Ранее высшие достижения марксистской мысли были применены в демонтаже СССР. Достижения постсоветской мысли будут использованы для демонтажа России и бывших советских республик
Продолжение. Начало в № 6–14, 2021 г.
Чтобы через анализ «литовских игр» кристаллизовать представление об алгоритме выталкивания республик из СССР, важно понять диссидентское движение в наложении на него политических манипуляций, которые осуществляли не диссиденты, а люди иного типа. Забегая вперед, назовем этих людей иного типа прогрессорами, но пока сосредоточимся на понимании диссидентства, которое прогрессоры использовали и направляли.
Важность такого понимания резко актуализировалась примерно в 2007 г. А события 1985–1991 гг. и последних 11 лет вообще нет возможности понять без такого различения. Подобно тому, как на короткий срок в «Саюдисе» объединили умеренно диссидентствующую литовскую интеллигенцию, энергии которой в критический момент хватило для обоснования демонтажа СССР, так и в последний период регулярно предпринимаются попытки сформировать через «недобитую» постсоветскую интеллигенцию энергетический источник для демонтажа России.
Методичка: как стать волком
Придется прибегнуть к длинной цитате. Один из самых одиозных диссидентов СССР Александр Даниэль в феврале 2015 г. размышлял над вопросом журналиста: согласен ли он, что в середине 80-х диссидентское движение в СССР было фактически разгромлено, и что в процессах перестройки диссиденты играли сравнительно небольшую роль, а количество диссидентов, вошедших в государственные структуры новой России, ничтожно?
Даниэль согласился: «То, что диссидентство было разгромлено, — это, с моей точки зрения, факт. По крайней мере, большинство структур и институций, созданных диссидентской активностью старого правозащитного типа, было действительно уничтожено к 1984 году… Диссидентство в широком смысле слова существовало всегда. И в пятидесятые годы оно существовало, и в сороковые можно найти диссидентские проявления, и так далее. Но с середины 1960-х годов началась новая фаза.., и самым характерным для этой новой фазы было то, что оно перестало быть политическим. Оно было каким угодно — культурным, гражданским, моральным, метафизическим — но не политическим. Отталкивание от политической борьбы именно в диссидентской среде было очень сильным. Я хорошо помню фразу, которую любила говорить моя матушка: политика — это зачумленная сфера человеческой деятельности, и близко к ней подходить нельзя. А она была очень авторитетным человеком в диссидентских кругах. Диссидентские времена — это эпоха совершенно особенных оппозиционных движений: внеполитических и метаисторических, экзистенциальных, не стремящихся к реальной цели, не интересующихся результатами, равнодушных к победе. Это была такая метафизическая и метаисторическая активность. Люди искали опору в праве, в нравственности, в чем угодно — но никак не в политической прагматике. И когда независимая политическая активность в нашей стране стала возможной, в нее включились другие поколения, другие люди — а бывшие советские диссиденты не склонны были в нее включаться. Не потому, что их не пускали. Не пускали, конечно, тоже. Складывающаяся постсоветская элита выталкивала диссидентов, не допускала их серьезно влиять на политику. Но они и сами не рвались, вот в чем дело».
Если на уровне лозунгов подвергать риторику диссидентов и современных оппозиционеров сравнительному анализу, то приходится констатировать практически полное отсутствие преемственности. Фактически остался только один лозунг, впервые явленный матерью Александра Даниэля вместе с группкой диссидентов, которые в 1968 г. вышли с плакатами на Красную площадь протестовать против ввода войск Варшавского договора в Чехословакию: «За вашу и нашу свободу».
Волки пожирают овец. Если ввести образное противопоставление овец и волков, где аполитичные диссиденты — овцы, а яростно политизированные Аудрюс Буткявичюс и подобные ему — волки, то это противопоставление повторяется годами на многих уровнях. Иллюстрировать это противопоставление можно с древности, но в контексте XX в. наиболее масштабными иллюстрациями являются запрещенные в России немецкий «Вервольф» (Werwolf — фашистские «партизаны», орудовавшие в тылу противника) и турецкие «Серые волки» (Bozkurtlar — молодежное фашистско-пантюркистское движение). «Вервольф» в XXI в. организационно воспроизводится в Прибалтике и Украине, а десятки ячеек «Серых волков» сформированы с постсоветской Средней Азии, Азербайджане и российском Поволжье.
