«Я был диджеем и разочарованным ударником, — начинает разговор Ренаат, зажигая сигарету и сразу живо размахивая руками. — У меня не было таланта ударника. И вот почему я создал лейбл — чтобы быть поближе к музыкантам. Мы начали в ‘83 году. Я — совсем молодой паренек, который работает в музыкальном магазине и нарезает копии с местных каверов на заграничные песни». Была такая мода в Бельгии того времени: ты перепеваешь чужие темы в надежде, что они выстрелят, а ты озолотишься. «А когда я познакомился с музыкой Деррика Мэя и Джоуи Белтрана, я хотел привезти их международный движ к нам в Бельгию, потому что у нас была настоящая пустошь».
«В наш магазин приходили уайтлейблы — пластинки в чисто белых конвертах — счастье там было найти хотя бы телефон. С Дерриком я познакомился именно так — позвонив ему в Детройт. С Афексом было так же. Все получалось просто, потому что и Джоуи, и Деррик были очень молодыми и быстрыми на подъем. Джоуи было 17, например. Эти ребята сидели у себя по домам, создавали музыку, на которую никто особо не обращал внимания и каким-то образом их пластинки попадают в Бельгию. Странное дело — вся непонятная электроника приходила Бельгию первой. Я звонил каждому. Например, Джоуи Белтраму в Нью-Йорк, сказав ему, что в восторге от его треков и покупаю ему билет для перелета через океан.
«Прорыв R&S произошел с Белтрамом. Его пластинка Energy Flash вывела нас на международный уровень и обеспечила признание». Издавая релизы Деррика Мэя и Карла Крейга, R&S Records быстро себе заработало репутацию визионера непонятного техно. Но Ренаат смотрел дальше и вот на горизонте появилась фигура странного рыжего паренька, который пишет не менее странную глитч-музыку в своем домике на юге Англии.
«В ‘91 году в моей жизни появился Афекс Твин. Он был совсем юн, у него вышло пару скромных пластинок и он приехал в Бельгию с огромной коробкой полной кассет. Он не мог себе позволить никакого оборудования, он паял свои синтезаторы и записывал результат на кассетный магнитофон. Помню, как мы с ним сидели у меня дома, прослушивая кассеты и поймал себя на мысли „Твою ж мать, этот чувак сюда точно прилетел с другой планеты“. Первые его два альбома состояли из треков, которые мы отобрали с тех самых кассет. И когда мы начали выпускать музыку Афекса Твина, фанаты нашего лейбла (для которых мы были королями техно-музыки) смешали нас с говном: „Кошмар-кошмар, вы уронили свое имя“. Но я не хочу следовать рыночным трендам — как это делают 99% других лейблов — иначе я умру со скуки. Я хочу держать лейбл в тонусе и поэтому если мне нравится музыка, пусть даже я ее и не понимаю, я все равно ее подписываю на выпуск».
Ренаат о названии R&S и его оформлении: На R начинается мое имя, на S — моей жены Сабины. Вздымающийся конь оттого, что я всегда питал большую страсть к лошадям, мечтал еще с детства на них кататься. Треугольник — символ защиты. Черный — цвет ночи, зеленый — надежды, голубой — романтики.
R&S очень быстро вписались и в историю хаус-музыки. «Пластинка Jaydee — Plastic dreams стала хитом по чистой случайности. Она никоим образом не соприкасалась с музыкальной модой того времени; она никак не была похожа на треки, что тогда заводили в клубах». Plastic dreams стал номером один в танцевальных хит-парадах Америки и теперь на R&S обратили внимание гиганты звукозаписи. «Мы были на пике формы и тут появляются Sony Music, которые захотели строить с нами совместное предприятие». Партнерство обернулось кучей проблем. «Классический конфликт мейджора и независимого лейбла. Я бы сказал больше: конфликт мейджора и Ренаата — они пытались подписать в обход нас Деррика Мэя и Кена Иши».
