Старого Архипа в селе все жалели – к старости дед совсем умом тронулся. Он был маленьким и сухоньким – кожа да кости, рос в войну и в послевоенное голодное время. Вся семья погибла в 40-х. Родителей и двух братьев расстреляли фашисты в период оккупации, а маленькая сестренка пропала без вести. Скорее всего, ее угнали в концлагерь, из которого мало кто вернулся после войны домой. И только набожная бабка в живых осталась. Она и вырастила Архипку.
Когда-то мужчина был женат, но его супруга заболела и сгорела от лихорадки. Детишек забрала к себе теща, они были совсем маленькие. Да и Архип так сильно переживал уход своей Катюши, что позабыл про своих отпрысков. Сыновья выросли в городе у бабушки, иногда приезжая в село к отцу и на место погребения матери.
Катерина была городской видной красавицей. Никто не понимал, что она нашла в невзрачном Архипке. Она стала новым деревенским фельдшером, и мужчина влюбился в нее, как безумный. Сельчане очень удивлялись, когда Катерина обратила на Архипа внимание. Говорили – душой взял. А он и правда любил свою Катюшу и боготворил ее. По утрам муж бегал в поле, срывал цветы и клал любимой в изголовье на подушку. Ох, как завидовали таким отношениям деревенские бабы…
Теща очень любила зятя, по-доброму обнимала его во время визитов в гости. Его дурачком в деревне считали, но она не обращала на это внимания. Женщина видела, что душа его по-детски чистая, и дочь очень счастлива с таким мужем.
Архип очень любил свою семью. И ничего ему не нужно было, кроме этого чувства. А еще он обожал животных – любых. После ухода супруги мужчина больше не женился. Работал сельским пастухом, вел трезвый образ жизни. С ним по-прежнему мало кто общался. Все считали его блаженным – он постоянно разговаривал с коровами да со своей собакой. А когда под деревом в обеденное время сидел – с птичками беседовал. Это было каким-то волшебством – птахи спускались к нему с веток и садились на руки и плечи. Слушают, да головками крутят – как будто речь стариковскую понимают. Пастуха любили даже деревенские дворовые собаки – ни одна не
кидалась. Он с ними разговаривал: каждую погладит да за ухом потреплет. Звали старика за глаза блаженным Архипкой. Бабы его готовы были на руках носить – он коров мог усмирять. Подойдет к брыкливой буренке, погладит ее, да на ухо что-то прошепчет – и рогатую красавицу как подменили. Она становится доброй и покладистой.
Дед со своим стадом был, как воспитатель в детском саду. Каждой хозяйке отчитывался про ее питомицу – плохо ест, прихрамывает, грустная… Он с коровами, как с детьми обращался, и каждую рогатую знал поименно. Сердобольные бабоньки всегда подкармливали старика: пирожки, молоко, сладости. Сельчане его на все праздники семейные приглашали. В селе примета была: если на свадьбе Архипка присутствует – жизнь у молодых добрая будет. Если именинник к себе блаженного пригласит – весь год удача сама в руки идти будет. Деревенские строго соблюдали эти поверья, потому что ни разу ошибки не было. Дед редко присаживался за общий стол, не любил большое скопление людей. Ему накрывали в отдельном уголке, подальше от людских глаз. Старик с удовольствием принимал угощение.
Выпивку пастух не признавал, и с мужиками пить отказывался. Любил компот и кисель, а еще чай вприкуску с сахаром. Был в деревне еще и такой обычай – два крупных праздника не отмечать, чтобы Архипа на всех застольях увидеть.
Фроловна, соседка пожилого мужчины, регулярно звала его к себе домой на обеды, сажала за общий стол с семьей. Он стеснялся, по-сиротски примащивался на краю стола, но еду принимал с благодарностью.
Дом пастуху достался от отца. Подворье было старое, но добротное. Немцы семью уничтожили, но дом не разрушили, поэтому у Архипки была крыша над головой. Гостями у деда были только сыновья да теща, приезжавшие раз в год. Женщина наводила порядки в доме и во дворе, а также на могилке дочери. Дети общались с отцом, а тот от радости плакал – он очень сильно скучал по сыновьям.
С каждый годом дети приезжали к отцу все реже, часто - раз в несколько лет. Они не забывали его, просто разъехались очень далеко от родительского гнезда. Так и жил старик в каком-то своем мирке – накормленный односельчанами да обласканный природой.
В последний год своей жизни пастух стал каким-то обеспокоенным. Он часто ходил на кладбище, убирал места захоронения чужих людей – рвал траву, выносил сухие ветки, выкорчевывал заросли и бурьян. Сельчане смотрели и
думали: если блаженный занялся этим делом, значит, такая деятельность – благое намерение и знак свыше. Поэтому жители деревни стали тоже приходить семьями на погост и убирать не только могилки родственников, но и совсем чужих людей, а также заброшенные захоронения. Архип только кивал головой – мол, все верно, хорошее дело осуществляете.