Но внимание современного российского обывателя целесообразно привлечь ко второму элементу противопоставления — к овцам. На художественном уровне проблему овец фиксировал выдающийся еврейский художник Менаше Кадишман (1932-2015) — автор пронзительной экспозиции «Листопад», посвященной жертвам Холокоста: пол коридора покрыт круглыми железными пластинами с изображением лиц кричащих людей. Немой вопль тысячах лиц производит неизгладимое впечатление, усугубленное тем, что посетителям музея приходится идти по этим лицам ногами, как по опавшим листьям. Они «шуршат» под ногами.
Помните фотографии геноцида евреев литовцами в 1941 г., опубликованные в 4-й части статьи («Томская НЕДЕЛЯ» от 05.03.2021 г. № 10)? Кадишмана долго мучила безропотность, с которой подавляющая часть евреев приняла собственное истребление. Эта безропотность еще более загадочна, чем апатичное принятие диссидентами постсоветского глумления над их идеалами или апатичные уверения современными российскими мещанами самих себя, что политика — грязное дело, в котором не надо мараться. «Невинных», предназначенных волками на заклание овец, щиплющих остатки своей потребительской травки, рисовал Кадишман.
Читатель сам для себя решит, загадочно ли поведение современных уличных протестных масс, бесстрастно зафиксированное видеокамерами, в тех случаях, когда шакаленок-Навальный (негодующий, что сумбурно движущиеся массы не вступают в столкновение с ОМОНом, а беспорядочно толкнуться на месте) истерично орет на «соратников»: «Бараны!». Массы надо уметь и вдохновлять, и организовывать.
Это знали и реализовывали в КПСС, но этого не могли осилить диссиденты, им только оставалось размышлять в мотивах пушкинского «Изыде сеятель сеяти семена своя»:
Свободы сеятель пустынный,
Я вышел рано, до звезды;
Рукою чистой и безвинной
В порабощенные бразды
Бросал живительное семя —
Но потерял я только время,
Благие мысли и труды…
Паситесь, мирные народы!
Вас не разбудит чести клич.
К чему стадам дары свободы?
Их должно резать или стричь.
Наследство их из рода в роды
Ярмо с гремушками да бич.
Но на пересечении групп диссидентов и прогрессоров были люди, отличные от Даниэля, и способные сформулировать образ структуры, алгоритмы действий и тактические цели в деле разрушения СССР. Считается, что Новосибирск наравне с Москвой и Ленинградом был кузницей кадров «прорабов перестройки», при этом указывают на новосибирский Академгородок, откуда в свое время в Томскую область был перемещен Егор Кузьмич Лигачев, кстати, последовательный антисталинист и один из лидеров раннего этапа перестройки. Даниэль в середине 60-х годов проживал с матерью именно в Новосибирске, а его мать — Лариса Иосифовна Богораз — преподавала лингвистику на так называемом Гуманитарном факультете Новосибирского государственного университета (ГФ НГУ). В кругу их семьи тогда вращался один наш земляк, нарымский уроженец, студент ГФ НГУ Сергей Александрович Красильников.
Люди, подобные Буткявичюсу, не удовлетворенные признанием своего вклада в демонтаж СССР, иногда выплескивают в прессу свои автобиографии, далеко выходят за описание этапов карьерного пути и научных регалий. Сопоставление этих откровений с иными источниками позволяет много понять в примененных в 1985–1991 гг. механизмах и спрогнозировать деструктивные игры в современной России. Свою автобиографию Красильников поведал в 2016 г. интернетному изданию «Гефтер», носящему имя примечательного диссидента Михаила Яковлевича Гефтера (1918–1995), ветерана войны и сотрудника Института истории АН СССР.
Красильников родился в 1949 г. в семье новосибирских крестьян-спецпереселенцев в поселочке около Нарыма. Родители были учителями в школе, которую маленький Сережа вынужден был посещать еще в дошкольном возрасте (оставить ребенка было некому). Половину из 40 домов поселочка заселяли сосланные литовцы, с которыми семья Красильниковых обменивалась письмами и визитами и после окончания ссылки. Литовские контексты в речах Красильникова многосложны, от поддержки созданного с участием Будкявичюса для литовской молодежи проекта «Миссия — Сибирь» (обустройство в сибирской глубинке мест захоронений литовских националистов и членов их семей), до иллюстрации своих выступлений цитатами из фильма «Никто не хотел умирать», упомянутого в 8-й части статьи.
За год до рождения Красильникова в Нарыме открылся музей, посвященный ссылке в это село Сталина, Свердлова, Рыкова и иных выдающихся большевиков. Семья Красильниковых переехала в Нарым, в школьные годы Сергей очень часто посещал музей. Потом, после получения высшего образования, некоторое время работал в этом музее директором.
