ЧАСТЬ 7 ГРЕХИ
Петр шумно устраивался за столом в кабинете, Марта располагалась напротив. Прямо у нее перед глазами, на стене над головой Петра, в глаза бросался плакат с изображением Филиппа Киркорова. Несмотря на смятение чувств, Марта не могла не отметить сходства, только волосы у Петьки посветлее, а лицо украшено бородой и усами.
- У Риммы страстное чувство? – невольно улыбнулась она.
Петька неожиданно пошел красными пятнами и заерзал на стуле.
- Тебя послали проводить со мной воспитательную беседу?
Марта удивилась, но, быстро сориентировавшись, объяснила свой вопрос:
- Да нет, это я о певце. – Она кивнула в сторону плаката. – Об остальном я не в курсе.
Петр приосанился и почувствовал себя значительно лучше. Как и всякий свободолюбивый человек, он не терпел и намека на вмешательство в его частную жизнь.
Марта замялась, не зная как продолжить разговор. Петька уже совершено расслабился и вопросительно смотрел на нее.
- Петя, получилось так, что мне совершенно не с кем поговорить. Я знаю, мы никогда не были особенно близки, но…
- Да, что там, Мартышка, я тобой искренне восхищаюсь, ты можешь всегда на меня рассчитывать, – великодушно заявил он. – Знаю, тебе сейчас труднее, чем всем нам, даже Лене...
Несмотря на то, что Петька демонстрировал небывалую для него чуткость, Марта поняла для себя окончательно: ничего о своем приговоре она ему не скажет – не получится, да и он ей помочь не сможет. Зачем тогда? Зато в решении ее главной задачи без него не обойтись.
Марта еще несколько секунд помедлила и, зацепившись за последние слова Петра, приступила:
-Да, мне теперь труднее, чем всем вам. Именно поэтому я хочу заняться одним важным делом.
- Решила, наконец, засесть за докторскую? Молодец, давно пора. Если не ты, то кто? Отвлечешься и заодно покажешь всем этим…
- Что же ты сам не покажешь?
- Я и так всем давно показал, а тратить время на писанину – пустое.
- Ладно, каждый по-своему тешит свое честолюбие. Диссертация – не вопрос. У меня есть дело поважнее.
- Бизнес? – оживился относительно материально независимый диссидент.
Марта поморщилась
- Мне надо вернуть себе то, что кто-то из вас украл у меня.
Она никогда так беспощадно не формулировала суть произошедшего десять лет назад события. Петька даже рот от удивления открыл, еще больше став похожим на певца.
- Мартышка, ты что, совсем от горя съехала? – вкрадчиво поинтересовался он.
- Даже представить себе не можешь, как съехала.
Она произнесла это таким тоном, что Петру сразу стало понятно: Марта как никогда решительно настроена. Его хорошо проветриваемые мозги приготовились к напряженной работе.
- Ты серьезно? Объясни тогда поконкретнее.
- Вспоминай, Петрушка, вспоминай.
Байкер растерялся – «Петрушкой» Марта называла его только в моменты непримиримости.
- Мартышка, ну ты чего напрягаешь? – Петр I округлил глаза до полного сходства со своими двойниками.
- Вот именно, напрягись и вспомни нашу совместную вечеринку десятилетней давности.
- Это, когда мы отмечали Илюшкин День рождения?
- Нет, это когда мы отмечали мой День рождения, 25 лет, окончание тобой ординатуры и… помолвку Ильи и Лили.
- Все сразу?
- А ты, конечно, запомнил только свой личный праздник?
Петр порылся в личном архиве памяти и, похоже, выудил оттуда нечто интересное:
- А! Ты об этом!
- Да, да, я об этом, а ты о чем?
- Я припоминаю ту грандиозную вечеринку с выходом.
- И даже помнишь, чей это был выход?
Петр неожиданно приподнялся со стула, схватил руку Марты и галантно поднес ее к своему лицу. Не слишком стараясь, слегка дотронулся до нее губами и торжественно произнес:
- Ваш, миледи.
Марта автоматически, ничуть не желая обидеть Петьку, потерла влажное место на запястье и спокойно продолжала:
- Я прошу тебя, Петя, очень прошу, вспомни все, что ты сможешь о том вечере. Только не забудь, что воспоминания должны касаться не только тебя, но и всех остальных, каждого.
- Мартышка, а могу я наконец узнать, что все-таки случилось?
- Я расскажу тебе, если ты, конечно, этого заслужишь и … если уже не знаешь этого сам.
- Что ты хочешь сказать? Я окончательно запутался.
- Не мудрено. – Марта покосилась на плакат. – Ну ты не отчаивайся, вместе мы разберемся. Пару-тройку дней подумай, можешь даже кое-что записать, а потом мы встретимся и еще раз все обговорим.
