- Нет! Вы сделаете невозможное!
Взгляд мужчины был ледяным и пугающим.
- Примите наши соболезнования … Но самое страшное уже случилось – ребенок не выжил. А мы не боги …
Главный врач родильного отделения города Асеева, Адам Иосифович, этакий «божий одуванчик», смотрел на своего посетителя со смесью различных чувств. Здесь было и сострадание к несчастному, которому не суждено стать отцом, и … сомнение в душевном здоровье последнего.
- Нет, Вы не понимаете … Анастасия не переживет еще и этого удара! Найдите ребенка … другого. Ну, возьмите же где нибудь! Бывают же отказники, или кто там еще … Я заплачу, хорошо заплачу!
- Ах, вот как… вот чего желает этот плотный седовласый господин лет пятидесяти на вид … - понял главврач. И резко ответил:
- Мы не торгуем детьми, господин Тропинин!
- Так. Но вы нуждаетесь … - взгляд Тропинина пробежался по весьма убогой окружающей обстановке. Нуждаетесь в срочном ремонте, в лекарствах, в дорогостоящем оборудовании! Все, что захотите …
Врач вскинул вверх сухонькую ладошку, намереваясь возразить, но из дальнего угла раздалось выразительное покашливание. У приватного разговора оказался невольный слушатель.
Из тени Главного манила пальцем баба Катя, уборщица. Монументальная, как скала, она стояла, опираясь на швабру.
- Извините! – сказал врач и опрометью выскочил в коридор. Катерина вышла следом.
- Адамчик, давай не глупи! Не ты ли вчера плакался, что крыша протекает? Над журналом новомодным, медицинским стонал – нам бы такие кювезы, аппараты, системы, сколько бы деток недоношенных мы спасли … Считай, что Божья Матерь вняла твоим молитвам. Слушай сюда …
И баба Катя перешла на тихий, заговорщицкий тон:
- В девятой палате Любка лежит, спит после кесарева. А у нее двойня. А Любке – то шестнадцать лет, в ПТУ учится. Ей и одного – куда …
- Да как это все …
- Как? Быстро. Пока обе спят! Но этого типа – баба Катя кивнула головой на дверь кабинета – раскручивай по полной программе!
- Кажется, мы можем договориться! – сказал Адам Иосифович, входя в свой кабинет. Сейчас Вы идите … прогуляйтесь пока … мы здесь порешаем.
Вячеслав Тропинин, знаменитый режиссер, состоятельный человек, сидел в сквере возле больницы города Асеева. Сутулился, невидящими глазами смотрел перед собой. Больно, как же больно потерять новорожденного сына! Но главное сейчас – Настя. Красавица жена, вдвое моложе его самого. Она не выдержит второго удара подряд!
Чета Асеевых возвращалась на поезде из далекого северного города. Ехали с похорон – не стало матери Анастасии. Настя, беременная, горько переживала утрату самого близкого человека, много плакала, и вот результат … На нервной почве начались преждевременные роды. Бригаду скорой помощи вызвали от ближайшей станции, которой и оказался Асеев – районный центр с узловой железнодорожной станцией.
- Адам Иосифович Вас просит … - тихо сказала молоденькая санитарка, подойдя к скамейке, на которой сидел режиссер.
…Вечером того же дня Анастасия Тропинина с мужем выехали в Москву. Тот же экипаж «скорой» доставил их к элитному родильному дому, где давно была забронирована для Насти отдельная палата.
- Горе и счастье ходят рука об руку … не стало мамы, но появилась моя дочь! А на УЗИ ошиблись, говорили - мальчик! Это хорошо, ведь я всегда мечтала о дочери. Я назову ее Региной … Регина, королева моя! – так говорила молодая мать, лежащая на свежих простынях, нежно держа мужа за руку. На тумбочке у постели источал тонкий аромат букет чайных роз …
А через неделю выписалась Люба. Ее никто не встретил, не приветил. Не поздравил с рождением дочки, не подарил цветов. Села она с ребеночком, закутанным в байковое одеяльце, на автобус. Поехала своим ходом в деревню Бараниху – к бабушке. Родителей Люба не помнила – погибли молодыми.
Баба Шура была ее опекуном. Светом в окошке и деспотом одновременно.
Неласково встретила она молодую мать:
- Нагуляла, бесстыжая, сама еще дите! Как назовешь девку – ту?
- Нина … робко ответила Люба.
Александра была суровой и неласковой. С самого детства гоняла Любашу в хвост и в гриву. Вставать было положено в пять утра – доить и выгонять в стадо корову. Полоть огород. Неважно, что однажды у девочки случился солнечный удар – не смогла, значит, лентяйка.
Гоняла на заготовку ягод. Уже в шесть лет Люба должна была набирать по три литра черники в день. При этом ни малейшей защиты от насекомых предусмотрено не было. Если дите не справлялось с заданной работой, «мудрая» бабушка поступала просто – не кормила.
Ничего не покупала. Была Любушка одета хуже всех. В обноски, что дарили сердобольные деревенские жители. Ничего не позволяла – никаких подруг. Никакого телевизора. Всегда нужно было работать, не допускалось ни минуты праздности. В крайних случаях наказывала физически – у нее для этого был припасен тонкий ивовый прут, заткнутый в избе под матицей.
Казалось бы, такое строгое воспитание – залог нравственности в поведении девочки? Увы. Люба выросла со сломанной душой. Покорной и безотказной. Не смогла она отказать первому же встречному, который прижал ее за углом школы. Забилась, как рыбка. Она не знала, что такое – постоять за себя.
А теперь приняла весь позор за то, что «принесла в подоле»…
Не надо думать, что баба Шура была злыдней, ненавидевшей свою сироту – внучку. Нет. Она искренне верила, что живет и поступает правильно. Замуж ее выдали в шестнадцать лет. Ее тоже били – муж и свекровь, заставляли работать с утра до ночи. Рожала каждый год, да почти никто не выжил. Эту модель поведения она и реализовывала в своих отношениях с окружающими.
Такая же судьба ждала и кроху Ниночку.