Подполковник Анатолий Васильевич Сурцуков
Вся жизнь в армии обусловлена субординацией…
Система взаимоотношений старших и младших описана в уставах, отработана и отполирована многими поколениями военнослужащих с незапамятных времён и наполняется всё новым содержанием с течением времени и под воздействием прогресса в военной области. Можно по-разному относиться к этой системе взаимоотношений, но в армии она принята в виде закона, свято выполняемого всеми, кто носит погоны: от солдата до маршала. А иначе как же? А то ведь в бою, когда раздумывать особо некогда, младший по званию или по должности может и раздумывать начать, типа, а стоит ли после приказа старшего бечь навстречу пулемёту, садящему прямо по тебе огнём? Ну, и что тогда получится? Не армия, а срам какой-то! В-о-о-от… Бывают, правда, нюансы… Отдельные… Изредка…
НО! Они только подтверждают общее правило.
***
Вторая чеченская кампания началась под осень, плавно перетекла в зиму и размылась по времени на несколько лет, то бурля страстями, то затихая, периодически напоминая о себе тревожными сводками новостей.
В затяжной осени двухтысячного не было ничего необычного в природе, на пороге тамошней зимы. Как всегда, по утрам равнины и горы Кавказа покрывал своей серой замшей туман, заслоняя мутной пеленой ориентиры так, что «даже лапы не видно». С туманом рука об руку шла и мохнатая дрёма, погружающая в сон всё вокруг, придавливающая ленью всё живое и неживое, приглушая звуки, притушивая огни, угоняя солнце за толстую вату облаков и стараясь от него избавиться как можно быстрее в это время года.
В такую погоду даже разлихие лётчики-вертолётчики Северокавказского военного округа не летают.
Туман мог властвовать над всем долго… Очень долго… Пока не надоест… Ему… Туману.
Вот в один из таких дней пилоты авиационной группировки, что предназначена была для «восстановления конституционного строя» на Кавказе, действуя с аэродрома в Ханкале, мирно отсыпались в палатке, сгруппировавшись вокруг буржуйки. В общем-то, это естественное стремление у любого военного: воспользоваться возможностью, чтобы попытаться отоспаться «про запас», памятуя, что не всегда в полной мере такая возможность далее может представиться. Не напрасно бытует поговорка: «Солдат спит, а служба идёт»… Вот и валялись, будучи погружёнными в сладкий дурман сна, на солдатских койках с облезлыми матрасами лётчики-вертолётчики-молодчики в своих демисезонных куртках, которые, как известно, не имели тогда знаков различия в виде погон, лейблов и прочих шевронов, характерных для теперешнего времени.
Вдруг в палатку с мирно сопящими пилотами ворвался, широким решительным движением откинувши полог, странного вида военный.
Был он широк, плечист, статен и грозен. Серого цвета камуфляжка была почти вся заслонена различными видами вооружения, торчащего во все стороны. Из-за одного плеча торчал ствол «винтореза», из другого — труба «мухи» («Муха» — разовый ручной гранатомёт), у одного бедра покоилась здоровенная кобура АПС8 (АПС — автоматический пистолет Стечкина), у другого — тесак в чехле размером с пол ноги, на груди — разгрузка с патронными рожками и гранатами Ф-1 устрашающего вида (между прочим — с ввёрнутыми взрывателями). Живописная натура. В общем — настоящий «Рэмбо»! Живьём!..
Последовала пауза… Страшно удивившись, что явление не возымело ожидаемого воздействия на окружающих, ФИГУРА, грозно откашлявшись, рыкнула:
— Мне! На Шали! Срочно!
Только один из пилотов отреагировал, вязко перевернувшись на другой бок, остальные продолжили тащить службу в самой приятной для неё разновидности.
Тогда ФИГУРА, хищно озирнувши полумрак палатки, выцелила самый тщедушный комок на ближайшем матрасе. Рывком подняв на ноги тело попавшего под руку штурманца, дыша ему паровозным перегаром прямо в лицо, особь воспроизвела некое сочетание звуков, которое в переводе с натужно-матерного языка могло бы прозвучать примерно так: — С кем здесь можно решать вопросы?
