***
В обед по жаре, ох, шагать нелегко!..
Забрел я однажды весьма далеко
В одну деревеньку, дорогой степной
Лежала она у реки под горой
Вдали от гудящих асфальтовых трасс, –
В Дивеево шел на пути в Арзамас.
К колодцу припал я, живя влагой дух,
И тут вдруг услышал: - Послушай-ка, друг!
Уж несколько раз я тебя здесь встречал,
Когда на машине своей проезжал… -
Дверь хлопнув толчком, меня парень спросил –
К колодцу он следом за мной подрулил:
- Куда же пешком, будто свыше гоним?..
- В Дивеево, там, где святой Серафим…
Зайду, приложусь, честь с хвалою воздам –
Всегда так хожу по святым я местам…
А парень, ему тридцати нет на вид,
Задумавшись чуть, мне потом говорит:
- У нас – может, где доводилось прочесть? –
Святое здесь место поблизости есть.
«Девичьей горой» его люди зовут,
Ее даже видно отсюда: вот тут
Смотри!.. Видишь, горка – вершина на ней,
Деревья стоят где у центра густей?
Вот это та самая есть и гора…
Была это давняя очень пора.
Царь Грозный тогда шел в поход на Казань
И где-то в окрестностях с войском и стань.
Татары решили его погубить -
Как будто бы с миром кумыс дать испить,
И тихо отравой его извести,
Но девушка наша смогла донести.
Дознались татары, и девою той
Конец был мучительный принят и злой.
На этой горе, где схватили ее,
На врытые копья швырнули живьем,
Над распятой злобно глумились над ней
И не добивали, чтоб мука страшней.
Когда же царь Грозный об этом узнал –
Уже все полки он назад возвращал –
Он каждому воину в войске своем
Велел взять земли снизу полный шелом.
И на гору эту ту землю взнести,
И холм там насыпать, чтоб видно в пути
Всем было то место, где девушка та
Погибла, мучение приняв, свята.
С тех пор та «Девичьей» гора прозвалась…
Там Церковь была раньше, ну, а сейчас
Лишь кладбище наше, а Церковка та
В советское время сгорела до тла.
Там красный велел, разойдясь, комиссар
Общественный сделать нужник-писюар,
И сразу сгорела, исчезла, как тень,
Фундамент остался лишь там по сей день.
Сходил бы – дорога, вон, вверх по яру, -
Святой все считают «Девичью гору»…
Сказал и уехал – я дальше пошел
И вскоре тропинку к горе той нашел.
«Зайди! - мысль мелькнула, пахнула, как ветр. –
Идти до горы тут всего с километр».
Рюкзак я укрыл в придорожной траве
И быстро отправился вверх по тропе.
Вокруг – степь да степь, солнце пуще печет,
Тропинка все выше по склону течет.
А вот и вершина – деревья густей,
Покоилось кладбище, правда, на ней.
Я перекрестился и внутрь вошел,
Тут свежих могилок кругом частокол.
«Нет – это не здесь, - и я внутрь иду, -
Там, может, фундамент от Церкви найду».
Облазил я кладбище вдоль-поперек:
На север, на юг, к алтарю – на восток,
Прошел вдоль ограды по краю его -
Но все ж не нашел я вокруг ничего.
Малины, горчащей с чего-то на вкус,
Открыл только в центре облепленный куст,
И море вокруг крапивы, всю в пыльце,
Разросшейся в рост по краям и в конце.
«Ну, видно, судьба – Церкви той не найду», -
Я снова на выход с погоста иду.
И там, у ворот, на колени я стал,
И тихо в молитве тогда прошептал:
- Господь, помяни эту деву, что здесь
Венец обрела свой терновый и крест.
Хоть Церкви уж нет, но и этой горой
Пусть славится мужество девицы той…
Мелькнула тут мысль: «А девицей была ль?
Татарам ли тронуть ее было жаль?!..»
Но вмиг, устыдившись, прогнавши морок,
Прочел «Отче наш» и поднялся я с ног.
А вид с той горы замечательный был:
Все склоны ковер разнотравья покрыл,
Блестели пруды за деревьев каймой,
Подошва горы огибалась рекой.
