Надо признаться, я обожал его.
Даже сейчас, оказываясь наедине, я смотрю внимательно на увядшие черты лица этого человека, и понимаю одну тяжелую для осознания истину.
Попроси он меня сейчас, скажи как-нибудь по-особенному, я сделаю. Побегу, спотыкаясь, проклиная все на свете, бросая дела и близких мне людей.
Потому что до сих пор сидит в крови вирус раба.
Так собака любит бьющую ее палку, так слуга пресмыкается перед хозяином, который всю жизнь вытирал об него ноги. Далеко не все брались за вилы, наматывая на них кишки помещиков, были и другие. Они умирали со словами преданности тем, кому, в сущности, были не нужны.
Или нужны, как некий инструмент, лопата совковая, к примеру.
Сейчас мне трудно оценить, как и почему пролетело несметное количество лет, куда делась моя жизнь и, почему я никогда сам за себя не думал, но одно могу сказать точно.
Он всегда был рядом. Он думал за меня, отдавал приказы.
Когда застопорилась бесплатная кормушка халявного жилья, отец придумал гениальную комбинацию. Будучи вторым человеком в строительном тресте, он накатал липовую бумажку, где указал, что мне дадут квартиру, как молодому специалисту. И завизировал ее.
Затем собрал общество акционеров треста, где немало не сумняшеся, предложил собравшимся проголосовать, чтобы мне дали жилье. Так как я не мог претендовать ни на что подобное, в тресте я не работал, молодым специалистом числился совсем в другом месте, сразу назрел нескромный вопрос.
С чего бы это? За какие такие заслуги надо дать мне эту самую квартиру, желающих в тресте без меня хватает! На дворе стояли девяностые, это был последний партийный бронепоезд, билет в рай. Телевизор разрывался на части, танки бороздили красную площадь, но в провинции еще делили бесплатное жилье.
Ловкий на проделки папа козырнул состряпанной заранее бумажкой с собственной подписью. А также подписью второй стороны.
Когда я носил ее на завод, председатель заводского профкома лениво усмехнулся мне в лицо.
– Ничего не выйдет, кто тебе даст?! Ходите тут, работать мешаете только! Я-то подпишу, но можешь ею подтереться!
Из бумажки выходило, что трест дает мне квартиру как бы взаймы, а мой родной завод обязуется вернуть тресту, по первому требованию, отданную мне квартиру.
С одной помарочкой.
Лишь когда завод построит эту самую квартиру.
В первом же сдающемся доме, трест получит свое назад. Именно это было прописано в писульке, которой сейчас уверенно размахивал перед притихшей толпой мой папа. Сидящие в актовом зале треста понимали, что к чему. Но на открытую конфронтацию собравшаяся компания не пошла. Понимая, кого, в случае чего, получит в качестве личного врага. Тот, кто имел дело с моим отцом, знали, шутить с огнем – себе дороже. И промолчали. А затем единогласно подняли руки.
Так я получил жилье. Отец сдержал слово и после семи лет шараханья из одного съемного жилья в другое, мы переехали в долгожданное собственное убежище.
Но по прошествии многих лет, я все больше убеждаюсь, что схватил не ту кость, не у того человека.
Только сейчас я понимаю, никогда и ничего отец не делал просто так.
Не успев въехать, я прекратил существование как личность, перестал принадлежать самому себе. Посыпались просьбы в виде приказов. Постоянно мне надо было куда-то бежать, что-то делать, непрерывно ждать очередного звонка, с тем, чтобы свои дела откладывать на потом, и впрягаться в ярмо.
Не сильно тяжелое, поначалу. Так как поначалу доверить мне можно было далеко не все. Но затем, когда в моих руках блеснул разнообразный инструмент, спина стала трещать.
В буквальном смысле.