Из рассказов Г. В. Грудева
В начале царствования (1828) Николая Павловича, управляющим делами Комитета министров был Федор Федорович Гежелинский (тайный советник, награждённый двумя звездами). Государь принимая доклады, писал на них карандашом "согласен", но мог на том же документе сделать возражение, и нередко выходило, что на одном документе стояли две резолюции: "согласен" и "не согласен".
Гежелинский, по своим соображениям, некоторые резолюции вытирал. Государю об этом донесли. При первом же докладе Гежелинского, Государь спросил его, - все ли резолюции его исполнены и все ли целы? Гежелинский отвечал утвердительно. Тогда Государь вынул из стола доклады с вытертыми резолюциями (Николай Павлович ненавидел обман) и предъявил доказательство обратного.
Гежелинский упал на колени и старался объяснить, что он это сделал потому, что выходило противоречие в резолюциях. Государь схватил Гежелинского за грудки, и сильно уколол руку о звезду (которые тогда не привинчивались, а прикалывались к фраку большою булавкой). От боли Государь вышел из себя... Бенкендорф (Александр Христофорович), бывший тут, заслонил собой Гежелинский, а тот только мог сказать: - Я виноват, судите меня, Государь!
Суд был назначен военный, и виновный был приговорен к разжалованию в солдаты в Сибирские батальоны (26 июня 1831 г.). Государь на докладе написал: "согласен", с дополнением, чтобы виновный был отправлен в рекрутское (здесь: солдатское) присутствие и был поставлен "под мерку" (брить лоб).
В присутствии должен был находиться некто Железнов, подчиненный Гежелинского, очень его любивший. За день до этого он приезжал к Бенкендорфу и просил позволения заболеть на этот день; но тот отвечал, что не смеет разрешить.
Только через несколько месяцев князю Кочубею и Бенкендорфу удалось уговорить Государя зачислить Гежелинского солдатом в Финляндию, переведя его из сибирских полков. При совершеннолетии Наследника ему дали офицерский чин (1839), затем он вышел в отставку и поселился в деревне.
***
Император делал смотр войскам где-то на юге. По военным правилам солдат должен во фронте стоять неподвижно. Вдруг Государь заметил, что в одном месте солдат засмеялся. Он вызвал его и строго спросил:
- Ты сейчас смеялся?
- Никак нет, Ваше Императорское Величество, - отвечал солдат.
- Я видел, признавайся; ты смеялся?
- Никак нет.
- Сквозь строй прогоню! Признавайся, ты смеялся?
- Никак нет.
- Расстрелять его! Признавайся, ты смеялся?
- Никак нет, Ваше Императорское Величество.
Гнев государя дошел до последней степени: он усиленно дышал, снял каску и вытирался платком. Наконец, он вызвал всю ту группу солдат, в которой стоял смеявшийся, как ему показалось, солдат. - Признавайтесь, кто смеялся? Выступил один солдат и сказал, что это был он.
- Прощаю тебя за твое "признание". Затем, вернувшись к первому, Государь положив ему руки на плечи, сказал: - Простишь ли ты меня? Солдат стоял вытянувшись в струну. - Понимаешь ли ты, - продолжал Государь, - что я прощения у тебя прошу при всех? Солдат стоял не шевелясь, пока ему Государь не сказал: "Иди!"
***
Как то Император приехал к графине Орловой, когда у нее был архимандрит Фотий, которого графиня предупредила, что, по обычаям двора, все посетители должны удалиться, когда приезжает Государь и свидание происходит только с хозяином дома. Фотий не ушел, но встал пред образами, как в созерцательной молитве. Вошел Государь с хозяйкой, выходившей к нему на встречу и, увидев Фотия спросил: - Кто это? Орлова объяснила. Фотий не двигался с места. - Что ж ты, - сказал Государь (не любивший не соблюдения приличий), - хочешь молиться, так молись (Николай Павлович зная о связях Фотия с А.Н. Голицыным, слывшим в свете гомосексуалистом, хоть и разорвавшим с ним отношения, относился к Фотию с резким отрицанием (прим. ред.).
- Может быть, ему бы хотелось дать благословение Вашему Величеству, - робко заметила графиня. - Ну, нет, этого не будет, - был ответ. Государь отвернулся, Фотий же поспешил удалиться.
***
Однажды на параде, при всех, граф Орлов неправильно передал какое-то приказание Николая Павловича (что считалось грубейшим нарушением), и на сердитое замечание Государя извинился тем, что не расслышал. "Меня вся Европа слышит, а мой генерал-адъютант меня не расслышал", сказал Государь. Это было после успехов Венгерской кампании. Примерно в то же время Государь сказал: "Что теперь делается, меня не удивляет. Я еще в 1849 году был уверен, что Европа не простит нашего спокойствия и наших заслуг".
***
С-н (Свечин?), державший литературный салон в Москве в 40-х и 50-х годах, прежде был где-то из рук вон плохим губернатором. В одном из своих отчетов на высочайшее имя, он, в ответ на чью-то претензию, написал: Без жеманства я должен сказать, что протоколов Губернского Правления не читаю. Император (не допускающий никаких отступлений противу службы) против этих слов дал свой ответ: И я без жеманства такого губернатора увольняю.
***
В 1832 году Николай Павлович, долго не видевший Ермолова, приехав в Москву, послал к нему сказать, что желает его видеть и не во фраке (этим давая понять, что опала его подошла к концу), а в мундире его времени (времен Кавказских войн). Императрица Александра Федоровна не знакомая с Ермоловым, хлопотала, чтобы свидание его с Государем непременно состоялось. Ермолов приехал во дворец, и Государь встретил его словами: - Забудем старое; мы оба были виноваты, и ты более меня, потому что я был молод (в 1827 году Ермолов предупреждает Николая о готовящейся к войне Персии. Николай ему не поверил, и отправил его в отставку. В этом поступке Николая угадывался его стальной характер, ведь Ермолов был непререкаемым авторитетом именно в восточных территориях. Ермолов был в бешенстве (прим.ред.)
