В детстве, когда мне было 5 лет, меня все время норовил обидеть трехлетний мальчик. Только выйдем на улицу, он трусцой бежал, чтобы меня стукнуть. И кулачишки у него крепкие были. А я уговаривала малыша, уговаривала:"Виталичек, мне же больно! Бить девочек нехорошо! Давай дружить!" Но трехлетка с маниакальным упорством лупил меня все сильнее. А его мама типа не видела. Он же маленький! Смотрел на все это мой отец, смотрел да и говорит:"Доча, возьми прутик, и когда Виталик начнет тебя лупить, стегни его этим прутиком".
Папа сказал - доча сделала. Выломала прутик подлиннее, вышла погулять и оглядываюсь, чтобы атаку врага не пропустить. А он не преминул меня заметить и, аки коршун, ринулся на меня. Как только Виталик подскочил поближе и замахнулся (а я ждала, будет драться или нет. Всегда надеялась, что не будет). Тут, поняв, что моим мирным надеждам пришел конец, хорошенько перетянула его прутиком по ногам. Пауза. Осмысление происшедшего. Чувство боли. Дикий рев. Сморю я на него и понимаю, что получил он заслуженно. Но ему же больно! Бросила прутик, обняла обидчика и заревела вместе с ним. Папа только плюнул с досады и произнес:"Дурница!" Он был, конечно, прав. И пошла я по жизни с дурной жалостью. Но! На меня больше не нападали. Малыш уяснил, что сам может оказаться на моем месте и что ему тоже может быть больно. А я поняла, что иногда очень даже полезно для меня лично давать отпор обидчикам. Чтобы не нападали. И семья меня в этом поддержала, особенно старшие двоюродные братья.
Первый класс в военном городке. Нас в классе всего семеро. Наши пластилиновые поделки стоят на подоконнике в классе, чтобы мы гордились. Все довольны. Однажды ранним утром навстречу мне с крыльца сбежал Генка и запыхтел:"Твои поделки Ленка сломала!" Я очень удивилась, зачем она это сделала, мы же дружим! Но это оказалось неприятной правдой. Я виновата была в том, что у меня тоже длинные косички и моя мама завязывает банты более эффектные, чем у Лены, такие же лакированные туфельки (это, товарищи, 70-е годы!) и красивое осеннее пальто. И я мешаю Лене быть абсолютным лидером, и поэтому меня надо поставить на место. Ведь мой папа больше не летает! Все сказанное показалось мне бессмыслицей. Но трогать папу? Я твердой походкой направилась к подоконнику и уничтожила Ленины поделки под ее негодующий визг. Наша старенькая учительница стала заставлять меня извиняться перед Леной. И чтобы непременно перед всем классом. Но я не извинилась, потому что я защищалась. Это теперь я понимаю, что Надежда Сидоровна боялась всемогущего отца Леночки. А мой ведь папа уже давно не летал. Но Лена присмирела. Более того, она боялась меня трогать, потому что все с нее пылинки сдували, а я нет. Мало ли что мне в голову взбредет! Так что в классе главной быть у нее не получилось. Я невольно спихнула ее с пьедестала, на который доченьку водрузил ее папан. И моя семья опять меня поддержала: ведь не я первая начала! Но и никогда не подливала масла в огонь. Меня выслушивали и, задавая вопросы, учили здраво рассуждать.