Проблема сталинизма сопровождала и детство, и студенческую молодость Красильникова. После окончания школы С. Красильников, сын спецпереселенцев, без проблем поступил на историческое отделение Гуманитарного факультета НГУ, где быстро определяется в выборе наставника. Эту роль сыграл профессор Варлен Львович Соскин, преподаватель истории революции и Гражданской войны. Как и большинство иных преподавателей ГФ НГУ, Соскин одновременно работал в Академгородке: в Сибирском отделении Академии наук существовал Объединенный институт истории, филологии и философии (ИИФФ СО АН СССР).
Варлен Соскин родился в Томске в 1925 г., был ветераном войны, имел ранения и награды, получил историческое образование в Ленинградском государственном университете, после чего работал на кафедре марксизма-ленинизма Кемеровского учительского (педагогического) института. Когда в Новосибирске, в составе Академии наук было решено создать ИИФФ СО АН СССР, Соскин принял самое непосредственное участие в организации этого института, возглавил сектор истории советской культуры, был некоторое время заместителем директора. При этом жена Соскина, Анна Наумовна, была заместителем декана ГФ НГУ, своей заботой о студентах заслужила от них прозвища «мама Соскина», «мама Анна».
О становлении своего мировоззрения В. Соскин говорил, что от коммуниста, искренне верившего в коммунистические идеалы, принимавшего постулаты официальной советской идеологии, через личные сомнения, под влиянием решений ХХ съезда КПСС, он пришел к коренному сдвигу в мировоззрении. Он встал на позиции антисталинизма и антикоммунизма.
В эту специфическую атмосферу второй половины 60-х гг., сохранявшую инерцию «хрущевской оттепели», Красильников окунулся с головой. По словам Красильникова, из «атмосферы» на него повлияли курсы лекций по социологии и по социальной статистике, который Владимир Эммануилович Шляпентох, уехавший в 70-х гг. в США, а так же спецкурс по экономической истории СССР, который читал Борис Павлович Орлов, который преподавал «абсолютно антисталинский курс с той точки зрения, что на своих лекциях он приводил вначале официальную статистику, а потом доказывал ее фальсифицированность…».
Красильников резюмирует, что к 1968-му г. он получил «…знание о реальном состоянии советской экономики с ее милитаризованностью, с ее диспропорциями, с ее автаркичностью и т. д., из первых рук, за два десятилетия до «перестройки». Это означает, что мы варились в этаком кипящем котле Академгородка второй половины 60-х годов, впитывая, я бы сказал, очень неортодоксальные идеи…».
Современному молодому поколению предписано считать, что в СССР все духовные и идейные явления контролировались или преследовались всемогущим КГБ. Пусть оно подумает, могла ли «самобытность» новосибирского Академгородка быть вне этого контроля в указанный Красильниковым период 60-х гг. Отметим, что Красильников был в 1968 г. включен в состав небольшого студенческого стройотряда, который был направлен в Чехословакию непосредственно накануне ввода в нее войск стран Варшавского договора для нейтрализации протестов антисоциалистических сил. Из этой поездки он смог, вопреки другим стройотрядовцам, привезти в СССР протестную чехословацкую прессу и листовки. Странным образом эпизод возвращения Красильникова в СССР с нелегальной литературой без пограничного досмотра в до-андроповский период КГБ совпадает с непонятным проникновением на территорию СССР в пост-андроповский период в 1990 г. исполнителя расстрелов «мирных литовцев» в январе 1991 г. Эндрю Эйва, о котором упоминалось в предшествующих частях статьи.
Замаравшийся в антисоветских событиях студент Красильников после получения высшего образования на некоторое время отбывает на родину в Нарым, где тем не менее становится директором одного из сохранившихся после «хрущевской слякоти» музея Сталина. Потом два года служит в Советской Армии, а когда ажиотаж, порожденный акциями новосибирских диссидентов в 1968 г. (эти акции — отдельная тема, на которую нет смысла отвлекаться в настоящем цикле статей) против ввода войск в Чехословакию, возвращается в новосибирский Академгородок, где под руководством Соскина в аспирантуре готовит свою кандидатскую диссертацию.
Красильников попал в поле моего внимания почти ровно 20 лет назад. Тогда я привез супружеской чете бывших преподавателей одного томского ВУЗа в подарок только что изданную книгу «Клептократия» («власть воров»), написанную советским и российским востоковедом и африканистом Леонидом Гевелингом (он предупреждал, что выбор капиталистического развития приведет Россию не в ядро капиталистической системы, а на капиталистическую периферию, которой правит компрадорская клептократия). Длинный, до утра, разговор имел для меня собственную цель: собеседники были очевидцами и участниками того, как ранее истовая коммунистка Нелли Кречетова была в конце перестройки избрана секретарем по идеологическим вопросам КПСС в Томской области, как совершилось ее «замыкание» на Михаила Ходорковского, Джорджа Сороса и на бывшего губернатора Томской области Виктора Кресса.
