Некоторые замечания по поводу необоснованных репрессий Сталинского периода.
Не хочу оправдывать ни какие преступления, в том числе и сталинского времени. Однако заметим, что преступления времен культа личности по какой то причине выпячиваются, преувеличиваются, рисуются самыми мрачными красками. В то же время аналогичные и гораздо более страшные преступления белогвардейцев или американских вояк замалчиваются. Это ведет к искажению истории, очернению одних и обеливанию других в пропагандистких целях.
Не много истории. Начнем «от Адама.»
Преступления крепостников, Салтычиха.
Комсомольская правда.
АНТОН САДКОВ, ПЕТР ПАВЛОВ
Чтобы не писали о веке Просвещения в России, нравы в 18-м столетии царили жесткие. Крепостное право означало, что крестьянин являлся вещью барина, и ничего особо страшного в его истязаниях никто не видел.
В материалах дела был, например, такой эпизод. Одного из слуг Салтыкова лично высекла. Потом он всю зимнюю ночь провел во дворе, а на утро помещица опять же сама облила его голову кипятком. Падающего человека она продолжала избивать, а потом распорядилась отвезти его в другую усадьбу, куда его доставили уже мертвым. Все это происходило в Москве, на Лубянке.
Сначала она стала жестоко избивать слуг за недобросовестно выполненную работу. Со временем наказания становились всё изощрённее. Она била жертв поленом, обливала кипятком, рвала уши раскалёнными щипцами. Выживших приказывала пороть до смерти, а сама с наслаждением наблюдала за этим. Часто поджигала несчастным волосы или просто собственноручно их вырывала. Любила пытать и убивать молодых невест перед самой женитьбой.
Среди ужасающих эпизодов этого «дела» - рассказ о истязании беременной женщины. Роды начались во время пыток, что только раззадорило наблюдавшую за всем помещицу, которая истошно кричала: «До смерти!».
До прошения Савелия и Ермолая, жалоб на Салтычиху поступало множество (историкам известно 21 обращение). Но при тогдашней бюрократии положить то или иное дело «под сукно» не представлялось большой проблемой. А Салтыкова и сама принадлежала к довольно родовитому роду, и по мужу. Да и на подарки влиятельным людям не скупилась. От жалоб, в результате, страдали сами жалобщики. Всех их следствие выдавало помещице.
В результате из 138 случаем «доведения до смерти» доказать удалось «всего» 38. Еще по 26 случаям она признана подозреваемой.
«Бесчеловечную вдову», «урода рода человеческого» лишили дворянского звания. Далее последовало так называемое «поносительное зрелище». Осужденная с табличкой «Мучительница и душегубица» была прикована к позорному столбу на эшафоте. Все желающие жители Санкт-Петербурга могли в вольной форме высказать Салтыковой свое отношение. Дальнейшее наказание суровостью не отличалось. Садистку отправили на вечное поселение в Иоанно-Предтеченский женский монастырь в Москве (ныне действующий, находится по адресу Малый Ивановский переулок).
Интересно, что на сыновьях Салтычихи эта история никак не отразилась, они продолжали службы по военной линии. Сама помещица прожила до 1801 года, дожив до 70 лет, из которых 33 года она провела в монастыре»
От себя замечу, что расследование по делу Салтычихи императрица одобрила, желая прослыть в Европе просвещенной государыней. В то время как подобных истязателей было «пруд пруди». И не только в 18-м веке, а на протяжении всей истории государства Российского.
Вспомним некрасовские стихи.
…зашел я на Сенную.
Там били женщину кнутом
Крестьянку молодую.
Ни слова из ее груди,
Лишь кнут свистел , играя…. .
А вот «наказания» введенные Петром великим.
Воинский устав Петра первого
Составленный для войска, Воинский артикул проводит и чисто военный взгляд на преступление. Преступление рассматривается не с точки зрения правонарушения, а как нарушение субординации, неисполнение приказанного, ослушание; на внутреннюю или нравственную сторону деяния обращается столь мало внимания, что измена и покушение на самоубийство совершенно равны в глазах законодателя и облагаются одним и тем же наказанием — лишением жизни. Наказание же имеет своей основной идеей — возмездие, а ближайшей целью — истребление преступника и устрашение. Отсюда обилие жестоких казней и наказаний осрамительных.
