Говорят, где родился, там и пригодился. А если ты не знаешь — ни кто ты, ни откуда? Если подбросили тебя, кукушонком, в чужое гнездо, и ты выживешь, выпихивая за край тех, кто оказался рядом.
Кукушонок, кукушонок и есть. А он и был похож на кукушонка: не по годам рослый, большеротый, лупоглазый и наглый. Всякому, кто называл его подкидышем, Кукушонок, не соизмеряя силы, бил по сусалам. Да и тем, кто был с ним ласков, от него перепадало. Мать приемную ни во что не ставил, братьев-сестер названых обижал. И даже на отчима не раз замахивался. Но, странным образом, тот его жалел и любил больше родных детей.
Время бежало. Настал срок наследство делить. Тут-то и открылось, что сиротинка наш только наполовину подкинутый. Отец-купец, помирая, во всем признался и все ему отписал. Но слов благодарности не знал Кукушонок. Добра не помня, продал имение отцовское вместе с усадьбой, наделами и скотным двором, оставив без крова и куска хлеба добрую мачеху и сводных братьев-сестер. Пришлось им идти кому в люди — батрачить, а кому и побираться-скитаться.
Сам же Кукушонок на вырученный капиталец заделался городским барином да нанял человека, чтобы тот помог ему кровную матушку сыскать. Уж больно его гордыня ломала. Все казалось, что роду-племени по матери он высокого, не чета отцовскому.
А пока сыск чинился, наш Кукушонок решил податься во власть. Кому надо —подольстил, кому надо — пригрозил, кого подмазал, а кого и очернил-замазал, благо сызмальства к этому талант у него имелся.
В медвежьем углу отыскал замшелого да разорившегося в прах князя, что доживал век при бывшей кухарке своей из милости. Стал ему сыном по всем статьям за малую толику. Да сам и глаза ему закрыл: помер болезный от радости, что наконец-то обрел сынка... нерожденного.
И то сказать, денег у Кукушонка было немерено, но на захудалый городишко хватило. Как связями-то пооброс и дворянство купил, так и выборы городского головы подоспели.
Посидел на должности Кукушонок, взяток набрался всласть. Казалось бы, что от добра добра искать? Но хотелось-то самого-самого. Так и попер он напропалую да по головам, пока не допер до стольного города. А как туда нарисовался при чинах да при регалиях, решил свататься к царской дочери. Благо была она ряба, коса, слабоумна и желающих из числа приличных не наблюдалось, а с неприличными ему тягаться было — раз плюнуть.
К слову сказать, поразорил он на своем пути да понагадил стольким, что все обиды да слезы людские висели над ним неотступной черной тучей. И ждала эта туча своего часа.
И таки грянула. В самый день венчания Кукушонка на царской наследнице, да в самый миг благословенный явился в храм тот самый человечишко, что матушку кукушонкову родную искал. Явился — не запылился. А с ним старая шалава-кукушка из уличных. Тут и признавать: мать — не мать стало без надобности. Одно лицо с сыночкой.
А как явилась она, на колени пала, да на весь храм православный прокуковала-покаялась, припечатала, мол, нет моего материнского благословения! Не бывать этой свадьбе, ибо по отцу жених — чертово семя, а купцу был ею навязан. Окрутила она его на ярмарке, околдовала, а спустя восемь месяцев подкинула дитя адское как родное. И если Кукушонок род свой продлит да властью немереной обзаведется, не остановится, то будет править миром об руку с завистью, алчностью и обманом.
Прокуковала, об пол птицею ударилась, и в тот же миг ни храма не стало, ни невесты с венценосными родителями да знатными гостями, ни ее самой, ни сыскаря! А только чистое поле да лес за рекой. А при Кукушонке лишь посох из суховатой палки да рванинка вместо фрака.
Дотащился безутешный Кукушонок до реки, вырыл руками себе землянку, и принялся рыдать-куковать до икоты, исходя на проклятия. Выполз, было, из норы своей воды испить, тут-то и пролилось на нечестивца черное облако — то самое, что он сам всю жизнь и растил, обижая да стяжая. Почернел Кукушонок с того дождя чисто головешка. И черноту эту ни песком не оттереть было, ни отмыть. До того страшен стал, что сам себя, увидев в реке, испугался, три дня беспамятный провалялся.
И пришло к нечестивцу раскаяние…
Стал Богу истово молиться наш Кукушонок, хотя слова святого толком не знал.
Так с молитвой и влачил изгой свое бросовое существование, ночуя в земле, питаясь корешками да кузнечиками и от самого себя шарахаясь. Пока однажды не принесла ему река корзину с дитяткой новорожденной — девочкой ясноглазой, ангелоликой.
Впервые за всю жизнь свою никчемную почувствовал Кукушонок жалость и сострадание к ближнему. Принял он дитятко как родное.
Но, чтобы выходить кроху, кузнечиками да корешками не обойдешься. Пришлось Кукушонку назад к людям идти: просить милостыню да батрачить, да учиться словам прощения-благодарности. И вот что удивительно: чем искреннее Кукушонок произносил угодное Богу, тем светлее ликом становился. Тем меньше его люди добрые боялись-сторонились. Тем больше младенец походил на приемного отца.
С тех пор так неразлучно по свету и ходят, творя добро.
А имя той девочке — Душа.
(с) Алена Подобед