Совместное предприятие продержалось всего год и сопровождалось ожесточенным давлением. «Мне все равно: Будда, Аллах, Господь, Королева Англии или Обама — без разницы. Я буду вежлив с каждым, но не позволю никому диктовать, что мне делать. Мейджоров не интересовали мои изыскания — они желали только хитовые пластинки. Я постоянно с ними собачился, потому не играл в их игры. Я не искал музыкантов, которые выстрелят на весь мир; и нам не надо ничего доказывать — мы уже состоялись как лейбл. Мы начинали с ничего: с улицы, без бумаг, без бизнес-плана и все равно стали огромным издательством. Знаете, сколько мы продали пластинок? Я без понятия! Даже сейчас я не знаю сколько их».
После разрыва отношений с Sony Music лейбл Ренаата ввязался в еще одну авантюру — на этот раз с семейством независимых музиздательств PIAS. «Музыка на то время стала бесконечно однообразной. Об этом я говорил многократно и готов еще разок повторить — в ‘99 году у меня сложилось впечатление, что я слушаю один и тот же трек. Я устал от менеджеров, устал от высокомерия диджеев, которые уже становились суперзвездами; и для меня R&S превратился в чистый заработок. И я остановил процесс. Приехали».
После 20 лет работы R&S встал на паузу. «Вместе с нами трудились 35 человек. Я пришел в офис и сказал: „Простите, ребят, но мы зашли куда-то не туда“. И все закончилось. Мне нужно было найти вдохновение. Я купил ферму, завел лошадей и вместе с Сабиной мы днями напролет разгребали навоз. Фантастическое время! Я не слушал музыку шесть лет. Ничего. Чистая тишина.
Супруги жили счастливо и обособленно вплоть до 2006 года, когда знакомое лицо, продираясь через грязь и навоз, постучало в дверь. «К нам зашел юрист, с которым мы проработали 20 лет, и один из наших ребят с британского отделения R&S. Они приехали к нам, а я уже к тому времени выглядел как настоящий фермер: с бородой и в одной и той же паре джинс шестой год подряд. Ребята приехали уговаривать меня вернуться. Мы пошли в ресторан, проговорили за четырьмя бутылками вина и под конец вечера я сказал: «Ладно, к черту, давайте попробуем».
И примерно тогда к Ренаату пришло вдохновение на вторую волну R&S. Надо сказать, из необычных мест. «К тому времени дабстеп начал соединяться с техно музыкой. На сцене творили Mala, Burial. Mala, кстати, внес огромный вклад в развитие сцены — он ее крестный отец. Вот тогда и пронеслось в голове: «Может быть, может быть... Ok, нырнем еще разок».
Камбэк не был сказочным. «На протяжении трех лет царил невообразимый бардак, — смеется Ренаат. — Ничего не получалось. В британском офисе хотели сделать все по-своему и в этом и был корень всех бед. И тогда мы с Сабиной решили взять снова все в свои руки. В 2009 году мы встали у руля. Я решил отслушивать все. Мне далеко за 60 и я единственный старикан, который трясет задницей на танцполе, подбегая иногда к диджею с вопросом «Что это играет?». Может, я из ума выжил, не знаю.
Ренаат Вандепапиелере и Сабина Майес сначала сорвали куш, потом его спустили, потому сами исчезли, а теперь они вернулись. У них все завязано на музыке и Ренаат до сих пор усердно прочесывает бельгийские бутики с пластинками, сверяясь с современными вкусами. «Танцевальная культура происходит на улицах. Это не башня с золотыми кольцами, где шик-блеск-красота; и это не бессмысленные бумажки . В наши дни так: бургер за бургером, клон на клоне, копия копии. Скажу вам чем занимается R&S: мы не следуем трендам, мы пытаемся привнести свое. Да, возможно, на момент релиза нас не поймут ни слушатели, ни покупатели. Мы только можем надеяться на понимание. Ну, а если не понравится — что ж поделать. Мы надеемся, что выпускаем музыку вне времени и я стараюсь этому принципу неизменно следовать».
Статья в журнале Vice.
Перевод: Георг Палладьев
_____