Я родился в 1927 году в Москве, и прожил долгую и сложную жизнь, которая очень сильно отличается от современной жизни, но, при этом, на мой взгляд, может вызвать определенный интерес современного читателя.
Можно считать, что более ни менее сознательная жизнь, когда мальчики начинают интересоваться девочками, начинается приблизительно в 7 лет.
И так в 1934 году в квартире, в которой мы жили, были соседи, а одни из них имели двух дочерей. Младшая из этих дочерей была моего возраста, и звали её Илоной. Однако с легкой руки её отца, недовольного рождением второй дочери, он на новорожденную просто фыркнул, так как хотел, чтобы у него родился сын. Это фырканье прикрепилось к Илоне, и стали все домашние называть её просто Фуфой. Когда я подрос, то почувствовал со стороны этой девочки несомненный интерес ко мне. В результате мы стали сравнительно долго дружить. Очень часто мы целые дни были вместе. Она обучала меня играть в карты и читала мне рассказы Зощенко. Мы с ней вместе ходили гулять. Она была моим настоящим другом.
Фото № 1 (1934 год - мне 7 лет)
Тогда же была ещё одна девочка, которой я симпатизировал. Это моя сводная двоюродная сестра – Мэри (её мама была дочерью второй жены моего дедушки). Мои родители вместе со мной ездили к ним в гости, а также её родители приезжали к нам вместе с Мэри. Один раз они довольно долго гостили у нас на даче. Именно тогда мы стали дружить с по-настоящему. В тот период Мэри была достаточно раскрепощенной девочкой. Ей иногда нравилось снимать штаны в моём присутствии и показывать свои женские органы. При всем этом мы просто дружили, и никаких других чувств я к ней не испытывал.
Когда я пошёл в школу в 1935 году, то не умел ни читать, ни писать, а знал только буквы и умел считать. Но самое главное тогда было в том, что я страшно стеснялся девочек и боялся учительницы, а дружил только с мальчиками, а на девочек иногда смотрел и боялся подойти.
В школе мне очень дистанционно нравилась девочка Нина, но я об этом стеснялся кому-либо сказать, не говоря даже о том, чтобы подойти к Нине, и как - то выразить свои чувства.
Моими приятелями в школе были Володя Ушанов и Серёжа Баранов. Именно Серёжа первым объяснил мне, как рождаются дети. До его объяснений, мои представления были очень далеки от истины.
Дружба с Володей и Серёжей никак не мешала моей дружбе с Фуфой. но мы с Фуфой учились в разных школах, и виделись только дома. К сожалению, родители Фуфы (Илоны) вскоре обменяли свои комнаты в нашей квартире на отдельную квартиру в районе Кутузовского проспекта. Я ездил в гости к Фуфе, и мы всё же продолжали дружить, но, естественно, не так крепко, как прежде. Однако родители Илоны не успокоились, и потом, перед самой войной, снова переехали назад на улицу Горького в дом №12. Наши контакты с Фуфой не успели ещё полностью восстановиться, как началась война.
В этот период я с девочками не общался и меня стали мучить всякие сексуальные фантазии. Я даже пытался рисовать голых девушек и придумывать истории их жизни. Мне кажется, что все эти фантазии только усиливали мою стеснительность. Несколько позже я, по-своему, даже влюбился в девушку, которая была старше меня на 8 лет. Её звали Джема, и она была племянницей мужа моей тёти.
Ещё до войны над нашей школой шествовал театр имени Моссовета. Один раз нас бесплатно повели в этот театр на какой-то спектакль, и разместили на бельэтаже. При этом в партере было много свободных мест. Про это посещение театра, я сочинил стишок, который помню до сих пор.
«Ходили мы в театр, в театр Моссовет,
и сели мы там, в партер, не взяв туда билет,
хоть говорили, что нельзя нам в партере сидеть,
но говорили всё зазря.
Остались, мы сидеть.
В театре больше нам не быть.
В том виноваты мы.
Придется денюшки платить,
не искупить вины».
Это первые и последние мои стихи на отвлечённую тему. В дальнейшем все стихи относились к девушкам, и были только любовными. Стихи я писал лет до 30, но сейчас, к сожалению, ни один из них я не могу, как следует, вспомнить.
