Как либеральная революция, которая в шестидесятых сносила с лица земли консервативную Америку, в 80-х добралась до СССР
«Эти движения вспыхнули и отгорели так же ярко и так же дымно, как порох, не оставив и следа. Но когда они отгорели, оказалось, что устои патриархального авторитарного общества выгорели и обуглились изнутри», писал Иммануил Валлерстайн по поводу «молодежной революции» шестидесятых на Западе. И был, конечно, совершенно прав. Кроме одного: движения эти не то чтобы отгорели – выгорели их носители, но не движущие и направляющие их силы. Которые оставались в надежных руках и лишь ждали своего часа, чтобы снова дать толчок катку следующей революции … Что и происходит сегодня на наших глазах в движениях типа BLM, ЛГБТ, «антирасизме» и реалиях «новой нормальности».
Но сейчас хочется поговорить не о реалиях революции «шестдесятвосьмых»- 2.0, которая, как и прежняя, началась в Америке, а затем перекинулась на Европу, а о том, как «шестьдесятвосьмые» пришли в СССР, снеся советскую цивилизацию так же, как в шестидесятых была снесена консервативная цивилизация Америки.
1968-й год на Западе – это парижский май и студенческие волнения; 1968 год в СССР – это советские танки в Праге, конец «оттепели» и зарождение диссидентского движения. Иной политический строй, иная специфика, иные проявления, тем не менее, процессы во многом схожи.
Вообще, сколь бы странным это не казалось, в общественных мирах послевоенного Советского Союза и Соединенных штатов, было много общего: традиционная мораль, традиционная семья, традиционный общественный уклад и идеалы. Америка пятидесятых – это «динамический консерватизм» Эйзенхауэра и «Великое общество» Джонсона, это переселение городского среднего класса в комфортные загородные дома, это огромные автомобили на мощных моторах, ничего комфортнее и эстетичнее которых прогресс не породил. Те «олдмобили» 50-х до сих пор ездят по дорогам мира, являя собой совершенную икону стиля. Образом пятидесятых в СССР до сих пор остаются дворцы московского метрополитена и Большой стиль сталинской архитектуры в принципе. Это было время, когда закладывался фундамент грандиозного технического прорыва 60-х: космическая программа, атомные ледоходы, термоядерный синтез, проект цифрового управления экономикой (ОГАС) академика В.М. Глушкова.
Мир в это время как будто распахивается вовне, дышать становится гораздо свободней. Причем, свободы становится больше не только в узко либеральном смысле «громких прав», но и в смысле настоящей пушкинской свободы открытий: развивается фундаментальная наука, с нуля строятся целые города, появляются новые научные отрасли, и перед молодежью открываются колоссальные горизонты и перспективы. Сотни новых ВУЗов и дисциплин, умы, востребованные в самых разных областях науки и техники, перед которыми открыты настоящие большие цели… Фундаментальные открытия на столь же фундаментальных направлениях науки… Наши компьютерные разработки этого времени ничуть не уступают западным образцам, а зачастую опережают их.
Однако на границе 70-х и грандиозный проект Глушкова, и другие крупнейшие, по-настоящему имперские проекты начинают сворачиваться. И уже скоро на месте Большого стиля воцаряется убогий баухаус «хрущёб», на месте фундаментальных открытий – калькуляции выгоды, а место ученого-первопроходца занимают хозяйственник и бухгалтер. Так, вместо развития собственного автопрома, мы переходим на западные модели, вместо собственных уникальных комьютерных разработок начинаем копировать американский IBM. После крушения СССР кибернетик Эдсгер Дейкстра скажет, что постановление Совмина и ЦК партии 1967 г., обязавшее советские институты свернуть собственные программы и перейти на IBM System стало «величайшей победой Запада в холодной войне».
В это самое время консервативную Америку взрывает молодежная революция бэби-бумеров, обращающая старый американский мир в груду разноцветных ошметков.
У нас та же либерализация получила имя «оттепели» по названию одноименной повести тов. И. Эренбурга (1954). Но, конечно, в СССР «либеральная революция» не могла вылиться в тот лихой кавалерийский захват культурной гегемонии, как это произошло в США. Она шла тихой сапой, завоевывая плацдарм за плацдармом в 60-е и 70-е гг., чтобы разразиться полноценным захватом власти уже на рубеже 90-х. Не встречая, как и в США, достаточно прочных преград.
Последним бастионом консервативной Америки 50-х, стоящим на пути либерального хаоса, стал сенатор Джозеф Маккарти.
У нас тоже был свой «Джо Маккарти». Им, очевидно, стали А Жданов и его группа. Ждановские «суды чести» и атаки на «космополитов» сильно встревожили нашу либеральную общественность. «Низкопоклонство перед Западом» стало в ее глазах таким же страшным жупелом, как «коммунистические заговорщики» в маккартистской Америке.
Однако скоропостижная смерть А. Жданова (1948), последующая за сим ликвидация «ленинградской группы», и, наконец, смерть Сталина в 1953-м радикально изменили положение дел (как в свое время и в США после расправы над Маккарти). Вместе с «Оттепелью» на нашу культурную сцену (захват «царства культуры» должен предшествовать захвату политической власти, согласно теории Грамши) хлынули дети комиссаров и высшей номенклатуры в роли популярных поэтов и литераторов.
