров. Диплом пока что оставь у себя. Я твой рапорт, слово в слово, отправлю по телетайпу в Министерство в Службу безопасности мореплавания. Они это должны прочесть! И своё резюме добавлю, что ты действовал правильно. А оригинал рапорта оставлю у себя, для образца. Дам почитать кой-кому из наших сочинских капитанов. Пусть поучатся. А то они, в основном, дальше адлерского причала не ходили. Маршируют по порту в кителях с золотыми погонами, а моря боятся и грамотный рапорт написать не умеют. У меня тут в сейфе хороший коньяк есть, давай по рюмке выпьем, я тебе кое-что расскажу…
Выпили по рюмке, потом ещё по одной, и Иван Сергеевич рассказал, как он в молодости работал капитаном на морском буксире, и как ему однажды досталось буксировать новый плавучий док из Канады через Атлантику на Чёрное море. Как во время шторма в Северной Атлантике, на 12-метровой волне, лопнул стальной буксирный трос, и он неделю гонялся за эти доком по штормовому морю, чтобы не потерять его из виду. И только через 7 дней, когда погода утихла, смог подойти к доку, завести на него буксир и продолжить буксировку.
Ивану Сергеевичу приятно было поделиться некоторыми подробностями этого драматического морского приключения со знающим человеком.
Расстались мы в самых лучших отношениях. На прощанье Кюрегян мне сказал: «Честно говоря, Егоров, когда вы с Елизаровым стоите на буксирах в нашем порту, мне на душе спокойнее. Я знаю, что если в море что-то случится, можно вас послать на выручку, вы всё сделаете. А на наших портовых комнатных капитанов я не надеюсь». Через пару лет его слова подтвердились. Но об этом потом.
Иван Сергеевич был настоящим капитаном порта, который любил и понимал моряков и всей душой ненавидел бюрократическую сторону своей работы.
Дальше всё произошло так, как предсказал Иван Сергеевич. Мой рапорт с его сопроводиловкой был отправлен в Министерство в Службу Безопасности Мореплавания, и там этим объяснением вполне удовлетворились. Медаль мне, правда, так и не дали. Ну и слава Богу! Не хватало мне только до конца жизни ходить с медалью на груди!
Меня после этой истории не переставал мучить вопрос: почему всё-таки мы оказались на мысе Меганом? Была же штилевая погода, и я целых 12 градусов взял правее на дрейф!
Поговорил об этом с начальником флота Николаевым. Он усомнился в нашем магнитном компасе: «А вы девиацию на „Сабире“ давно делали? Может компас врёт?» — «Компас не врёт. Я крутился в Ялте на створах, проверял. Таблица девиации соответствует. И потом здесь в Сочи тоже проверял — без изменений».
Так и оставалось это для меня загадкой, пока, немного погодя, я не поговорил в Крыму с местными моряками. Они мне рассказали, что ничего удивительного в этом случае нет. На Южном берегу Крыма бывает такое явление, и именно в штилевую погоду, когда образуется сильное течение, перпендикулярное береговой линии. Иногда в сторону берега, иногда от берега в море. Причина этому точно неизвестна, но, видимо, этому способствуют большие глубины у самого берега. В лоции Чёрного моря об этом ничего нет. Из-за этих течений иногда в разгар лета вода на пляжах с 25-ти градусов очень быстро падает до 6-ти. Курортники сильно обижаются.