За массовое бегство, самовольный трактат или капитуляцию, сдачу крепости могла быть использована децимация[2]. Наказания в Уставе делились на 5 групп:
1. Обыкновенные телесные наказания (в частности, скованием в железо, хождением по деревянным кольям, битьем батогами).
2. Жестокие телесные наказания (например, шпицрутенами, клеймением железом, обрезанием ушей, отсечением пальцев или руки, каторгой).
3. Наказания смертные (расстрелом (аркебузированием), отсечением головы, виселицей, колесованием, четвертованием, сожжением, залитием горла металлом, повешением за ребро на крюк).
Среди преступлений, требовавших смертной казни, фигурировали и такие, как чародейство (чернокнижие), богохульство, непристойное рассуждение о монархе, брань о генерале или фельдмаршале, блуд близких родственников, кража более двадцати рублей, порча прибитого указа, укрывательство.
Особой жестокостью отличается раздел о пытках («будеже все преступники в равном явятся подозрении, и между оными отец с сыном или муж с женою найдется, тогда сына или жену наперед к пытке привесть»).. От пыток освобождены дворяне, чиновники, старики, дети, беременные женщины (за исключением государственных дел и убийств).
Артикул 191. Ежели кто украдет (1) ценою более двадцати рублев, (2) в четвертые, (3) ежели во время нужды водяной или пожарной или (4) из артиллерии, магазейну, амуниции или цейхгауза его величества, или (5) от своего собственного господина, или (6) от товарыща своего, или (7) на месте, где он караул имел, оный хотя много или мало украл, имеет быть повешен.
Понятно, что для нас, людей XXI века, такие наказания считаются безумно жестокими, на грани садизма. Но стоит понимать, что мораль не только правителей или дворянства, но и простых людей в XVIII–XIX веках была совершенно другая, и отношение к жестокости, как и само определение этого слова, были совершенно отличными от нашего.
«Во время отсутствия графа Воронцова из Одессы в 1827 году новороссийскими губерниями управлял тайный советник граф Пален. Во всеподданейшем рапорте от 1-го октября 1827 года граф донёс о тайном переходе двух евреев через реку Прут и привосокуплял, что одно только определение смертной казни за карантинные преступления способно положить предел оным. Император Николай на этом рапорте написал нижеследующую собственноручную резолюцию: „Виновных прогнать сквозь тысячу человек двенадцать раз. Слава Богу, смертной казни у нас не бывало и не мне её вводить
«Аракчеев переехал в Чугуев, откуда 24 августа направил Александру I подробное донесение о принятых им мерах к подавлению восстания и расправе над восставшими. Он писал: „Определённое наказание произведено в Чугуеве 18-го августа, и к оному приведены из Волчанска все арестанты и из Змиева главнейшие бунтовщики…а прочие 37 наказаны; но сие наказание не подействовало на остальных арестантов, при оном бывших, хотя оно было и строго и примерно“ (до половины из наказанных были забиты на месте; сохранился список наказанных с пометками Аракчеева против имён умерших „умре“)».
Материал из Википедии — свободной энциклопедии
Шпицрýтен (нем. Spießrutenlaufen, Spiess — копьё, пика и Rute — хлыст) — длинный, гибкий и толстый прут из лозняка (ивового кустарника) либо (позже) штатный металлический шомпол к дульнозарядному огнестрельному оружию, применяемый для телесных наказаний (наказание шпицрутенами) в XVII—XIX веках в Европе.
Устав этот просуществовал, с некоторыми изменениями, до конца 19-го века. Указ 1863 г. отменил телесные наказания для женщин, клеймение преступников, ограничил применение розг, запретив применять их к духовенству, учителям, крестьянской администрации. В армии отменялись шпицрутены и другие средства телесных наказаний, за исключением розг.
Достоевский . Записки из мертвого дома.