Внимая красотам, спустился я дол,
Рюкзак подобрал, было, дальше пошел…
Но что-то сдержало меня неспроста:
Быть может, безмолвие иль красота.
А может, другое – откуда то знать?
Но только решил я тут заночевать.
Спустившись к реке, под обрывом я стал,
До вечера рыбу ловил и читал.
Ушицу сготовил – клев все-таки был,
Как стало темнеть, и палатку разбил.
Дровишек подкинул я в свой костерок
И рядом на травке душистой прилег.
Не знаю, наверно, я чуть задремал,
Но верно сказать не могу, точно ль спал…
В ночной тишине - будто хруст или шаг,
Меня не успел разобрать даже страх.
К костру кто-то вышел и рядом присел
На пне, что с одной стороны обгорел.
Сначала увидел я ногу босу,
Всю в каплях росы и чуть-чуть на весу,
Цветной сарафан от ступни тек наверх,
Изгибами тонкое тело облек.
Под угли костра трудно что рассмотреть:
Косы на груди изогнутая плеть…
Да, девушка это была, но лица
Ее в темноте не видать до конца.
- Спасибо тебе, что проведал меня.
Уже много лет не припомню я дня,
Что кто как на встречу со мной приходил
И Бога меня помянуть здесь молил…
Я понял, кто это…. Что это – она!..
Но не изумился я даже сполна.
И чувство в душе мне уже не забыть,
Что так и должно было все это быть.
- Послушай, скажи мне, как имя твое? –
Я к ней обратился в молчанье ее.
- Зачем тебе имя? Что в имени том? –
Нет в имени памятной славы моем.
Я – Дева, я – Вечная Дева, пойми, -
Вот имя, что в память осталось с людьми.
А имя, которым, живя, нареклась,
Уже не имеет значенья сейчас.
- Но как все случилось – о том можно знать?
Ты можешь об этом сейчас рассказать?
Она мне кивнула слегка головой,
Я вдруг увидал, как под бледной луной,
Сиянье ее озаряло вокруг,
Струилось от плеч, головы и от рук…
- Я с год уж была как захвачена в плен –
Татарского бека грозил мне гарем.
Но сын его сильно меня полюбил,
Он мне эту тайну, доверяясь, открыл.
Что батюшку нашего, государя
Должны отравить, миром ложным хитря.
Бежала я – сразу погоня за мной,
Я знала, что стан у царя за горой.
И здесь, на горе, меня встретил дозор,
Но тут и погоня за мною в упор.
Успела тогда я им все прокричать,
От сотни татар те смогли ускакать…
Сын бека, да, тот, что меня полюбил,
На этой горе без пощады казнил…
Она замолчала, как будто бы вспять
Ту драму в себе проживала опять.
Дрожала, я видел, в мерцаньи рука,
Которой лицо прикрывала слегка.
Я тоже молчал в темноте перед ней,
Но сердце стучало сильней и сильней.
Она вдруг поднялась от пня во весь рост, -
Сиянье, казалось, достало до звезд…
- Меня перед казнью татарам отдал:
Глумились они надо мной стар и мал…
Но только я – Дева!.. Запомни ту весть!
Кто так на земле потерял свою честь –
Чрез жуткую муку, но выполнив долг,
Того здесь, на небе, помянет Сам Бог,
Омоет, очистит и в Царстве Христа
Поругана дева предстанет чиста.
И в Царстве Небесном мы вместе живем –
Над этой горой, здесь и храм наш, и дом.
Ты Церковь напрасно на горке искал –
На небе она, там Господь нас собрал.
А тут…. Здесь лишь кладбище – людям в ответ
За то, что ценить стали тьму, а не свет.
Крапива себя будет вольно растить,
И вечно малина здесь будет горчить.
Теперь ты все знаешь…. Пора мне, прощай!
Так людям и девам ты всем передай:
Пусть девство хранят как великую честь,
Ценнее его только мука и крест…
Сказала – и словно бы вверх поплыла,
Куда-то по склону, гора где была.
А там, наверху, под забредший рассвет
Мне чудился долго мерцающий свет.
Не помню, пришел как в себя в ту пору –
Я долго глядел на Девичью гору.
