ЧАСТЬ 11 АД
Илья вскочил и рванулся к Борису, Сашка с бешеными глазами молча
двинулся на Илью. Тут раздался голос оператора:
-Эй, эй, ребята, полегче! Сашка, Илья, прекратите!
Камера почти потеряла управление, и изображение перевернулось на бок. Послышался звук двигающихся стульев и сопение.
Положение тогда начала спасать Марта. Ее голос прозвучал отчаянно весело:
- Так! Хватит, мои дорогие, у меня все же День рождения, а вы… Это просто свинство! Сашка, налей мне шампанского. Илья, твой тост. Боренька, рюмочку в руки!
Все постепенно успокоились и нехотя стали рассаживаться за столом. Петька, видимо, еще не проголодался, а, может быть, хотел запечатлеть сцену всеобщего примирения. Во всяком случае, он продолжал снимать, правда неровно. Наверное, в одной его руке была рюмка.
Тут неожиданно вместо Ильи встала Лиля, и камера направилась в ее сторону. Казалось, она решила вслед за Мартой продолжить спасать положение.
- Ребята, давайте жить дружно! – пропищала она.
Марта теперешняя усмехнулась. Обычно Лилька не употребляла расхожие фразы. Милая девушка, такая безобидно-наивная с виду, при близком знакомстве оказывалась слишком мудрой и хитрой для своих широко распахнутых глаз и приоткрытого ротика. Своим писклявым голосом она вставляла порой в обычные фразы замечательно умные или циничные слова, и тот, кто недооценивал ее, поддавшись внешнему впечатлению, мог быть приятно или неприятно удивлен, в зависимости от ситуации.
Но, внимание! Сейчас начнется самое главное:
- Не кажется ли вам, что разговоры о смерти в день рождения просто неприличны? Я хочу извиниться за вас перед именинницей и сказать пару слов о жизни.
Со стороны Ильи началось какое-то движение, но Лиля, не обращая внимания, продолжала скороговоркой:
- Жизнь всегда побеждает. Давайте выпьем за жизнь! Тем более что у нас с Ильей не так давно получилось создать новую жизнь, она сейчас вот здесь. – И Лиля похлопала себя по плоскому животу.
Марта не знала, сколько по театральным законам должна длиться пауза, но та пауза на экране, казалось, никогда не закончится. Камера обескуражено фиксировала каждое Лилино движение: она медленно поднесла к губам бокал и сделала маленький, едва заметный глоток, потом села, откинулась на спинку стула и торжествующим взглядом обвела окружающих. После того как камера пришла в себя, Марта попала в поле ее внимания далеко не первой, но она была уверена: мало, что изменилось за эти мгновения в ее лице. Такие вести не сразу доходят до сознания – некоторое время, как петух, оставшийся без головы, тело еще продолжает ощущать свою жизнедеятельность и отказывается верить во внезапную потерю управления.
Марта на экране продолжала улыбаться – ей удалось затушить ссору друзей и направить застолье в правильное русло. Камера, конечно, не могла проникнуть дальше ей положенного, и буря, зарождающаяся в ее душе, осталась только в памяти.
Марта опять нажала на паузу и придирчиво стала рассматривать свое лицо.
Нет! Никакого движения, никаких страшных сердечных мук. Даже глаза, откликнувшиеся на танец Ильи и Лили в начале вечеринки, сейчас не выдавали прежней растерянности. Может, она и впрямь какая-то ненормальная? Но Марта прекрасно помнила, как тихо погибала в те самые мгновения: первыми перестали дрожать вечно заведенные присутствием Ильи колени, потом страшно пересохло во рту, и наконец замедлило свое биение и сморщилось в маленький жалкий комочек сердце.
Вообще, вся ее жизнь разделялась на «до» этого момента и «после». «До» она была Мартышкой, «после» – турболебедем. Сказочная метаморфоза происходила сейчас, на экране, но была неуловима глазом. По-видимому, все же и мартышкой и лебедем она была железным.