Штурманец, трепыхаясь в могучих дланях, наподобие пойманного воробушка, молча ткнул перстом в кровать, отстоящую на некотором отдалении от других. Рэмбо, покачиваясь от груза собственной значимости и навешанного на нём оружия, подошёл к указанной койке и, уже с невероятной для своих манер деликатностью, потрогал спящего за плечо.
С койки, продирая глаза, приподнялся, усаживаясь, позёвывая и кутаясь в куртку, пилот. Был он сухощав и строен, не молод, но и не стар. Блёклые, светло-голубые навыкате глаза не выражали ничего, кроме бесконечной усталости и отвращения ко всему окружающему миру. На смуглом цыганистом лице впечаталась маска скорби и вселенского прощения.
Не обратив ни малейшего внимания на весь расписной антураж своего визави, пилотяга тихо прошелестел: — Чего тебе? — Мне. В Шали. Надо. — А-а... Это — ТУДА, — сказал пилот, махнувши рукой в неопределённом направлении.
— Да нет. Мне в Шали НАДО! СРОЧНО! — теряя терпение, взрыкнул Рэмбо.
— А-а-а. Ну тогда — это БЕГОМ! — сказал лётчик, зевнул и завалился снова на кровать, уютно устраиваясь на двойном матрасе.
— …………..! ...................! — зазвучала артиллерия главного калибра, ……….!!!!!!! …………….!!!!!!!!!! .........................!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!! ДА ВЫ ЗНАЕТЕ, КТО Я?!!!!!! ДА Я — СТАРШИЙ ПРАПОРЩИК СПЕЦНАЗА ВНУТРЕННИХ ВОЙСК МВД МАРУСЬКИН!!!!!!!!!!!!!!!! Я — КРАПОВЫЙ БЕРЕТ!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
С койки раздалось тихое посапывание… Потом, поскрипев пружинами, отвернувшись к стене, пилот произнёс, нисколько не натужа голос: — А я — полковник Косяков… Командир будённовского вертолётного полка... Цигейковая шапка.
И через мгновение из-под натянутой на голову командира куртки послышалось умиротворяющее похрапывание…
***
Ах, генеральское звание! Вожделенный предел мечтаний любого военного! К нему стремится служилый люд, большинству из которых не чужды карьерные устремления, ведь должен же быть какой-то стимул для службы, какой-то «берег обетованный», к которому его влечёт позыв, как народ еврейский, в пустыне страждущий. Путь к этому берегу тяжёл, труден, долог и преодолеть его, увы, дано очень даже далеко не каждому.
Слава Макаров этот путь прошёл… Чего только не довелось ему для этого пережить… И служить в «дырах». И воевать не один раз в далёких странах, при этом — непонятно, во имя чего, и согласиться возглавить авиацию Дальневосточного округа с его разбросанными на огромной необустроенной территории с суровым климатом гарнизонами.
Но, чтобы заработать это высокое звание (бытует, правда, поговорка, что «генерал» — это не звание, это счастье), нужно ведь и особыми личностными качествами обладать, как показывает практика. На самом деле папаха генеральская, ох, как тяжела, судя по реальной жизни.
И брать на себя много приходится, и отвечать за всё не по-детски… Так что, зазря и кому ни попадя, не дают это звание, ох, не дают…
Вот и Слава Макаров, во всей силе правды прочувствовав этот тезис, любил повторять: «Дуракам генералов не дают»… И часто он это повторял. К месту и не очень. Проняло его всё вот это…
На встречу однокашников-выпускников училища какого-то там года Слава явился во всей своей красе. Высокий, стройный, симпатичный молодой генерал в новенькой, сияющей лампасами и золотыми погонами форме. Весь вид его излучал некое сияние успешности и самодовольства, удовлетворённости от достигнутого положения.
Снисходительно кивая направо и налево присутствующим на встрече, обходя ряды товарищей по училищу, он заметил своего закадычного приятеля по жизни курсантской, с которым ни разу не виделся с тех самых лет.
Это был Вовка Исаичев, хулиган и троечник, с которым он не раз в самоволку через забор лазил в училищные годы. После бурных восклицаний и объятий заспешили они смочить впечатление от такой встречи за накрытым столом. Оказалось, что Вовка тащил службу комэской в одном из отдалённых, забытых богом и командованием гарнизонов. Он остался таким же похренистом, «прозрачно» поглядывающим и на службу, и на взаимоотношения с начальством, и на жизнь вообще.