Молча помогали несчастному и ухаживали за ним, особенно если он не мог обойтись без помощи. Фельдшера уже сами знали, что сдают битого в опытные и искусные руки. Помощь обыкновенно была в частой и необходимой перемене смоченной в холодной воде простыни или рубашки, которою одевали истерзанную спину, особенно если наказанный сам уже был не в силах наблюдать за собой, да, кроме того, в ловком выдергивании заноз из болячек, которые зачастую остаются в спине от сломавшихся об нее палок. Последняя операция обыкновенно очень бывает неприятна больному. Но вообще меня всегда удивляла необыкновенная стойкость в перенесении боли наказанными. Много я их перевидал, иногда уже слишком битых, и почти ни один из них не стонал! Только лицо как будто всё изменится, побледнеет; глаза горят; взгляд рассеянный, беспокойный, губы трясутся, так что бедняга нарочно прикусывает их, бывало, чуть не до крови зубами. Вошедший солдатик был парень лет двадцати трех, крепкого, мускулистого сложения, красивого лица, высокий, стройный, смуглотелый. Спина его была, впрочем, порядочно пообита. Сверху до самой поясницы всё его тело было обнажено; на плеча его была накинута мокрая простыня, от которой он дрожал всеми членами, как в лихорадке, и часа полтора ходил взад и вперед по палате. Я вглядывался в его лицо: казалось, он ни о чем не думал в эту минуту, смотрел странно и дико, беглым взглядом, которому, видимо, тяжело было остановиться на чем-нибудь внимательно. Мне показалось, что он пристально посмотрел на мой чай. Чай был горячий; пар валил из чашки, а бедняк иззяб и дрожал, стуча зуб об зуб…….
… Что за упрямый был это характер, или уж слишком трусливый; ведь заволока была хоть и не так, как палки, но тоже очень мучительна. Больному собирают сзади на шее кожу рукой, сколько можно захватить, протыкают все захваченное тело ножом, отчего происходит широкая и длинная рана по всему затылку, и продевают в эту рану холстинную тесемку, довольно широкую, почти в палец; потом каждый день, в определенный час, эту тесемку передергивают в ране, так что как будто вновь ее разрезают, чтоб рана вечно гноилась и не заживала. Бедняк переносил, впрочем с ужасными мучениями, и эту пытку упорно несколько дней и наконец только согласился выписаться. Глаза его в один день стали совершенно здоровые, и, как только зажила его шея, он отправился на абвахту, чтоб назавтра же выйти опять на тысячу палок. Конечно, тяжела минута перед наказанием, тяжела до того, что, может быть, я грешу, называя этот страх малодушием и трусостию. Стало быть, тяжело, когда подвергаются двойному, тройному наказанию, только бы не сейчас оно исполнилось. Я упоминал, впрочем, и о таких, которые сами просились скорее на выписку еще с не зажившей от первых палок спиной, чтоб выходить остальные удары и окончательно выйти из-под суда; а содержание под судом, на абвахте, конечно, для всех несравненно хуже каторги…..
…крещеный калмык Александр или Александра, как звали его у нас, странный малый, плутоватый, бесстрашный и в то же время очень добродушный, рассказывал мне, как он выходил свои четыре тысячи, рассказывал смеясь и шутя, но тут же клялся пресерьезно, что если б с детства, с самого нежного, первого своего детства, он не вырос под плетью, от которой буквально всю жизнь его в своей орде не сходили рубцы с его спины, то он бы ни за что не вынес этих четырех тысяч. Рассказывая, он как будто благословлял это воспитание под плетью. «Меня за всё били, Александр Петрович, — говорил он мне раз, сидя на моей койке, под вечер, перед огнями, — за всё про всё, за что ни попало, били лет пятнадцать сряду, с самого того дня, как себя помнить начал,.. «Я знал, что меня будут наказывать строго и что, может, из-под палок не выпустят, и хоть я и привык к плетям, да ведь четыре тысячи палок — шутка! да еще всё начальство озлилось! Знал я, наверно знал, что не пройдет даром, не выхожу; не выпустят из-под палок. Я сначала попробовал было окреститься, думаю, авось простят, и хоть мне свои же тогда говорили, что ничего из этого не выйдет, не простят, да думаю: все-таки попробую, все-таки им жальче будет крещеного-то. Меня и в самом деле окрестили и при святом крещении нарекли Александром; ну, а палки все-таки палками остались; хоть бы одну простили; даже обидно мне стало. Я и думаю про себя: постой же, я вас всех и взаправду надую. И ведь что вы думаете, Александр Петрович, надул! Я ужасно умел хорошо мертвым представиться, то есть не то чтобы совсем мертвым, а вот-вот сейчас душа вон из тела уйдет. Повели меня; ведут одну тысячу: жжет, кричу; ведут другую, ну, думаю, конец мой идет, из ума совсем вышибли, ноги подламываются, я грох об землю: глаза у меня стали мертвые, лицо синее, дыхания нет, у рта пена. Подошел лекарь: сейчас, говорит, умрет.