До войны у меня практически была только одна девочка, к которой я был неравнодушен, и с которой я дружил по - настоящему. Это была Фуфа, т.е. Илона Ленская.
В школе мы тогда учились в режиме шестидневок, когда выходными были 6, 12, 18, 24 и 30 число каждого месяца. Такого понятия как понедельник и т.д., я даже не знал, а мой день рождения отмечали 24 числа, хотя фактически я родился 25-го.
После того, как я окончил шестой класс, началась война, и меня отправили в пионерский лагерь в Молотовскую (ныне Пермскую) область. Нас отправили 3 июля, и до этого Москву ни разу не бомбили, а были только учебные тревоги. Когда мы сели в поезд, то услышали обращение Сталина к народу. Когда же мы приехали в наш пионерский лагерь, то сразу попали в спокойные, практически такие же, какими были довоенные условия. У нас организовывали костры и поход, да и кормили нас отлично. В лагере была симпатичная вожатая нашего отряда. Когда в походе мы переходили вброд, какую-нибудь речку, то я старался забраться к ней на руки, т.к. с одной стороны я не умел плавать и боялся утонуть, а с другой стороны мне было очень приятно прижаться к женской груди. Пробыл я в лагере 2,5 месяца, и за мной приехал мой дядя и отвёз к маме.
Дядя забрал меня из лагеря и отвёз в город Киров, куда он ещё раньше перевёз мою маму и сестру. Наша семья стала жить в одной комнате с ним и его женой. За фанерной перегородкой от нас жила другая семья, где была девочка на год или два моложе меня. У нас проявился взаимный интерес, но её мама запретила ей дружить со мной, сказав ей, что я «доходяга» и «не жилец на этом свете». Я действительно тогда был просто очень худым мальчиком.
Летом 1942 года весь наш класс отправили на работы в колхоз. Однако мальчиков и девочек отправили в разные колхозы. Среди мальчиков, с которыми я работал в колхозе ходили только сексуальные анекдоты и песенки. Такие, как:
«В Кишете есть публичный дом, Просим в Кишерть.
Всегда мы Владьку там найдем. Просим в Кишерть.»
Дальше не помню.
В колхозе мы сначала практически голодали, т.к. кроме 400 граммов хлеба, которые нам выдавали с утра, мы ничего больше целый день не ели, хотя и работали с утра до позднего вечера. Потом мы частично перешли на подножный корм, и стало немного легче. Помню, что погода была, в основном, жаркой, и я иногда, идя на работу, падал в обморок. Кроме того, я там страшно завшивел. Потом от вшей мама усиленно отмывала меня керосином. Однако в колхозе я излечился от намечавшегося у меня туберкулеза, и заработал полмешка муки, которые спасали нас от сильного голода в 42-43 годах. В Кирове я кончил 7-ой класс, т.е. неполную среднюю школу, а в 8-ом классе проучился ещё две четверти.
Когда мы вернулись в Москву, то я пошёл учиться в техникум, и уже был не такой стеснительный, каким я был в школе. В техникуме ребята вместе с девушками организовывали вечера, где танцевали и играли в бутылочку, при которой на кого горлышко повернётся, тот целует девушку, если это парень, или парня, если это девушка. Другими словами, поведение было более раскрепощённое, чем в школе. Всё было хорошо, но я совсем не умел танцевать. Пришлось пойти учиться в школу танцев. В то время такие школы были при любом доме культуры. Я учился танцевать при Сокольническом доме культуры. В школе танцев у меня появилась постоянная партнёрша, довольно симпатичная девушка, но, к сожалению, она не хотела вне школы танцев со мной продолжать какое-либо знакомство. Танцевать я, всё же, немного научился, и на вечерах в техникуме перестал быть «белой вороной». На танцах обычно моими партнершами были девушки, которые никак не возбуждали мои чувства.
Я не думаю, что моя жизнь типична для мальчиков моего возраста в довоенный период, но, в то же время, и она может вызвать интерес у современной молодёжи, и желание прочесть истории моей дальнейшей жизни.