Мне 18. Первая любовь нагрянула нечаянно, как поется в песне. Красивый подтянутый парень 25 лет от роду. Честолюбивый. Он всегда подчеркивал, что его семья шляхетских польских кровей, потому, мол, он такой авторитарный. Ну, мне это было безразлично. Но тогда, за отсутствием жизненного опыта, я попала под жесточайший диктат: мне запрещалось ходить без него туда-то и туда-то, если я шла на институтскую дискотеку, а его там не было(Эдвард вообще на танцы не ходил, был на тренировках в это время), то на медленные танцы меня приглашали его друзья, а потом докладывали мой каждый шаг. А я не понимала, откуда такая осведомленность? И думала о том, как же он меня любит! Дурочка я была: он любил себя и деньги. Дрессировал меня как мог, и всегда был недоволен. Но и я за два года встреч начинала понимать, что что-то не так в Датском королевстве. Если Эдвард меня любит, то почему после позднего киносеанса не доводит до дверей квартиры, а только до остановки автобуса на моей улице? От моего дома до его было около 15 минут ходьбы его быстрым спортивным шагом. А он мне отвечал, что не успеет на автобус. Он никогда не интересовался, не случилось ли чего со мной в это темное время. Мобильников тогда не было, даже домашние телефоны были редкостью. И постепенно в моей душе начал назревать маленький бунт. Я даже робко сообщила любимому, что не смогу долго терпеть его муштру. На мое заявление внимания не обратили. Мне сказали:"Куда ты денешься!" Но я делась. Однажды он укатил на месяц со студенческим стройотрядом, а моим стройотрядом стал пионерский лагерь. И конечно, на свидание после разлуки я просто летела. Но на меня взглянули, словно на прах под ногами и попытку обнимашек тормознули фразой:"Ну ты и растолстела! Идешь, как боксер!" Дорогие мои, сказать, что я была шокирована - ничего не сказать. Я глубоко задумалась над происходящим, потому что в моей матрице поведения не было такого файла, а он тем временем продолжал:"Вот посмотри! Излишняя худоба лучше, чем излишняя полнота!"- и указал на тощую-претощую девушку, идущую впереди. И тут меня бомбануло. Я храбро ответила:"Перестань пилить меня, пилорама!" У Эдварда отвисла челюсть. Он повел себя, как коронованная особа: внимательно и медленно окинул меня холодным презрительным взглядом, сказал, что за оскорбление я отвечу, и сквозь зубы процедил:"Пошла за мной!!!" И медленно пошел вдоль улицы. Я до сих пор помню, как уходила моя первая любовь, а я смотрела ей в спину и прекрасно понимала, что больше за ним не побегу. И испытывала непонятное чувство горечи, смешанное с облегчением. Я за ним не пошла. Не стала искать встреч. Не стала напоминать, что 3 сентября мы собирались нести заявление в ЗАГС. И имела удовольствие видеть, как именно 3 сентября он трусливо обогнал меня в коридоре, ссутулив плечи. Он ждал. Ведь я всегда шла за ним. Мое неповиновение было для него самым страшным отпором. Я научилась смотреть на него та же, как он на меня. Гордо нести голову и не здороваться. С горя я кинулась в секцию аэробики, сделала себе моднейшую стрижку, из тогда еще Ленинграда привезла себе модное пальто-пуховик из Ленинградского дома моделей, а папа подарил мне набор чешской бижутерии. Родители вопросов не задавали, берегли мои нервы. Просто были рядом и не позволяли себе никаких выпадов в сторону Эдварда. Я чувствовала себя дома спокойно и уютно, зная, что меня любят.
А меня преследовал страх располнеть.Я почти высохла, как вобла, а потом увидела Эдварда в кино с девушкой с физмата. А ларчик просто открывался: она была глубоко беременной! И дело было вовсе не в моей мифической полноте. Сейчас я очень благодарна этому стройотряду: этот парень, непьющий и некурящий, вогнал бы меня в гроб очень быстро, ибо любил царствовать безраздельно. Правда, в семье, которую он создал, все пошло наоборот (нечаянно узнала через 15 лет). Но это уже не мои дела.
А я сделала вывод: надо давать сдачи. Пусть так, пусть неагрессивно. Но себя нужно уважать. Правда, жалость мне очень долго мешала дать отпор мужу, когда он стал садиться мне на голову со своей пьянкой. Женщины, девушки, милые! Ну не меняются люди, хоть плачь. Давайте меняться сами и украшать жизнь, а заодно давать сдачи тем, кто запрещает нам быть собой!