Понесли меня в госпиталь, а я тотчас ожил. …, да нет, нос утри, не забили, а отчего не забили? А всё тоже потому, что сыздетства под плетью рос. Оттого и жив до сегодня. Ох, били-то меня, били на моем веку!» — прибавил он в конце рассказа как бы в грустном раздумье, как бы силясь припомнить и пересчитать, сколько раз его били. «Да нет, — прибавил он, перебивая минутное молчание, — и не пересчитать, сколько били; да и куды перечесть! Счету такого не хватит». Он взглянул на меня и рассмеялся, но так добродушно, что я сам не мог не улыбнуться ему в ответ. «Знаете ли, Александр Петрович, я ведь и теперь, коли сон ночью вижу, так непременно — что меня бьют; других и снов у меня не бывает». Он действительно часто кричал по ночам и кричал, бывало, во всё горло, так что его тотчас будили толчками арестанты: «Ну, что, черт, кричишь!»
.
Поручик же был чем-то вроде утонченнейшего гастронома в исполнительном деле. Он любил, он страстно любил исполнительное искусство, и любил единственно для искусства. Он наслаждался им и, как истаскавшийся в наслаждениях, полинявший патриций времен Римской империи, изобретал себе разные утонченности, разные противуестественности, чтоб сколько-нибудь расшевелить и приятно пощекотать свою заплывшую жиром душу. Вот выводят арестанта к наказанию; Жеребятников экзекутором; один взгляд на длинный выстроенный ряд людей с толстыми палками уже вдохновляет его. Он самодовольно обходит ряды и подтверждает усиленно, чтобы каждый исполнял свое дело рачительно, совестливо, не то... Но уж солдатики знали, что значит это не то. Но вот приводят самого преступника,
— Друг ты мой, — говорит он, — да что же мне-то делать с тобой? Не я наказую, закон!
— Ваше благородие, всё в ваших руках, помилосердствуйте!
— Ну, да уж что! Уж так и быть, для тебя! Знаю, что грешу, но уж так и быть... Помилую я тебя на этот раз, накажу легко.
Но вот грозная процессия тронулась, повели; загремел барабан, замахали первые палки... «Катай его! — кричит во всё свое горло Жеребятников. — Жги его! Лупи, лупи! Обжигай! Еще ему, еще ему! Крепче сироту, крепче мошенника! Сажай его, сажай!» И солдаты лупят со всего размаха, искры сыплются из глаз бедняка, он начинает кричать, а Жеребятников бежит за ним по фрунту и хохочет, хохочет, заливается, бока руками подпирает от смеха, распрямиться не может, так что даже жалко его под конец станет, сердешного. И рад-то он, и смешно-то ему, и только разве изредка перервется его звонкий, здоровый, раскатистый смех, и слышится опять: «Лупи его, лупи! Обжигай его, мошенника, обжигай сироту!..»
Что вынес народ в первую мировую известно. Напомню все же некоторые моменты.
Мортира предназначалась для разрушения особо прочных фортификационных сооружений ..
Скорострельность «Берты» составляла 1 выстрел в 8 минут. Разные варианты орудия применяли разные виды боеприпасов. Тип М стрелял тяжёлыми снарядами массой 810 кг на дальность до 9300 метров. Тип Гамма стрелял лёгкими снарядами массой 960 кг на дальность 14100 метров, тяжёлыми снарядами массой 1160 кг на дальность до 12500 метров. Все три типа используемых снарядов обладали для того времени огромной разрушительной силой.. Защитники крепостей считали самыми ужасными бронебойные снаряды, от которых не спасали двухметровые перекрытия из стали и бетона.
В годы Первой мировой войны немцы успешно применяли «Берты» при осаде хорошо укрепленных крепостей. Для того чтобы сломить волю к сопротивлению и вынудить к сдаче гарнизон форта в тысячу человек, требовались две мортиры, сутки времени и 360 снарядов
Поставьте себя на место защитника той крепости. Представьте, что это вы сидите и ждете смерти в течение суток. Каждые 8 минут слышится вой приближающегося снаряда и оглушительный страшный взрыв, от которого дрожит земля. После суточного обстрела некоторые защитники крепостей сходили с ума.