- Марта! – Петр I вдруг необычайно оживился. – А у кого-нибудь сохранилась запись, которую я тогда сделал? Ты ведь помнишь, что я почти весь вечер провел с видеокамерой, снимая?
«Не он, – думала Марта, – или хороший артист. Но как раз этого я никогда в нем и не замечала. Ладно, поживем – увидим».
Странно, как обычные пословицы меняют смысл, если применить их не ко времени. Сейчас каждая пословица в будущем времени будет иметь для нее издевательский оттенок. Как прожить отведенный остаток жизни, не изранившись до последнего всем чем попало? Черт бы побрал этот принцип «информированного согласия» и всех, кто его придумал! Умничают при полном здоровье и думают, что имеют страховку от падения в вечность. Даже продвинутый по закоулкам человеческой психики великий З. Фрейд, услышав от своего врача приговор «рак» не нашел ничего более умного, как прошептать: «Кто дал Вам право говорить мне об этом?» Она пошла куда дальше – не только спокойно выслушала свой приговор, но и продолжала жить прежней жизнью, даром, что болезнь печени любезно предоставила ей такую возможность. Временно. В приговорах, особенно хоть сколь-либо отсроченных, есть особое коварство. Они могут таить в себе огромную разрушительную силу, исходящую от обреченного. И тут уж лучше держаться от них подальше. Приговоренных подгоняет время, и все дела и счета должны увидеть свой итог.
#
…Василий смотрел на руки Исайи как завороженный. Так же порой вечерами он смотрел на материнские руки, перебиравшие спицы. Руки у маменьки маленькие и красивые, а глаза так и светятся лаской и добротой.
Василий побыстрее постарался забыть неприятный и непонятный разговор с греком. Все равно не может он пока уйти из этого прибежища, тогда лучше уж и не спорить. Дух сатанинский, похоже, и сюда, далеко в горы, забрался – искушает людей, а праведник для него дороже во сто крат. Василий тихонько перекрестился и прочитал про себя молитву. Кто его знает, этого грека, может он и не православный вовсе, и не грек. В этих краях и турок предостаточно обосновалось. Правда, не любят их местные, да и этот вот живет один, как колдун. Все какие-то снадобья варит. Справедливости ради нельзя не признать – помогают они хорошо, но Василий больше пить их не станет. А вдруг они ему навредят? Телу его, или, еще хуже, душе. Скорее бы на ногу встать, в тот же день уйдет он из этого места.
Исайя тем временем продолжал сновать руками от склянки к склянке, ставя одну на огонь, остужая другую водой. Запах стоял пряный, но приятный, серой не пахло. Василий, успокоенный этой мыслью, задремал, сидя на удобной скамье с овечьей шкурой.
Снился ему родной просторный купеческий дом, горячий самовар, румяные пряники, потом и отцова лавка. Как будто стоит он в этой лавке и продает отрез за отрезом, а маменька подходит сзади и говорит ему: «Что же ты, сынок мой единственный, все трудишься, а я одна дома без тебя скучаю. Отец-то совсем от меня отвернулся». Василий обернулся на матушку и обмер: от цветущей красавицы-купчихи остались только добрые глаза, в остальном, это была незнакомая сухая старушка, протягивающая к нему руки в бессильной попытке обнять.
Василий с усилием пробудился, сбросил мрачный сон, и решил, чтобы отвлечься немного поговорить с хозяина о том-о сем.
Старик охотно вступил в разговор, не отрываясь при этом от своего занятия. Он бережно раскладывал по склянкам какие-то порошки и кристаллы, и довольная улыбка не покидала его темного, будто испеченного на солнце лица.
«Нет, – подумал Василий, – у посланника дьявола не может быть такого доброго лица, да и поступил он со мною по-христиански, как добрый самаритянин».
- Что это вы все время варите-парите? – поинтересовался Василий якобы невзначай.
- Готовлю снадобье специальное для особых людей.
- Для каких же таких особых? – Васильевы подозрения вспыхнули с новой силой.
- Для слабых, – сказал Хозяин, словно слабых людей было так мало, что на всех хватило бы из его сосудов.
- И есть лекарство от слабости? Что-то не знаю я такой болезни отдельной.
Василий считал себя довольно искушенным в болезнях – с докторами ему приходилось разговаривать.
Грек продолжал улыбаться:
- Нет, болезни разные, а слабость у всех одна.
- И какая же это слабость? – Василий решил, что грек смеется над его невежеством.
- Слабость эта – самая большая ошибка и заблуждение, но люди боятся быть сильными и терпеливыми без посторонней помощи.
- Не понимаю я Вас что-то, уважаемый Исайя. Разве может быть лекарство от слабости человеческой?
- Может, Василий, может. Многие ищут такое лекарство, да находят немногие.
- Значит, лекарство имеется только у Вас одного? – недоверчиво сощурил глаза Василий.
- Думаю, так оно и есть, – просто ответил хозяин...