А потом старик пошел к председателю. Он что-то лопотал про два креста. Толком понять его речь был невозможно, но и отказывать – дурной знак. Председатель поехал с Архипом на кладбище, тот привел его к своим родственникам, возле которых было оставлено свободное месте – видимо, для старика. И дед начал лепетать и на пальцах показывать, куда нужно вкопать именно два креста. Так жалостливо просил, прямо в глаза заглядывал…
Председатель не понимал, зачем ему два креста, но перечить не стал. Он пообещал старику, что незамедлительно найдет мужиков для этой работы, подберет самые лучшие бревна, и в короткое время кресты будут готовы и установлены. Мужики все сделали. Они тоже не понимали, для чего именно два креста, но ведь блаженный попросил… А потом старик припал к одному из крестов и горько заплакал. Мастера ничего не понимали – у пустого ведь места сооружения поставили.
А потом Архип стал ходить к этим крестам с букетами. Нарвет полевых цветов, положит под одним из крестов на ровной земле и сидит, разговаривает. На второй крест при этом не смотрит. Сельчане наблюдали за стариком, но ничего не понимали. Он всегда менял засохшие букеты на свежие.
Весной пастух стал слаб. Он еле ходил, даже перестал посещать обеды у Фроловны. Она ему домой носила кушать – жалко было полоумного. А потом совсем туго дело стало: принесет соседка Архипу еду, а он с трудом от кровати до стола передвигается. Поест, и снова ложится. Женщина приспособилась – поставила маленький столик у его кровати.
Затем Фроловна заметила, что еда остается почти нетронутой. Значит, совсем недолго ему осталось… Так и вышло. Через год после установки крестов нашли Архипа там же. Застыл дед, присев с букетом ромашек у одного креста, обнимая рукой другой. Как он, будучи лежачим, смог туда дойти – осталось загадкой для всех. Его колени и руки были перемазаны землей – последние метры старик полз. Люди были поражены такой силой духа.
Рыдала вся деревня. Жители словно осиротели без блаженного добряка. А еще стадо… Кто же будет пасти коров? Сельчане поняли, под каким крестом положить старика, но и второй трогать не стали – ведь Архип хотел, чтобы все было именно так. Провожали его с почестями, всем селом. Мужчина даже как будто улыбался, лицо его было помолодевшим и спокойным.
Жители деревни решили, что крест был установлен для пропавшей сестрички, ведь о ней со времен войны ничего не было известно. Наверное, чувствуя свой уход, Архип решил всех родственников собрать на месте захоронения. Ну что ж, пусть хоть такая память о сестре на родной земле останется.
После ухода старика в деревенском стаде уже не было таких надоев, будто бы Архип секрет какой-то знал. Доярки вздыхали… С новым пастухом коровы узнали, что такое тычки и палки, блаженный ведь никогда их не бил, всё гладил да разговаривал. Откуда же взяться хорошим надоям…
«Что же с домом делать?» - сетовала Фроловна. – «Он добротный, но его могут хулиганы разворотить. Свои-то не тронут, а вот чужие…».
«Не переживай!» - сказал соседка. – «Председатель уже детям Архипа отправил телеграммы. Они проводить отца в последний путь не успели, но с домом-то уж разберутся».
Сыновья приехали с внуками через неделю. Не стали они продавать подворье, решили – пусть пока стоит. То ли как память, то ли еще по какой-то причине – неизвестно. У старшего внука Виталика супруга Люся из деревни. Никак не может девчонка привыкнуть к городской жизни, скучает по воле да по просторам деревенским. Вот молодые и поживут пока в дедовском доме, порядки тут наведут.
Люся была счастлива – огородище какой можно разбить! А дом какой просторный да добротный! Но, тем не менее, жилье требовало ремонта, и Виталик с Люсей решили преобразить бывшее пристанище деда. Родня разъехалась, а молодожены остались преображать подворье.
Девица оказалась работящая и хозяйственная. Фроловна тоже присоединилась к девчонке, помогала ей, свои дела забросила. Виталик занимался обустройством печи, ее нужно было переделать.
Уборка шла полным ходом, и вот женщины добрались до спальни. Старую скрипучую кровать деда вынесли в сарай. Шкаф был пустым – вся одежда Архипа была на нем. На одной полке лежала кружевная истлевшая скатерть
– видимо, с тех времен, когда супруга старика была жива. Нашлись также довоенные снимки, аккуратно завернутые в хлопковую ткань.
Виталик присел с фотографиями в руках: вот дед совсем маленький, лет пять. Парень задумался – как же он выжил в то время? Вся семья погибла, где скрывался этот мальчик?
Над кроватью Архипа висел старый ковер. Только он располагался странно – не по ширине стены, а вертикально. Решили на следующий день его снять. Еле отодрав ковровое покрытие от стены, молодожены обнаружили под ним прибитый кусок фанеры. Когда деревянный лист рухнул вниз, Виталик с Люсей обомлели – они увидели замурованную дверь.
«Что это?» - за спиной у молодых стоял отец парня. Он приехал помочь с обустройством дома.
«Как в каморке папы Карло…» - пробормотал Виталик.
Они решили открыть тайник. Поначалу дверь не поддавалась, а потом тихо отворилась. Там оказалась очень маленькая комната, напоминавшая чулан или нишу. Окон здесь не было, а внутри…
Люся вскрикнула и попятилась. Мужики округлили глаза и шокировано молчали. От ужаса все трое застыли на месте и от увиденного волосы встали дыбом. Предлагаю и вам прочувствовать эту картину.