Отравляющие газы
В общей сложности воюющие страны израсходовали за годы Первой мировой более 125 тыс. т отравляющих веществ, а число солдат, погибших от отравления, достигло миллиона человек,
Вот как описывали это событие очевидцы: "Лица, руки людей были, глянцевого серо-черного цвета, рты открыты, глаза покрыты свинцовой глазурью, все вокруг металось, кружилось, борясь за жизнь. Зрелище было пугающим, все эти ужасные почерневшие лица, стенавшие и молящие о помощи: Воздействие газа заключается в заполнении легких водянистой слизистой жидкостью, которая постепенно заполняет все легкие, из-за этого происходит удушение, вследствие, чего люди умирали в течение 1 или 2 дней".
А офицеры все гнали и гнали людей на убой, под артиллерийский и пулеметный огонь. Для чего это было нужно не понимали ни солдаты ни сами офицеры. Объяснять это всеобщее умопомрачение тем, что какой то студент выстрелил в какого то эрцгерцога было безумием в квадрате. Как видим, революционные солдаты, расстреливавшие офицеров без суда и следствия , имели на то некоторые основания.
Белый террор
Информационно-аналитический сайт о человеческом обществе и общественном единстве
Сам Колчак откровенно писал о созданной им “вертикали управления”:
“Деятельность начальников уездных милиций, отрядов особого назначения, всякого рода комендантов, начальников отдельных отрядов представляет собой сплошное преступление”.
Ну а что касается “красного террора”, то его размеры были совершенно несопоставимы с белым, да и носил он в основном ответный характер. Это признавал даже генерал Гревс, командующий 10-тысячным американским корпусом в Сибири:
“В Восточной Сибири совершались ужасные убийства, но совершались они не большевиками, как это обычно думали, Я не ошибусь, если скажу, что на каждого человека, убитого большевиками, приходилось 100 человек, убитых антибольшевистскими элементами”.
И так было не только в Восточной Сибири. Так было по всей России.
Впрочем, откровенные признания американского генерала отнюдь не снимают с него вины за участие в расправах над отвергавшим дореволюционные порядки народом. Террор против него осуществлялся совместными усилиями иностранных интервентов и белых армий. Всего на территории России было более миллиона интервентов — 280 тысяч австро-германских штыков и около 850 тысяч английских, американских, французских и японских.
Совместная попытка белогвардейских армий и их иностранных союзников учинить российский “термидор” обошлась нашему народу, даже по неполным данным, очень дорого: около 8 миллионов убитых, замученных в концлагерях, умерших от ран, голода и эпидемий. Материальные же потери страны, по оценкам экспертов, составили астрономическую цифру — 50 миллиардов золотых рублей.
СЕГОДНЯ обо всем этом власть и ее прислужники стараются не вспоминать. ..Да и параллели с сегодняшней Россией, где власти в союзе со своими западными “друзьями” также ведут войну против собственного народа, напрашиваются сами собой. …
А вот сцены колчаковских расправ, набросанные, так сказать, с натуры:
“Само убийство представляет картину настолько дикую и страшную, что трудно о ней говорить даже людям, видавшим немало ужасов и в прошлом, и в настоящем. Несчастных раздели, оставили лишь в одном белье: убийцам, очевидно, понадобились их одежды. Били всеми родами оружия, за исключением артиллерии: били прикладами, кололи штыками, рубили шашками, стреляли в них из винтовок и револьверов. При казни присутствовали не только исполнители, но также и зрители. На глазах этой публики Н.Фомину … нанесли 13 ран, из которых лишь 2 огнестрельные. Ему, еще живому, шашками пытались отрубить руки, но шашки, по-видимому, были тупые, получились глубокие раны на плечах и под мышками. Мне трудно, тяжело теперь описывать, как мучили, издевались, пытали наших товарищей” (с.20-21).
Далее следует рассказ об одном из бесчисленных колчаковских застенков.
“Тюрьма рассчитана на 250 человек, а в мое время там сидело больше тысячи… Главное население тюрьмы – большевистские комиссары всех родов и видов, красногвардейцы, солдаты, офицеры – все за прифронтовым военно-полевым судом, все люди, ждущие смертных приговоров. Атмосфера напряжена до крайности. Очень удручающее впечатление производили солдаты, арестованные за участие в большевистском восстании 22 декабря. Все это молодые сибирские крестьянские парни, никакого отношения ни к большевикам, ни к большевизму не имеющие. Тюремная обстановка, близость неминуемой смерти сделали из них ходячих мертвецов с темными землистыми лицами. Вся эта масса все-таки ждет спасения от новых большевистских восстаний” (с.29-30).
