Но в указанное время Петра на месте не оказалось. Максим сидел на лавочке, но не спешил уходить. Примерно через три часа он увидел, как ковыляет Пётр. Бросился к нему навстречу. Пётр был явно чем-то обеспокоен.
— Нога болит, Максим, — прошептал Пётр.
Максим по выражению лица понял, что боль нестерпимая.
— Присядьте тут, — сказал Максим, я посмотрю что там.
Максим снял носок с ноги Петра и ужаснулся. Нога была сине-чёрного цвета.
— Да вам в больницу надо, Пётр Максимович, — встревожено произнёс Максим.
— Да ты что? Какая больница? Я боль чувствовать начал. Боль, понимаешь. Она сладкая, Максим. Я её чувствую.
Максим удивлённо посмотрел на Петра. Он не понимал, как можно радоваться боли. А Пётр продолжал:
— Боль сладкая… Она наполняет меня изнутри, как когда-то наполняла меня любовь к Любушке. Я каждой клеточкой сейчас живу. Живу, и радуюсь этому, Максим. Я умру наконец-то сам, а ты останешься. И будешь жить как я долго, всё увидишь на своём веку. Пусть в нём будет только счастье. Пусть не будет войны. Ты не все таблички прочитал, Максим. Интересно дальше?
Максим почувствовал какое-то лёгкое головокружение. Ноги сами понесли его к могилке Рябины, и он начал откапывать другие таблички.
— Солнце должно не мне светить,
Рядом с тобою я должен быть,
Сила во мне чужая, страх…
Я всем своим нутром в грехах.
Ты отдавала мне годы там,
Где не видать дочерей отцам,
Где сыновья повзрослели вдруг,
Не ощущая отцовских рук.
Солнце должно не мне светить,
Я устаю по земле ходить.
Годы идут, не уходят прочь
Кто мог подумать, что ты мне дочь?
Максим раскопал все таблички, их оказалось тринадцать штук, ещё одна висела на кресте.
— Четырнадцать стихов вы написали? Как-то мало для такого количества лет.
— Да я же не каждый день писал их. Нужно было сочинить, выжечь на дощечке. Иногда и не один месяц делал это. Доски долго подбирал, шкурил, наносил сначала буквы, потом выжигал. Ты попробуй это сам сделать. Может, и тебе пригодится такое умение. Ты же теперь вместо меня будешь землю топтать.
— Как это вместо вас? — испуганно спросил Максим.
— А вот так, я помру скоро наконец-то, а ты поживёшь с моё, а дальше тебе судьба сама укажет, как быть. Ты же вчера под машину чуть не попал? Мне всё это снилось ночью… Теперь моя жизнь стала твоей, понимаешь? Я смертный, а ты бессмертный. Я сто лет прожил и не знал, как мне уйти… А ты сам меня спас, вот и дарую тебе своё бессмертие. Ты давай, читай остальные, не томи…
Максим опять почувствовал, как у него кружится голова.
Схватил табличку, руки его дрожали.
— Я не могу больше их читать, Пётр Максимович, не могу… Видно плохо. Мне нужно немного прийти в себя.
— Ну приходи, — пробормотал Пётр. — Тебе осталось-то всего две прочесть.
— Вы же обещали рассказать, что дальше было. Что Алексей всё-таки вам поведал? — произнёс Максим, облокачиваясь на спинку скамейки.
Перед глазами всё поплыло, стало как-то невыносимо душно, и он потерял сознание.
Пётр бережно расположил Максима на скамье, снял с себя накидку, прикрыл парня.
— Ну ничего же не случилось, ну подумаешь, поживёшь дольше обычного. Кто же знал, что эти таблички мне смерть накличут. Их ровно четырнадцать, как душ загубленных в госпитале. А слов в этих табличках, как тех воробьёв… Полежи парень, немного осталось нам с тобой побыть. Дочитаешь и дело с концом. Я тебе после этого всё и расскажу. Всё, что сам знаю. Я уже чувствую, смерть моя где-то рядом, ходит, трогает меня, тянет, но не забирает. Не может, пока я сильный ещё. Вот заберёшь всё с меня, тогда она и сделает своё дело.
Пётр как-то истерично захихикал.
— Всё не зря, всё не зря. Не подвернул бы я тогда ногу, так и ходил бы по свету и тебя, парень не встретил бы.
Максим что-то бормотал, шевелил губами, начал размахивать руками, словно пытался кого-то оттолкнуть от себя.
Пётр же просто сидел и ждал, когда парень придёт в себя.
Максим очнулся примерно через час, потёр глаза. Как ни в чём не бывало посмотрел на Петра и опять принялся читать:
— Продала мою душу дьяволу,
А сама стоишь в стороне.
Всё хожу и не знаю тайну я,
А нажился уже вполне.
Пробегают года, проносятся,
Сокращая знакомых круг,
Те солдаты на волю просятся,
А быть может, воскреснут вдруг?
И тогда полечу я вороном,
Закружусь над своей землёй,
Разделю между ними поровну
Бесконечный свой путь земной.
Познакомлю дедов с их внуками,
Покружусь и отправлюсь ввысь.
Я расстался с земными муками,
Теперь ты за меня молись.
Продолжение тут