Тем не менее, восхищение новым Славкиным статусом он всё-таки выразил. Выпили за это. Потом ещё. И ещё. Уже неважно, за что. И так далее.
Славка, захмелев, через фразу всё повторял и повторял полюбившийся ему тезис: «Генерала дуракам не дают!» Вовка поначалу всё кивал в ответ, как бы соглашаясь. Потом ему это надоело, и в ответ на очередную сентенцию про «Генерала дуракам не дают» пристально посмотрел на Макарова вдруг затвердевшим взглядом и произнёс: «НО ТЕБЕ ЖЕ — ДАЛИ!»
***
Славке Макарову дали отпуск. Это по тем местам и тем временам — событие в генеральской жизни. На тех должностях, которую занимал Слава, вернее — Вячеслав Олегович, запросто по несколько лет могли не давать отпуска. Мол, обстановка, важных дел полно и так далее. НО! Случилось чудо, и он получил отпуск, и не просто в «….бре», а ещё и в приличное для отдыха время, и путёвку в вожделенный всеми санаторий «Океанское», что на берегу океана.
Вот сидит Вячеслав Олегович в ресторане близ санатория, не веря своему счастью, и попивает лёгкое сухое винцо, наслаждаясь приятным моментом жизни.
Вдруг он заметил входящего в зал своего давнего знакомца, тоже генерала (одним указом присваивали), комдива истребительной дивизии, который тоже внезапно оказался в отпуске. По этому случаю комдив был одет в лёгкую летнюю рубашечку и какие-то весьма легкомысленные джинсики, которые никак не гармонировали с его брутальной внешностью и суровым характером.
Слава замахал ему руками, семафоря приглашение к своему столу. Комдив с радостью устремился навстречу, благо зал был полон и найти место для посадки на дозаправку ему было бы нелегко.
Тут же на столе появилось дополнительное количество горючего, и потекла приятная дружеская беседа двух приятных друг другу людей.
Внезапно от входной двери начало проистекать какое-то движение.
Волны этого движения достигли и столика друзей. Они обратили свои взоры по направлению к источнику и обнаружили, что в эпицентре находился бравый офицер, которого со всех сторон окружали метрдотель, официантки, директор заведения и ещё бог знает кто. Офицер был весь перетянут ремнями новенькой портупеи, выглаженная форма сидела на нём, как на манекене в военторге, наглаженные сапоги сияли нестерпимым блеском, фуражка с высокой тульей (естественно — пошитая на заказ) торжественно венчала композицию, вздымаясь короною на объёмистой голове.
Обозрев величаво зал, офицер скосил глаза на свой новенький, прилаженный по случаю получения звания «майор» погон, и заметил, что единственное свободное место в зале находилось как раз за столиком наших друзей.
Печатая шаг, как на параде, майор двинулся по направлению к цели. За ним, мелко семеня, устремились «сопровождающие лица». Не доходя двух шагов до столика, делегация остановилась.
В центре композиции монументальной колонной возвышался майор. Выждав паузу, по длительности не уступавшую мхатовской, офицер громовым голосом произнёс: «КОМАНДИР ОТДЕЛЬНОЙ ЧАСТИ МАЙОР ПУПКИН!»
Замер в ожидании произведённого эффекта… Однако его, этого самого эффекта, что-то не наблюдалось.
Два человека за столом продолжали о чём-то беседовать. Не ожидавший такой реакции майор слегка удивился. Подумал. Снова посмотрел на свой новенький погон. Ещё подумал. Потом с ещё большим подъёмом ноги печатая шаг, обошёл вокруг столика, остановился возле комдива и, стараясь попасть звуковой волной ему прямо в левое ухо, проревел громовым голосом: «КОМАНДИР ОТДЕЛЬНОЙ ЧАСТИ МАЙОР ПУПКИН!!!!!!!!!!»
На что комдив, наконец обративший внимание на стоящее подле него явление, произнёс:
— Вот, молодец, будет кому для нас за водкой бегать…
***
Андрюха Саратов (фамилия такая) служил в будённовском вертолётном полку. Этот полк находился рядом с городом Будённовск Ставропольского края, поэтому так этот полк народ и обозначил. А командовал полком в то время, в период второй чеченской кампании, Серёга Косяков.