После того, как мои собеседники узнали, что я родом из нарымской земли, они начали меня расспрашивать, известен ли Красильников и его семья? А потом подарили мне изданную в 1985 г. книгу Красильникова и Соскина «Интеллигенция Сибири в период борьбы за победу и утверждение Советской власти. 1917 — лето 1918».
Особый упор собеседников был в привлечении моего внимания к тому, что по типографским данным книга должна была издаваться тиражом в 1000 экземпляров, однако на подаренном мне экземпляре типографской гуашью размер тиража был переправлен на «1300», а по отчетным данным издательства тираж составил еще большее количество экземпляров. Книга состояла из двух частей, первая — методологическая, вторая — историческая, то есть посвященная изложению исторических данных о состоянии интеллигенции Сибири в 1917–1918 гг. Вторая часть книги была скорректированным воспроизведением одноименной кандидатской диссертации Красильникова от 1980 г., написанием которой руководил Соскин. А вот первая часть имела философско-социологическое методологическое содержание как надо обращаться с интеллигенцией, чтобы ею манипулировать.
Нашим согражданам, пропитанным мещанством, бесконечно далеки понимание фундаментального значения интеллигенции для выбора народом своей судьбы и история марксистской мысли об интеллигенции. Но для вышедших из КПСС «прорабов перестройки» эти передовые достижения социологической мысли не были чужды. В контексте перестройки смысл методологической части указанной книги Красильникова и Соскина получал новое значение: «прорабы перестройки» должны были научно понять ленинскую теорию выстраивания отношений с интеллигенцией и трансформировать эту теорию под цели перестройщиков.
При этом Красильников и Соскин учитывали марксистское теоретическое осмысление интеллигенции, совершенное после Маркса и Ленина. Прежде всего, концепции руководителя Итальянской коммунистической партии и теоретика марксизма Антонио Грамши (1891–1937), замученного в тюрьме до смертного состояния итальянскими фашистами.
Маркс обобщенно задал направление, что пролетариату путем завоевания политической власти надо осуществить такое саморазвитие, чтобы он смог устранить разделение физического и интеллектуального труда, — на духовно-интеллектуальном уровне каждый пролетарий должен достигнуть уровня интеллигенции. Ленин, решая практические задачи, разработал тактику действий завоевавшего политическую власть пролетариата в отношении интеллигенции: с кем заключать союзы, с кем «пакты о ненападении», кого изолировать, а также как вести в отношении каждой из этих групп революционную агитацию. Это была тактика революционной ситуации.
Грамши дополнил марксизм общетеоретической классификацией интеллигенции и теорией позиционной борьбы в тот период, когда в обществе нет революционной ситуации. Частично эти мысли русскоязычный читатель может изучить в первой части «Тюремных тетрадей» Антонио Грамши, после публикации первой части издание в России еще трех частей было кем-то прервано в 1991 г. сразу после демонтажа СССР. Увы, русскоязычное трехтомное собрание избранных произведений Грамши фактически не доступно для массового читателя.
Фактически Красильников и Соскин на старте перестройки в компактном виде под благовидным предлогом изложили методологию, с помощью которой можно было обуздать коммунистическую интеллигенцию, способную противопоставить антисоветской пропаганде организованное противодействие. Созданная ими методичка была предназначена для пособников «прорабов перестройки» для работы на местах, она была доведена до них по всей территории СССР с необходимыми комментариями. Высшие достижения марксистской мысли были обращены против Советской власти.
Демонтаж СССР дезориентировал и вытолкнул из привычной среды миллионы людей, то есть сделал их маргиналами. В этом смысле наибольший удар был нанесен по советскому сельскохозяйственному пролетариату, который часто ошибочно называют крестьянством. Соразмерный удар был нанесен по отечественной научно-технической интеллигенции в результате ликвидации тысяч заводов. Это породило маргиналов еще одного типа. Связывая перестроечную эпоху с современным днем, мы попытаемся показать, как Красильников и его соратники при государственном финансировании их деятельности продолжают осуществлять очень специальные исследования российского общества. Без таких исследований нашим противникам трудно выработать алгоритмы демонтажа России вслед за демонтажем СССР.
Продолжение следует
Азамат Уалиев