Подполковник Анатолий Васильевич Сурцуков
Наше поколение авиаторов заняло историческую нишу на ленте времён, характерную тем, что воспитывалось в советский период на примерах былинных героев Великой Отечественной войны и отдалённо — Гражданской войны. Ну, Гражданская воспринималась нами опосредовано, через книги-фильмы-статьи-передачи. А вот Отечественная (не переношу, когда Великий период истории нашего государства именуют в пошлом сокращении — ВОВ!) — она была тут, рядом. Ещё вокруг были её воители, от одежды которых, образно говоря, не выветрился запах сгоревшего пороха. Ещё кое-где в полях да лесах стояла неубранная подбитая военная техника, наша и немецкая, являясь наглядным памятником событий тех недалёких лет. Ещё ветераны-герои той войны были полны сил и могли с непотухшим огнём в глазах рассказывать про лично их коснувшиеся события. Ещё память народная была свежа воспоминаниями о пережитом…
Отдельное место в нашем восприятии той поры занимали рассказы о подвигах лётчиков-Героев. А уж дважды, а тем более трижды Героев знала вся страна, ну а мы — все подробности их биографии и боевой деятельности.
В пору, когда я учился в Военно-воздушной академии имени Ю.А. Гагарина, начальником её был дважды Герой Союза Маршал авиации Н.М. Скоморохов, его заместителем — Герой Советского Союза А.Ф. Ковачевич, начальником командного факультета — Герой Советского Союза Н.И. Пургин.
Целое созвездие таких масштабных личностей освещало нам путь к свершению уже наших ратных дел и подвигов на полях славы Отечества! Пафосно, конечно, звучит, но отражает реальную картину тех лет. Нам они казались весьма, как бы это поделикатней выразиться, пожилыми людьми, из ТОЙ ещё эпохи, а ведь были они в ту пору ещё полны сил, энергии, жажды деятельности, командирской хватки и решительности, местами переходящими в начальственную жёсткость, как и положено на тех должностях, которые им доверила партия и правительство. Сейчас я это легко могу себе представить, потому что наше поколение вступило в тот возраст, в котором были тогда они…
Однажды, посреди очередного учебного дня, меня и нескольких других слушателей командного факультета срочно вызвали в политотдел академии, где нам поставили ответственную задачу. Дело оказалось в том, что на базе знаменитого на весь мир музея авиации, располагавшегося на базе академии, снимался сюжет для передачи телевидения «Служу Советскому Союзу». Была в то время такая. Выходила по воскресеньям. И в этом сюжете главную роль должен был играть ТРИЖДЫ ГЕРОЙ СОВЕТСКОГО СОЮЗА МАРШАЛ АВИАЦИИ ИВАН НИКИТОВИЧ КОЖЕДУБ!!!!!!!!!!!!
У нас аж в зобу дыханье спёрло! Неужели мы сможем лицезреть того самого знаменитого на весь мир аса, сбившего в Отечественной войне больше всех из наших лётчиков самолётов врага! Про него столько читали, столько фильмов видали, столько разговоров о его приёмах проговорили. На занятиях в академии его опыт изучали! Конечно, все мы были счастливы подвернувшейся нам возможности!
Наконец мы оказались в зале музея, где был выставлен истребитель Ла-7, на котором Иван Никитович заканчивал войну. Самолёт сиял свежей краской, на его борту ослепительным иконостасом сияли 62 красные звезды, по числу сбитых самолётов.
В зал стремительной походкой вошёл-вкатился небольшого роста человек в кителе, увешанном геройскими звёздами и казавшимися невообразимыми по величине орденскими планками. Простое русское лицо его сияло здоровьем, довольством жизнью и удовлетворением от произведённого на нас эффекта. Мы были просто ошарашены его величием в простоте, когда уже ничего никому не надо было доказывать, демонстрируя признаки масштабности личности.
Иван Никитович подошёл к нам, запросто поздоровался и завязал профессиональный разговор о налёте, об учёбе, о жизни вообще и в академии, в частности. Между делом, как-то вскользь, он упомянул, как в Корее задал перцу со своими ребятами американцам, «на аванс», как он выразился. Мы смотрели на него во все глаза, слушали во все уши, широко раскрыв рот, боясь упустить хоть мгновение от этого общения с человеком-легендой!
Тут в зал влетела растрёпанной фурией пёстро одетая, неопределённого возраста женщина в модных очках, окружённая «нукерами», вооружёнными различной снимательно-записывающей аппаратурой.
Не теряя времени на то, чтобы представиться, сразу, с места в карьер, отдавая команды зычным командирским голосом, расставила по местам нас, массовку, операторов и звукорежиссёров. Мы, в общем-то, исходя из анализа всех признаков, догадались, что командует парадом эта мадам, и что она и есть тот самый телевизионный режиссёр передачи. Подлетев к Маршалу, «какаду», как мысленно я её сразу окрестил, стала ставить Легенде актёрскую сверхзадачу.