Примечательная во многом личность. Примечателен он был, прежде всего, своим знойным пофигизмом. На всё. Жизнь в условиях многолетней войны на Кавказе его к этому приучила. Иначе — не выжить. С ума можно было сдёрнуться, особенно — командиру полка.
Андрюха Саратов пофигистом не был. Ну что с него взять. Молодой ишшо.
Был он в ту пору в должности командира экипажа вертолёта Ми-8, который использовался во все времена и в любое время и в хвост и в гриву, выполняя все задачи, которые только может выполнить вертолёт. Особенно тяжело им (вертолёту и экипажу) приходилось во времена, когда любимая пехота командовала всей армейской авиацией.
К сожалению, сухопутные начальники не обременяли себя изучениями особенностей функционирования авиационной системы, как особой области человеческих знаний. Они относились к экипажу и вертолёту как к такси, которое оказалось вдруг у них в распоряжении на неопределённое время.
Такие понятия, как предполётная подготовка, стартовое время, максимальный налёт экипажа за один день и другие мелочи их не волновали. Забывали они порой, что экипаж, назначенный в их распоряжение, состоит из людей, которым вообще-то и поесть надо, и отдохнуть перед вылетом. В общем — «крути, гаврила, и не вякай!»
Такое отношение обижало ещё не привыкшего к этому Андрюху. Вот он и пришёл пожаловаться на жисть и судьбинушку к командиру полка Косякову.
Тот, выслушав стенания молодого авиатора, выкатил на него свои буркалы и произнёс удивлённо: — Ты чё, разве сообразить не можешь, как в случае чего отмазаться надо? Да ты столько лет чему учился?
И, не дожидаясь ответных слов, ушёл «в дальнейшее пространство», сделав свою фразу риторической.
Андрюха задумался. Он наивно полагал до этого, что в училище его учили чему-то другому. Ну да, есть ещё академия, в которой учёба не прекращается до самой смерти, и называется эта академия — жизнь. «Наверное, об этом поведал мне командир», — подумал Андрюха.
Через два дня его экипаж зарядили для перевозки группы офицеров оперативного отдела общевойсковой армии в отдалённый гарнизон, затерявшийся в предгорьях Кавказа.
Андрюха честно предупредил офицеров-общевойсковиков, что, мол, аккумуляторы у него на борту слабые, стартовое время экипажа ограничено, светлое время в эту пору заканчивается быстро. А поэтому — большая просьба: после доставки офицеров в назначенное место прибыть к обратному вылету в обозначенное планом время.
«Конечно-конечно», — хмуро пообещал старший группы. Ну и, конечно, канули всем сообществом куда-то, казалось, на века…
Никто не удосужился ни покормить экипаж, не предложить ему возможность отдохнуть где-нибудь в укромном тёплом месте. В общем — отнеслись как к скотам… Или — как к водилам служебных машин, о которых редко когда вспоминают после приезда на место… Хорошо ещё, что у бортача на створках грузовой кабины завалялось пара сухпайков на всякий случай. А то бы совсем тоскливо было…
Наконец, когда совсем уже стемнело, из-за склона холма показалась живописная группа военных, находящихся уже «в приподнятом настроении» по случаю успешно завершённой миссии.
Обдавая экипаж перегаром, старший, небрежно взмахнув рукой, икнув, произнёс: «Заводи, командир, поехали!»
Андрюха, еле сдержавшись от едкого замечания, что, мол, заводят леденец за щёку, а авиационную технику запускают, вежливо заметил, что, в связи с тем, что группа офицеров не прибыла в назначенное время к вылету, аккумуляторы успели разрядится, и что запуск теперь становится проблематичным.
— Ну-у-у, командир, не капризничай, давай, заводи, поехали! — настаивал, покачиваясь на ногах, старшой. — Не знаю, не знаю, — ответствовал Андрюха, — попробую, конечно, не знаю, однако, что получится…
И Андрюха, подмигнув экипажу, нажал кнопку запуска пускового движка.
АИ-9. Тот завыл было привычным заунывным звуком, но, после тычка на кнопку «Прекращение запуска», выдал огорчённое нисходящее глиссандо, после чего смолк.