Советские стиляги и шестидесятники – те же американские битники и французские экзистенциалисты, со своей, конечно, спецификой. И у нас поэзо-концерты вознесенских-евтушенок-ахмадулиных собирали стадионы (как рок-концерты в США), и даже сам Аллен Гинзберг дважды посетил Москву.
В то же время признаком «оттепели» стало не только появление в центре Москвы цветастых побегов стиляг, но и отмена в 1954 году раздельного обучения в школах (введенного в 1943-ем) и особенно — отмена уголовного наказания за аборты в 1955-ом (введенного в 1936 г.). Последняя инициатива имела тот же смысл и катастрофические последствия, что и американский «закон о миграции» 1965 –го года.
Либеральная революция в СССР, как видим, делала столь же важные, принципиальные шаги, что и в США.
Еще одним принципиальным для СССР открытием «окна в Европу» стал V1 Всемирный фестиваль молодежи и студентов, прошедший в 1957 г. в Москве. И всё же консерватизм 50-х в СССР имел гораздо большую инерцию, нежели в США. До полноформатных «шестьдесятвосьмых» нам было ещё далеко. В 1962-м Хрущев был возмущен «диверсией» авангардного искусства в Москве не меньше, чем Трумен и консервативные конгрессмены в 1947-м. А в следующем году отзывался в партийных кулуарах о «какой-то там оттепели» как понятии, ловко подброшенным «этим жуликом Эренбургом».
Одним словом, в смысле культурном СССР вовсе не желал сходить с ума вслед за Америкой, и твердо, как мог, держался классических устоев. А на фундаменте сталинских десятилетий уверенно шел по пути освоения космоса и природы, по пути типично имперскому (римской модели), отнюдь не революционному.
Ещё в 70-х СССР представлял собой, в сущности (за исключением, конечно, социалистической специфики), вполне по-европейски консервативный мир. Очевидно, что русский народ к этому времени вполне переварил большевизм, и начал возвращать свое государство к традиционным и естественным для себя формам. Чему, конечно, сильно мешали официозный марксизм, и, совсем потерявшаяся в его демагогических формулах власть. Драма советской власти была в том, что, растеряв революционный пафос, она так и не смогла нащупать иного, национально-имперского. Точнее, за тем, чтобы этого не произошло, бдительно следило её либеральное крыло, обретшее новую сиу на волне «оттепели».
1967-68 гг. – это также переломные годы в самосознании советского еврейства. Начало массовой эмиграции которого также кладут события тех лет. Юрий Слёзкин в своей нашумевшей книге «Эра Меркурия. Евреи в современном мире» называет таким угловым событием эпохи, и даже «самым важным эпизодом в истории советского и американского сионизма» Шестидневную войну 1967 года. Это было время, когда советские евреи массово отворачивались от СССР, присягая США и Израилю. Процитируем Слёзкина: ««Я сидел на даче, не отрываясь от радио, ликовал и торжествовал, — пишет Михаил Агурский. — И не я один». Эстер Маркиш не отходила «от приемника ни днем, ни ночью… Евреи открыто ликовали, говорили друг другу: «Наши там наступают!» Когда над Израилем нависла военная угроза, очень многими среди российского еврейства был сделан категорический выбор: «Израиль — это родное, Россия — это в лучшем случае двоюродное, а то и вовсе чужое»». Дети самых лояльных советских граждан стали самыми оппозиционными из всех оппозиционных интеллигентов… В 1967 году центр мира совпал с … племенной лояльностью. «Меня Шестидневная война убедила в том, что мой платонический сионизм превращается в реальность … Израиль вместо маленькой провинциальной страны предстал как сила, с которой можно связать свою судьбу».
Около 1,2 миллиона евреев покинули территорию бывшего СССР (т.е.43% всего еврейского населения)» между 1968 и 1994 гг. — т.е. перед нами исход даже более массовый, чем в начале века! Очевидно, именно в результате этого исхода советская идеология окончательно теряет всю свою революционную страстность, которая попросту выдыхается, как газированная вода из открытой бутылки. Сама же партийная идеология становится откровенно скучна и никому более не интересна. А советское еврейство (дети первых советских чекистов, дипломатов, экономистов) встаёт на откровенно антисоветские позиции.
Таким образом, «шестьдесятвосьмой» (даже без учета чехословацких событий) оказывается для СССР не менее переломным годом. Советские танки удержали варшавский союз, но едва ли его скрепили. Советский же консерватизм, в отсутствии обезглавленной «Русской партии» (которой так и не удалось встать на ноги ни в 70-е, ни в 80-е), оказался сильно оторван от корней и имел слишком низкую сопротивляемость или, лучше сказать, слишком сильную толерантность к модернистским влияниям, которые на волне мировой либеральной революции проникали в советскую реальность всё более агрессивно. И если в семидесятых СССР ещё довольно крепко стоял на ногах, то, без вменяемой национальной идеи, они стали для него лишь годами медленного угасания. И наш «шестьдесятвосьмой», обрушившийся на СССР на волне горбачевской перестройки, уже не встретил (как, впрочем, в свое время и в США) никакого сопротивления.
Владимир Можегов
Читайте больше материалов на нашем сайте