Не только тюрьмы, но и вся Сибирь полнилась ужасами расправ. Против партизан Енисейской губернии Колчак направил генерала-карателя Розанова.
“Началось нечто неописуемое, – сообщает Раков. – Розанов объявил, что за каждого убитого солдата его отряда будут неуклонно расстреливаться десять человек из сидевших в тюрьме большевиков, которые все были объявлены заложниками… Усмирение Розанов повел “японским” способом. Захваченное у большевиков селение подвергалось грабежу, население или выпарывалось поголовно или расстреливалось: не щадили ни стариков, ни женщин. Наиболее подозрительные по большевизму селения просто сжигались. Естественно, что при приближении розановских отрядов, по крайней мере, мужское население разбегалось по тайге, невольно пополняя собой отряды повстанцев” (с.41).
Такие же сцены Дантова ада происходили по всей Сибири и Дальнему Востоку, где полыхал огонь партизанской войны в ответ на террор колчаковцев.
В дневнике Будберга читаем:
“Калмыковские спасители (речь идет об отрядах уссурийского казачьего атамана Калмыкова. – П.Г.) показывают Никольску и Хабаровску, что такое новый режим; всюду идут аресты, расстрелы плюс, конечно, обильное аннексирование денежных эквивалентов в обширные карманы спасителей. Союзникам и японцам все это известно, но мер никаких не принимается. Про подвиги калмыковцев рассказывают такие чудовищные вещи, что не хочется верить” (т.XIII, с.258). Например: “Приехавшие из отрядов дегенераты похваляются, что во время карательных экспедиций они отдавали большевиков на расправу китайцам, предварительно перерезав пленным сухожилия под коленями (“чтобы не убежали”); хвастаются также, что закапывали большевиков живыми, с устилом дна ямы внутренностями, выпущенными из закапываемых (“чтобы мягче было лежать”)” (с.250).
Так поступал атаман Калмыков – “младший брат” забайкальского атамана Семенова. А чем занимался “старший брат”? Вот откровенное признание командующего американскими войсками в Сибири генерала В.Гревса:
“Действия этих (семеновских. – П.Г.) казаков и других колчаковских начальников, совершавшиеся под покровительством иностранных войск, являлись богатейшей почвой, какую только можно было подготовить для большевизма, жестокости были такого рода, что они, несомненно, будут вспоминаться и пересказываться среди русского народа через 50 лет после их свершения” (Гревс В. Американская авантюра в Сибири. М., 1932, с. 238).
А вот еще одно признание – политических руководителей чехословацкого корпуса Б.Павлу и В.Гирсы, сделанное ими в официальном меморандуме союзникам (ноябрь 1919 г.). Желая умыть руки после всех кровавых деяний и поскорее выбраться из Сибири ввиду полного краха колчаковщины, они заявляли:
“Под защитой чехословацких штыков местные русские военные органы позволяют себе действия, перед которыми ужаснется весь цивилизованный мир. Выжигание деревень, избиение мирных русских граждан целыми сотнями, расстрелы без суда представителей демократии по простому подозрению в политической неблагонадежности составляют обычное явление, и ответственность за все перед судом народов всего мира ложится на нас: почему мы, имея военную силу, не воспротивились этому беззаконию”. Да, почему? Оказывается, вследствие “нейтралитета и невмешательства во внутренние русские дела” (см. Колчаковщина. Из белых мемуаров, Л., 1930, с. 134).
Почему то все эти зверства и преступления сегодня замалчиваются. Зато живописуются и смакуются ужасы красного террора. Почему7
.
О преступлениях фашистов в годы 2-й мировой войны говорить не буду- они достаточно известны. Можно заметить только, что немецкий фашизм был передовым отрядом мирового капитализма. И главными врагами фашисты считали «комиссаров и коммунистов», что говорит само по себе о природе этой нечисти.
Теперь буквально несколько слов о преступлениях оплота «свободы и демократии»
Приведу одну стотысячную процента преступлений американских империалистов.