Повисла пауза…
Пехота не сразу осознала ситуацию, не желая поверить в правоту высказанного Андрюхой опасения. Перспектива заночевать в полевых условиях вовсе не радовала штабистов. Кроме того, у всех оказались совершенно неотложные дела дома и на работе поутру. Опять же, Командующий армии назначил совещание, на которое ну никак нельзя опаздывать. — Ты это, командир, делай чего-нибудь, заводи свой тарантас как-нибудь, давай, лететь надо! — занервничал старший группы.
— Так что я могу сделать, видишь, аккумуляторы не тянут, разрядились, пока вы там работали, — с некоторой ехидцей прогундосил Андрей.
— Ну так чё, может, с толкача как-нибудь заведём?
— А-а-а, это идея, я как-то сразу и не догадался! — Ну, вот видишь, а то говорят: «упорылая пехота!». А мы тоже кое-что соображаем! — Ну давай, попробуем.
И Андрюха, выгнав для правдоподобия правака с борттехником в общую кучу страждущих, принялся, сидя на пилотском сиденье, как шофёр застрявшей машины, руководить кодлой толкающих в задние створки вертолёт олухов. При этом он продолжал манипуляции со стартовой панелью АИ-шки, то тыкая пальцем в кнопку «Запуск», то в «Прекращение запуска», а иногда, грамотно подходя к процессу, переходя на «Прокрутку».
Вертолёт при этом издавал жалобные тягучие звуки, имитируя обнадёживающие потуги, но никак не хотел запускаться.
К инспектируемой группе присоединились местные обитатели гарнизона, и уже человек тридцать катали двенадцатитонную машину вверх-вниз по склону с высунутыми языками, покрываясь испариной.
Упорство пехоты было достойно восхищения! Они отдавались процессу с неистовой самоотдачей, будучи взбудораженными принятой дозой алкоголя и перспективой быть сожранным драконом в обличье грозного Командующего!
Казалось, этому не будет конца! Наконец Андрюха сжалился, и прежде всего — над своим экипажем, оказавшимся заложником шоу, и нажал нужную кнопку. Пускач загудел, завыл и вышел-таки на нужные обороты!
Одного неуловимого приглашающего движения ладони хватило, чтобы вся «группа в полосатых купальниках» мгновенно заняла свои места в грузовой кабине и, счастливо улыбаясь, преданно и с неподдельным уважением воззрилась на экипаж.
— Ну что, командир, теперь полетим? — заискивающим тоном спросил Андрюху старшой. — Да, теперь — полетим, — сурово ответил Саратов и захлопнул перед его носом дверь пилотской кабины. После этого эпизода к экипажу Андрюхи отношение было самое замечательное. Стоило только назначить его на вылет для перевозки какой-нибудь группы офицеров из пехоты, как тут же открывался сервис по типу: «Всё включено», а всякое хамство при этом, между прочим, было «Выключено».
Среди пехотных начальников Северокавказского округа в ту пору особенно примечателен был генерал Булгаков, начальник штаба округа.
Отличался он всем: статью, брутальностью, громовым командирским голосом, суровым нравом и повышенной, даже по пехотным понятиям, злостью. А ещё он отличался лютой ненавистью к армейской авиации, непонятно откуда взявшейся.
То ли в своё время его самого в авиацию по какой-то причине не взяли, то ли, будучи в войсках во время активных боевых действий в горах Кавказа, напугали его близкими разрывами лихие двадцатьчетвёрочники, но факт остаётся фактом. Не любил он авиаторов, ох, не любил… Бывалыча, заходил он на КП группировки авиации в Ханкале и, поигрывая автоматом, грозно вопрошал:
— Кто у пехоты главный враг!!!?
И сам себе отвечал: — Армейская авиация!!!
Как-то раз поручили Андрюхе Саратову перевезти генерала Булгакова с группой офицеров штаба с аэродрома Гизель на аэродром Ханкалу.
В назначенное время возглавляемая Булгаковым группа появилась у вертолёта Саратова. Андрюха со своим экипажем, как положено, встречал генерала, выстроившись в шеренгу у борта. Доложив о готовности к вылету, Андрюха услышал в ответ:
— У, дармоеды, ряхи наели, яйцо утром, яйцо в обед, да ещё яйцо вечером им подавай! Колбасы объелись! Мяса немерено по лётному пайку! Час полетал, а потом — целый день на солнце пузо греют! В поле вас выгнать, на танкодром, да погонять впереди танка, вот тогда бы вы службу поняли, а так — устроились! Санаторий, а не служба!