Марта попыталась слегка порыться в воспоминаниях, оказалось, что стало совсем не больно, но разве что чуть-чуть, так же как постоянное нытье в правом боку. Марта копнула глубже и извлекла на поверхность свои мысли в те, самые длинные в ее жизни, минуты. Вспомнила все в той самой последовательности, как они тогда возникали. Было похоже на мультипликацию – так же быстро и ярко. Раннее «до» было безоблачно прекрасным: промелькнули годы учебы в институте, две подружки-хохотушки, тра-ля-ля на празднике жизни, череда легко и безжалостно отсеянных поклонников мельтешила на заднем фоне... Сказочным принцем-эльфом где-то на горизонте показался Илья, стал стремительно приближаться, и оказалось, что он – «Черный плащ». В голове воспроизвелась страшная угроза персонажа стать жвачкой, прилипшей к ботинкам и мучить этим своих недругов. Марта вспомнила, что тогда сосредоточилась именно на жвачке, это и спасло ее от незамедлительной гибели.
Лилькин голос при этом не переставал тихо звучать у нее в голове назойливым комариным писком. Много ли женщин на месте Марты смогли бы в тот миг остаться с таким замечательно непроницаемым лицом? Она думала, что нет, и тогда, именно в то самое мгновение, начала собой гордиться. Эта гордость стала «после» смыслом ее существования, впиталась в нее, как чужая, перелитая в опасные минуты жизни кровь, и заменила ей способность любить не только кого-то, но и самое себя.
Просмотр продолжился. Камера пробежалась по растерянным лицам гостей, заметив полное опустошение рюмок и бокалов. Петр I, наверное, так и не выпил свой – сохранил изображение устойчивым и четким – чувствовал, что снимает переломный исторический момент. Затем, проявляя невольное любопытство, безжалостно совершил наезд на именинницу.
Тут и наступил час истины – выход, вернее, выезд тяжело нагруженного маленького турболебедя.
#
…Исайя на время оторвался от своего важного занятия, заварил себе душистой травы, и неспешно начал пить. Василий сидел в ожидании объяснений. На его лице было написано много вопросов, и грек по достоинству оценил терпеливое непонимание. Вдоволь вкусив из своей чаши, он с улыбкой посмотрел на гостя и начал свой рассказ.
- Много лет назад, когда я был молодым как ты, у меня была семья – мать, отец и братья. Мы жили в деревне у Большого креста. Обрабатывали виноградники, имели немного скота и не знали голода. Отец мой, а раньше и дед, открывали секреты, бережно хранимые морем и горами. Не жалея сил, могли они спускаться к побережью, подниматься в горы и собирать эти секреты по крупицам. А мы с братьями выращивали виноград, делали вино и ждали, когда отец поведает нам о делах своих. Он не торопился, не спешили и мы, ведь жизнь такая длинная, и каждый занят своим делом.
Однажды в нашу деревню пришли чужеземцы, и оказалось, что жизнь может быть и короткой, – это случилось с моей матерью и братьями. Мы с отцом тоже были среди убитых – так думали убийцы. Но бог решил иначе, чудом сохранив нам жизнь. Тяжело было нам с отцом, но тут на помощь и пришли те секреты, которые отец отбирал у воды и гор. Отец долго не мог говорить и, молча день за днем, выводил нас обоих на дорогу бытия.
В тот день, когда я поднялся на ноги, отец заговорил и начал посвящать сына в тайны своих дел. Несколько лет ушло на то, чтобы он передал мне все свои секреты.
Когда отец понял, что я не хуже него овладел секретами моря и гор, то сказал мне: «Сынок, я прожил длинную жизнь, голова моя полна знаний о таинствах природы. Всему, что я умел, хвала Господу, я успел научить и тебя. Как видно, Бог не напрасно оставил меня в живых и тебя, чтобы ты смог наследовать все мои дела. Понимаешь ли ты, что это значит?».
Я промолчал, зная, что отец сам захочет мне все объяснить.
«Это означает, что творим мы дело БОГОУГОДНОЕ. Помни об этом всегда и не верь, если кто-нибудь скажет тебе обратное. Делай свое дело, помогай людям.
Ты должен им и за меня, и за себя, и за своих братьев. Потому что умение, накопленное и одобренное свыше, не должно оставаться вдали от людей».
Вскоре после этого он умер со счастливой улыбкой на губах. Я собрался в дорогу, и слова отца были моим напутствием в жизни.
Долго ходил я по горам в поисках больших деревень, но чужеземцы не оставляли в покое наши земли, и нигде не мог я найти народу достаточно, чтобы послужить им на пользу. По дороге доводилось мне помогать людям больным и умирающим, но этого мне было мало. Единственное место, рассудил я тогда, где смогу стать по-настоящему полезным, – это наша святая обитель, куда стекаются люди со всех сторон. Дорога моя пролегла в сторону монастыря Киккос.