По её замыслу, прославленный ас должен был с хвоста подойти к своему фронтовому другу-самолёту, поздороваться с ним, ласково погладить по фюзеляжу, как оглаживают при встрече доброго коня, обойти его, заглянуть в кабину, затем — потрясти винт и, отдавшись нахлынувшим воспоминаниям, уронить скупую мужскую слезу на плоскость, повернувшись налево, навстречу вперившемуся в глаза прожектору, чтобы сподручнее было оператору схватить крупный план! Во-о-от!
Тут же к Ивану Никитовичу подскочил ассистент режиссёра, молодой ещё совсем пацан, и, ни слова не говоря, бесцеремонно сунул прямо ему под нос экспонометр, замеряя уровень освещённости «объекта». Ни один мускул не дрогнул на лице Маршала, хотя я бы, наверное, чисто рефлекторно, среагировал бы на такой тычок в нос ответным хуком слева.
Телевизионщики долго выставляли свет, звук, камеры и проводили прочие приготовления, гоняя нас, массовку, с одного места на другое. Наконец они закончили свои приготовления, и раздалась команда: «Мотор! Пошёл, Иван Никитич!».
Всемировая звезда приосанилась и вошла в кадр. Неспешно подойдя к самолёту, остановился Иван Никитович у хвоста, погладил круп своего боевого коня, задумался и почему-то, вынув из кармана платок, высморкался.
Тут же на него набросилась режиссёрша и, не сбавляя тона ни на йоту от командно-директивного, принялась объяснять, чего можно, а чего нельзя в кадре делать. «А, ну понятно», — спокойно прогудел Маршал.
Снова и снова делались попытки снять этот небольшой эпизод, но каждый раз что-то мешало. То свет не вовремя выставили, то звук не включили, то камера не там стояла. И каждый раз Маршал безропотно возвращался на свою исходную позицию, видимо, давно привыкнув к такого рода мытарствам.
Каждый раз, при срыве очередного дубля, режиссёрша каркала: «Это кино, Иван Никитич, это — кино!», мол, так уж тут всё устроено, что без мытарств ничего не бывает.
Тут в зал вошла мамаша, держа за ручку ребёнка — девочку годиков двух. Девчушка была необыкновенно хороша той естественной наивной красотой, которая характерна для детей в таком возрасте. Шепнув что-то ей на ушко, мамаша вручила девочке букет цветов и слегка подтолкнула её навстречу дяденьке в кителе со значками. Девчушка, улыбаясь широко и счастливо, засеменила в самый центр «группы товарищей». Личико её, как солнышко, ослепило всех лучами невыразимого обаяния, всеподавляющего умиления и теплоты. Маршал, присев и широко расставив для заключения в объятия маленького чуда руки, двинулся ей навстречу, гудя низким басом что-то невразумительно-умилительное.
И тут стремительным коршуном на них спикировала режиссёрша, разведя их руками в разные стороны, как рефери на ринге, объясняя, что это должно войти в кадр! Но, сколько потом ни пыталась она построить мизансцену, ничего из этого не вышло. Чудо не происходит дважды! Девочка смущалась, жалась к маминой ноге и ни в какую не хотела больше идти навстречу прожекторам, хлопушкам, большим дядькам, которых было много, да и провода мешались на полу. В общем — закатилось солнышко…
Тем не менее, худо-бедно, после долгих мытарств, удалось эпизод встречи двух боевых друзей, самолёта и лётчика, снять.
Выдохнули мы слегка, но тут «какаду» снова пристаёт. Говорит, что нужно снять кадр, где, якобы, ну совершенно случайно оказавшись в музее, группа слушателей академии, увидев прославленного аса, подходит к нему, окружает, завязывается оживлённая беседа, в ходе которой все вдруг отчего-то смеются.
Ну, задача поставлена, выполняем. Телевизионщики выставили свет, камеры, и по команде режиссёра мы дружной толпой двинулись к Ивану Никитовичу, окружая его со всех сторон. Звукорежиссёр торопливо сунул внутрь образовавшегося кружка пилотов микрофон на длинной штанге.
— Ну вот, — как бы продолжая разговор, начал Маршал, — после войны я написал трактат «О пользе мата в деле управления войсками»!
Звукорежиссёр поспешно выдернул свою удочку. А мы как заржём вовсю ивановскую, настолько неожиданным и дерзким по тем временам показалось нам такое утверждение! Это было настолько естественно и дружно, что последующего дубля не потребовалось. Всё сняли с одного!
А Иван Никитович, после того как взрыв смеха осел, продолжил:
— Мне сказали — нет, нам такой трактат не нужен. А зря! Мат в бою — первое дело, без него — никак!»
Мы снова дружно засмеялись, а Иван Никитович ещё долго объяснял нам суть своего предложения и исторические аспекты применения крепких бранных выражений во время ведения боевых действий в разное время у разных народов... Кстати, неплохая тема для диссертации соответствующих специалистов…
Целый день мы провели в музее, снимая разные ракурсы и кадры эпохального замысла великой режиссёрши. Ну а в передачу вошло секунд пятнадцать, из которых секунд семь группа слушателей дружно смеётся непонятно над чем…
Из Книги "Лётчицкие рассказы". Книга 2. Под общей редакцией Анатолия Сурцукова . Рисунки Владимира Романова.