- Не будем этого вспоминать, Государь, - отвечал Ермолов. - Приезжай в Петербург, - заключил Государь, - и послужи еще.
И Ермолов действительно переселился в Петербург. Присутствуя в Государственном Совете, Ермолов отстаивал какой-то вопрос, но вопрос этот, большинством голосов, прошел против мнения Ермолова. По окончании заседания, он демонстративно произнес: - Господи, отпусти им, ибо не знают, что творят. Об этом донесли Николаю Павловичу, который сказал: - Нет, с ним ничего не сделаешь! Вскоре Ермолов отпросился опять назад, в Москву, на покой.
***
В сороковых годах С. С. Уваров был министром народного просвещения, а Паскевич наместником в Варшаве, где дело просвещения было подчинено министерству. Паскевич однако сам вводил какие-то распоряжения, довольно крутые, так как тогда было в ходу держать поляков в кулаке. Уваров нашел, что это есть вторжение в круг его власти, а Паскевич считал себя в Польше чуть не самодержавным правителем. По этому поводу возникли между ними неудовольствия. При посещении Паскевичем Петербурга Николай Павлович, желая помирить их, назначил обоим доклад в один день. Приехав в Зимний дворец, Уваров узнал, что Паскевич уже у Государя, а ожидающими в приемной нашел Меншикова и Туркула (Игнатий Лаврентьевич), которые состояли в комитете по делам Царства Польского. Уваров, разговаривая про обстоятельства, их собравшие, сказал, между прочим, такую фразу: - Они (т. е. Государь и Паскевич) намерены пускать кровь, и думают, что я стану держать им таз.
На другой день, служивший в Варшаве при Паскевиче, Ильяшевич просил одно близкое лицо к Уварову передать ему, чтобы он был осторожнее и, рассказав разговор Уварова с Туркулом во дворце, прибавил, что это уже известно Государю. И Меншиков, и Туркул были люди благородные, и конечно не они передали Государю слова Уварова, третьего же лица и вообще никого в зале не было. Остается одно предположение: в Зимнем дворце были ниши под обоями, в которые помещались люди для того, чтобы слушать, что говорится рядом. С этого дня Николай Павлович невзлюбил Уварова.
***
В 1847 году император Николай, на основании ноты Меттерниха (здесь: подготовка к июльской революции во Франции) о том, что молодые ученые наши ездят по славянским землям и толкуют про объединение, приказал Уварову разослать циркуляры всем попечителям учебных округов иметь наблюдение за этим. Попечитель Московского округа граф Строганов нашел циркуляр этот невыполнимым и вышел в отставку после ссоры с Уваровым и полученного замечания Государя (Строганова очень любило студенчество, за его доброе и справедливое к себе отношение).
Строганова заместил его помощник Голохвастов (Пётр Владимирович), которому Государь, приехавший в Москву, сказал: - Вы были 12 лет помощником человека, которому я верил; но и он меня не понял в том, что молодежь университета есть другая, чем молодежь прочих заведений. Голохвастов смутился и стал многоречиво что-то объяснять. Государь нахмурился и прервал его словами: - Я все сказал (в присутствии государя, без его позволения, по статусу о рангах, говорить строжайше запрещено). Голохвастов захворал и скоро подал в отставку.
***
С. С. Уваров, докладывал, что на открывшуюся вакансию попечителя в Одессе есть два кандидата: один Фабр (Андрей Яковлевич), представляемый графом Воронцовым, другой Н. М. Бугайский (протеже Нелидовой), представляемый им, Уваровым. В Одессе предполагается постройка здания для университета, и Бугайский, как инженер-строитель, был бы тут очень полезен; но утверждение зависит от воли императора. Государь слушал молча, наконец, сказал, что утверждает Бугайского. - Но что отвечать графу Воронцову, - спросил Уваров, - человеку гордому и много сделавшему для Одессы?
- Ученого учить только, портить, - возразил Государь; вы сумеете отвечать Воронцову. И Уваров, вместе с официальной бумагой, послал Воронцову записку, в которой объяснил все дело. Воронцов все понял. Скоро Уваров получил графское достоинство (здесь: об этом просила Варвара Нелидова).
***
В 1854 году, когда англо-французский флот стоял под Петербургом, астроном Струве (Василий Яковлевич) получил уведомление, что император приедет в Пулковскую обсерваторию смотреть из телескопа на неприятельские суда (время интервенции в Белом море английского флота и бомбардирования Соловецкого монастыря).
Струве пригласил присутствовать при сем молодого графа А. С. Уварова, академика Давыдова и Г. В. Грудева (автора записок). По приезде император тотчас сел за телескоп и, внимательно наблюдая, не говорил ни слова, не оборачивался, и только делал знаки рукой, чтобы кругом было тихо; а между тем лицо его все более и более омрачалось. Так прошло довольно много времени. Императрица видимо тревожилась, оставалась молчаливой и неподвижной.
Наконец Государь встал, резко крикнул "коляску" и, не сказав Императрице и никому ни слова, уехал.
p.s.
Его дочь, Ольга Николаевна спросила (в день 25-летия его царствования):
-Ты счастлив теперь, ты доволен собою?
- Собою? - отвечал он и, показав рукою на небо, прибавил: - Я былинка!