Андрюха, будучи, в общем-то субтильным малым, не производившим, ну никак, впечатление бугая, особенно в сопоставлении с Булгаковым, хотел было ему возразить, но передумал. Пройдя в салон вертолёта после «группы товарищей» и убедившись, что все расселись «согласно купленным билетам», Андрюха, прокашлявшись, произнёс: — А сейчас, товарищи офицеры, прослушайте, пожалуйста, необходимый инструктаж перед вылетом.
Булгаков, набычившись, прорычал:
— Кончай тут мерехлюндии разводить, заводи давай и поехали! Учить он меня тут вздумал! Лекции читать!
На что Андрюха, нимало не смутившись, заметил: — Извините, товарищ генерал, на борту тут я отвечаю за всё, и в мои обязанности входит прочитать инструктаж. Вы же сами нас учите, чтобы всё было по инструкции, по уставу, как положено.
И Булгаков, слегка ошалев от нахальства пилота и вспомнив вчерашний разнос, который он учинил на совещании офицерам как раз на указанную тему, приумолк, небрежно взмахнул рукой и демонстративно прикрыл глаза, мол, давай, валяй, раз уж так надо.
Саратов долго и нудно вещал про меры безопасности и поведение пассажиров во время и после полёта, до тех пор, пока не остановятся винты вертолёта, иллюстрируя положения инструкции свежими примерами из практики, пока не заметил, что терпение Булгакова заканчивается.
Поняв, что дальнейшее продолжение лекции может привести к непредсказуемым последствиям, Андрюха быстренько закруглился и пошёл в кабину запускать машину, предварительно пожелав присутствующим счастливого полёта, чем ещё больше насторожил и так встревоженных инструктажем военных пассажиров.
Полёт протекал нормально, и мягко приземлив вертолёт в нужное время в нужном месте, Андрей дал команду на выключение двигателей.
Двигатели, прервав свой рёв, перешли на обиженное нытьё, снижая обороты. Винты неохотно замедляли свой бег по кругу. Пассажиров положено выпускать из грузовой кабины на волю только после полной остановки винтов. Но это уже слишком для Булгакова!
Не дождавшись положенного момента, он потянулся к выходу. И тут его окликнул Саратов. — Товарищ генерал! Вы вот давеча говорили, что мы слишком много едим. Что нас напрасно так много и хорошо кормят. А хотите, я Вам покажу, почему у нас такой лётный паёк?
— Ну?
— А вот смотрите. Видите, у меня вот тут — ручка управления вертолётом? Смотрите, я вот её дёргаю туда-сюда весь полёт, — и тут Андрюха покачал ручкой управления. — Видите, я, в общем-то, легко это делаю. Потому что поел хорошо! А вот теперь Вы попробуйте её сдвинуть с места!
И тут Саратов посторонился, дав возможность Булгакову взяться за ручку управления. Тот, заинтересовавшись, дёрнул за ручку. Она не поддавалась.
Создавалось такое впечатление, что в любых направлениях она упиралась в бетонную стену! Булгаков поднатужился со всех своих немалых сил, и — о чудо! Ручка сдвинулась на пару миллиметров в сторону! Булгаков победно взглянул было на Андрюху, но потом вспомнил, как легко и непринуждённо тот мотал ею из стороны в сторону, и осёкся…
Удивлённо вскинув бровь, он бросил через плечо сопровождавшим его офицерам:
— Гляди-ка! Оказывается, не напрасно этим летунам колбасу скармливают! Это ж надо, какую силищу надо иметь, чтобы такую штуку весь полёт тягать! А по тебе и не скажешь!
И тут Булгаков уже совсем по-другому глянул на Саратова. Заинтересованно. Даже с некоторым уважением!
С тех пор Булгаков перестал хамить лётчикам и при упоминании о них по какому-либо поводу задумчиво приумалкивал.
Примечание (для неавиаторов):
Фокус этого трюка заключается в том, что после выключения двигателей в гидросистеме ещё остаётся на некоторое время остаточное давление, посредством которого короткое время ещё работают гидроусилители в системе управления вертолётом. Потом они перестают работать и в системе управления возникают очень значительные нагрузки.
Из Книги "Лётчицкие рассказы". Книга 2. Под общей редакцией Анатолия Сурцукова . Рисунки Владимира Романова.