Агент «оранж»[1], «эйджент орандж» (неизм., м. р.)[2] (англ. Agent Orange, оранжевый реагент) — название смеси дефолиантов и гербицидов синтетического происхождения. Применялся армией Великобритании во время Войны в Малайе[3] и Вооружёнными силами США во Второй Индокитайской войне с 1961 по 1971 годы в рамках программы по уничтожению тропических лесов и растительности Ranch Hand, которая являлась основным этапом операции Trail Dust[4], большей частью на территории Южного Вьетнама, а также ряда других стран Индокитайского полуострова (Камбоджи, Лаоса и Таиланда, даже при том, что последний не имеет общих границ с Вьетнамом). Неформальное словесное название «Оранж» появилось из-за оранжевой окраски бочек для транспортировки этого химиката
Агент «оранж» представлял собой смесь 1:1 2,4-дихлорфеноксиуксусной кислоты (2,4-Д) и 2,4,5-трихлорфеноксиуксусной кислоты (2,4,5-T…производился по упрощённой технологии синтеза. В связи с этим он содержал значительные концентрации диоксина — мутагена, который вызывает онкологические заболевания и генетические мутации у соприкасающихся с ними людей и других живых существ. В общей сложности не менее 14 % территории Вьетнама было подвергнуто воздействию этого яда.
Ма́ссовое уби́йство в Сонгми́ (вьетн. Thảm sát Sơn Mỹ) — военное преступление, совершённое солдатами Армии США в деревенской общине Милай (вьетн. Mỹ Lai, округ Сонтинь провинции Куангнгай в Южном Вьетнаме), которое получило мировую известность в 1969 году в ходе войны во Вьетнаме. Как стало известно, годом ранее военнослужащие Армии США совершили массовое убийство гражданского населения нескольких деревень, входивших в состав общин Милай и Микхе (Михэ), уничтожив 504 мирных жителей[1], из них 210 детей: 50 — до трёх лет, 69 — от четырёх до семи лет, 91 — от восьми до двенадцати лет[2]. Многие жертвы перед убийством были подвергнуты американскими солдатами пыткам, а женщины — групповым изнасилованиям[3]. Преступление вызвало возмущение мировой общественности и стало одним из самых известных и символичных событий войны во Вьетнаме. Только один военнослужащий (Уильям Келли) был признан американским судом виновным, но проведя три с половиной года под домашним арестом, был помилован
Экологическая война США против Вьетнама — применение армией США в ходе войны во Вьетнаме химических средств, повлёкшее многочисленные жертвы среди мирного населения и тяжёлые экологические последствия[1].
За время войны армия США распылила на территории Южного Вьетнама 72 млн литров дефолиантов «Agent Orange» для уничтожения лесов, в том числе 44 млн литров, содержащих 2,3,7,8-Тетрахлородибензодиоксин. 2,3,7,8-ТХДД является стойким веществом, попадая в организм человека с водой и пищей, он вызывает различные заболевания печени и крови, массовые врождённые уродства новорожденных и нарушения нормального протекания беременности. После применения американскими военными дефолиантов уже после войны погибло несколько десятков тысяч человек. Всего во Вьетнаме насчитывается около 4,8 миллиона жертв распыления дефолиантов, в том числе три миллиона непосредственно пострадавших[1]."
Преступления американского империализма можно перечислять до бесконечности. Несть им числа. Начало их во временах конкисты, а конца нет и по сей день. Уничтожение Хиросимы и Нагасаки. Два мирных города с гражданским населением, хладнокровное убийство женщин, стариков и детей.
В США в наше время в тюрьмах сидит больше людей чем в эпоху Сталина в СССР.( В пересчете на 1 млн. жителей.) И эти деятели с апломбом и высокомерием заявляют свои права судить народы всего мира. Им бы валяться в пыли , выть да каяться.
Что же вы их не называете людоедами?
В свете этих данных преступления сталинских «не обоснованных» репрессий уже не кажутся такими чудовищными злодеяниями. Я не оправдываю их, как не оправдываю любые злодеяния. Но говоря о Гулаге следует говорить и о преступлениях тех «людей» против которых эти репрессии и были направлены. Следует все же признать, что они были осуждены судами, с привлечением адвокатов, на основании законов, как враги народа, каковыми многие их них и являлись фактически. Ведь в числе их были те самые белогвардейцы, предатели, власовцы и пр. А судьями люди с искалеченными судьбами, провоевавшими в мировой бойне и гражданской войне. Люди, убивавшие людей и рисковавшие ежечасно быть убитыми . От них трудно требовать гуманизма признанного в наше время( и то далеко не всем человечеством.)
