Казалось бы, всё просто. Если на языке говорят и известно, как звучит его устная речь — он живой, если нет — мёртвый. Но на той же латыни, например, «говорят» врачи и ученые, хотя это как бы «мёртвый язык», а до сороковых годов XX века в новейшей истории едва ли были люди человека, которые бы говорили на иврите, хотя этот язык считался «живым». Так где же та грань между живым и мёртвым языком на самом деле? Язык умирает тогда, когда умирает последний представитель народности, для которой он был родным Именно таково академическое определение статуса языка, и оно объясняет многое, хотя и не всё.
Потому что вы тут же, незамедлительно спросите нечто вроде А почему Италия всё ещё на месте, а латынь «как бы» мертва? Но шутка юмора в том, что современные итальянцы — отнюдь не те, что были в эпоху Рима, а очень даже «понаехали» в эпоху Великого переселения народов. Именно тогда, собственно, «умерла» латынь как язык. Товарищ! Но евреев выгнали ещё раньше, почему иврит не считали мёртвым языком?