Антон Павлович не сразу влюбился в Крым. Сначала он приезжал на южный берег отдыхать, купаться, тратить деньги и предаваться безделью, как типичный курортник. Но спустя несколько лет так прикипел душой, да и врачи настаивали, что переезд к морю на постоянное место жительства стал делом решенным.
Сейчас многие начинают знакомство с Крымом с Симферополя, являющегося транспортным узлом. Доехать от него до побережья можно на автомобиле за час-полтора, а в конце 19 века людей перевозили почтовые кареты, запряженные лошадьми, и это занимало более 10-ти часов.
«От Симферополя начинаются горы, а вместе с ними и красота. Ямы, горы, ямы, горы, из ям торчат тополи, на горах темнеют виноградники — все это залито лунным светом, дико, ново, и настраивает фантазию на мотив гоголевской «Страшной мести».
Море - это то, что поразило Антона Павловича раз и навсегда. Он описывал его как художник:
«Самое лучшее у моря — это его цвет, а цвет описать нельзя. Похоже на синий купорос»
Остановившись в 1888 году летом в Феодосии, Анон Павлович не слишком лестно отозвался об "улылом и скучном на вид городишке", в котором все выжжено солнцем, и только "одно море улыбается, которому нет дела до мелких городишек и туристов".
"Остается одно - купаться. И я купаюсь. Море чудесное, синее и нежное, как волосы невинной девушки. На берегу его можно жить 1000 лет и не соскучиться".
В следующем году Антон Павлович отправляется в Ялту, где проводит время, в основном, в дамском обществе, что и радует его, и огорчает. Волочась за актрисами и потягивая вино, он практически ничего не пишет и тратит все деньги.
«В сем татарско-дамском граде прожил я недели три, предаваясь кейфу и сладостной лени. Все пущено в трубу, осталось только на обратный путь. В стране, где много хорошего вина и отличных коней, где на 20 женщин приходится один мужчина, трудно быть экономным».
Он писал брату Ивану, что, постоянно слушая дамские разговоры о модистках, шляпках и всякой чертовщине, "обабился окончательно, чуть юбок не носил". В Ялте так жарко, что писатель постоянно ел мороженое и все вокруг тоже ели, в результате чего "женщины пахнут сливочным мороженым".
Прогуливаясь по Ялте, Чехов встретил молодого московского архитектора Шаповалова, с которым, слово за слово, договорился о строительстве дома неподалеку, в Аутке (сейчас это часть Ялты). Денег на большой дом у писателя не было, смета расходов росла, постоянно возникали новые проблемы, но все же дом был достроен и получился прекрасным, очень индивидуальным, необыкновенным. В народе его сразу же прозвали Белой дачей, и название прижилось.
Рядом с домом Чехов развел прекрасный сад, в котором проводил много времени. До сих пор там растёт посаженная им груша, осенью приносящая плоды.
Про вид со своего дачного участка на горы, Ялту и море Чехов писал:
"Это не вид, а рахат-лукум!"
Внутри дома было немало проблем, главная из которых - плохо топили камины, что для болеющего туберкулезом Чехова было неприемлемо. И в результате он все-таки мерз зимой при температуре не выше +17 в доме.
Постепенно недоделки исправлялись, писатель заполнил свой уютный кабинет фотографиями, картинами и подарками знакомых, а для камина его друг, художник Левитан, написал лунную ночь во время сенокоса.
Популярность Чехова была огромной, поэтому на дачу не зарастала народная тропа, а поклонницы, которых в шутку называли "антоновками", хотели видеть писателя воочию. Это утомляло его, но не помешало написать «Даму с собачкой», «Три сестры» и «Вишневый сад».
Но однажды Антону Павловичу настолько захотелось сбежать от публики, одному или с возлюбленной, будущей женой - актрисой Книппер-Чеховой, что он прикупил себе еще один домик в Крыму - в Гурзуфе. Выбрал его исключительно ради пейзажа, опять же, как настоящий художник.
"Я купил кусочек берега с купаньем и Пушкинской скалой около пристани и парка в Гурзуфе. Принадлежит нам теперь целая бухточка, в которой может стоять лодка или катер. Дом паршивенький, но крытый черепицей, четыре комнаты, большие сени. Одно большое дерево — шелковица".
К сожалению, наслаждаться жизнью на Белой даче и в домике в Гурзуфе уже ставший богатыми и знаменитым писатель смог всего несколько лет. Болезнь, которая сейчас была бы излечена, съела его в 44 года. В своем завещании Чехов отписал Белую дачу любимой сестре Марии, а домик в Гурзуфе достался жене.
