И, возвращаясь к своему крыльцу, услышав соловья в уснувшей чаще, следя за тучкой, по небу скользящей, он погрустит, что к скорому концу приходит день, чтобы слезой блестящей у ангела скатиться по лицу.
«Переводы» С. Маршака. Из Джона Китса.
И вот лето уж догорает, дымясь. На поднятой грядке, сооруженной из огромного упаковочного ящика для стекла, полыхают рудбекии, бархатцы, настурция и гелениум. Победными стягами колышутся на ветру тяжелые подсолнухи; амарант, похожий на рассерженного индюка, свешивает до самой земли красные бороды. Девясил, георгины, гладиолусы, флоксы – в таком буйстве форм и цвета как никогда вспоминались слова преп. Иоанна Кронштадтского: «Цветы – это остатки Рая на земле». И яблокам в тот год обору не было, и сливам, и грибам, и кухни наши утопали в связках чеснока и лука, в корзинках с огурцами, кабачками и патиссонами. Я фаршировала грибами баклажаны, мариновала настурцию и физалис, с утра до вечера то стерилизовала крышки с банками, то кипятила рассол; собаки, яростно чихая, обходили по большой дуге наставленные всюду остывающие банки, всегда ещё очень горячие; ароматы иссопа, кардамона и гвоздики волнами переливались через подоконники открытых настежь окон и растеклись по саду.
На фоне этой заготовительной страды, которую Кирилл уважительно называл «консерваторией», происходили и другие, не менее волнительные в наших краях события. В конюшнях на Земляничной горке, где мы берем конский навоз, прикупили настоящего верблюда, и он теперь пасется на пустошах, конкурируя горбатостью с экскаватором и бетономешалкой.
У Ленки в гостях побывали родственники, славно посидели за самоваром и остались ночевать. А утром, движимые благодарностью за чудесный вечер с яблочной шарлоткой, решили помочь на участке – прополоть сорняки. Ленке они готовили сюрприз, поэтому она не успела спасти ни прикопанного для меня корешка земляничного жасмина, ни черенков жемчужной хризантемы, которые с риском для жизни настригла у нашего поста ГАИ, на повороте с Буденовского шоссе на Минку.
- …Слизней ещё можно обобрать, - говорила потом Ленка, делая вид, что улыбается, – а вот родственников-доброхотов… Как думаешь, может, гусеницы тоже в глубине души считают, что помогают нам на огороде?..
Соседка Ляля ездила в какие-то питомники, привезла купленную метельчатую гортензию и целый букет тишком наломанных черенков сортовой разноцветной бузины. Вообще не зря говорят, что лучше всего растут цветы ворованные. Я тоже, что греха таить, не отказалась бы по случаю прихватить под шумок где-либо что-либо экзотическое, но каждый раз представляю себе в красках, как буду рассказывать об этом на исповеди о. Алексею – и желание нарушить 8-ю заповедь пропадает напрочь. Бог с ними, с экзотами, жила же я без них всё это время… Хотя садоводство точно сродни коллекционированию. Вот Кира, другая моя соседка, рассказала историю. Как-то она оказалась в кабинете директора аптеки - пришла за подписью на рецепте редкого лекарства. Получила свою подпись, поблагодарила, развернулась на выход – и застыла в немом восхищении: у притолоки двери висело кашпо с небывалым фиолетовым растением. Мысли Киры, как она призналась, немедленно понеслись в самом криминальном направлении, и тут раздался насмешливый голос директрисы:
- Идите, идите, дама, я это сама украла…
…Я пытаюсь сейчас, много времени спустя, вспомнить какие-то особые черты того лета, что-то, что хоть намекнуло бы на приближающуюся трагедию. Но ничего такого не вспоминается. Наверное, ничего и не было – обычные августовские хлопоты, только на этот раз нам во всем помогал Кирилл. Томясь (как мы тогда думали) от скуки в своем вагончике, он с энтузиазмом воспринял все наши странноватые заботы – ходил в лес за еловой хвоей, которую так любят флоксы и клубника, и на поле за соломой – мы её закапывали в теплые грядки… Кроме того, собирали грибы, которых в тот год тоже был урожай, так что хватало и на маринады, и на соленье, и на жаркое со сметаной и картошкой… Жгли камин – по вечерам становилось сыровато, - и трепались обо всем на свете: о родителях, единственным представителем которых в нашей маленькой компании являлась я; о соседях, современной музыке, книжках, королях и капусте… Ну, и ещё мы приволокли на Кирилле из лесничества три пенька с выгнившей сердцевиной, имея в виду сделать из них уличные кашпо; регулярно гуляли с собаками и регулярно ездили на рынок в Одинцово. Последнее уже стоит подробностей.
Любой рынок в любом городе - всегда театр. В большом городе это Большой театр, в маленьком – Малый. В районном центре Одинцово рынок был театром Сатиры, Драмы и Музкомедии. Раньше, в дремучие совковые времена, люди специально ездили в Одессу-маму и шли на Привоз, чтобы услышать, например, такое: «Что вы, что вы, - дорого! Да вчера на Дерибасовской за этими кофточками дамы рвали себе задницы до потери пульса…Зачем мне, чтобы вы не имели удовольствия?!» Теперь, в эпоху рыночных отношений, где угодно можно во время еженедельного шопинга насладиться перлами народного остроумия.
- Дочк, а хека есть?
- Нету, бабуль, мойвы возьми – тебе для котика?
- Для котика, для котика… Только он у меня мойвы не ест, только хеку.
- Надо же – разборчивый какой!
- Да уж, разборчивый.
- А ты его побей.
- Зачем?!
- Ну, чтоб ел…
Или такое:
- Так, продавец, это что.
- Это палтус, женщина.
- Па-алтус?.. Этот обломок стиральной доски? – не смешно, я лучше возьму ваших семечек.
Продавец начинает оживляться и смотрит на даму уже с умилением. Дама весом пуда в полтора, с усами, в платье типа «халат» и золотых – гайками - кольцах, то есть о торговле знает всё.
- Какие семечки, женщина, ну что вы говорите - это же снетки… Вы всё-таки посмотрите палтус, у неё же жир с хвоста каплет!
Дама отступает на шаг, прищуривается, присматривается и заключает:
- По-моему, так это слезы.
- Конечно! – выкрикивает продавец с восторгом, - когда мы уже плачем от ваших невозможных придирок!
Дама опять приближается.
- Ну хорошо, предположим, и почем эти слезы?
- Семьдесят пять рублей.
- Молодой человек… Семьдесят пять – это вместе с вами?
-Нет, это за килограмм.
- Килогра-а-ам?! Посмотрите, продавец, рыба – она мороженая, так и она прячет глаза от вашего бесстыдства…
- Что вы ругаетесь?.. Не нравятся цены – езжайте в Москву, в «Азбуку вкуса», там вам нолик прибавят к цене, а берем у одного поставщика…
Короче – песня.
И вот однажды, как уже сложилось - втроем, путаясь ногами в чужих тележках и разложенных на земле арбузах, поминутно отцепляя друг-друга от лотков с домашними тапочками и связками чурчхелы, мы пробирались к молочным рядам, и уже углядели кадки со сметаной и творогом, без которых Ленка жизни себе не мыслила, но вот незадача – приблизиться к ним не имелось ни малейшей возможности. Нас намертво заклинило между бочкой с квашеной капустой и горой золотистых веников, а вокруг, напирая, зависая и взвихриваясь, бурлил людской поток. Мы с Ленкой совсем было собрались отчаяться и отдаться на милость потока – где-нибудь да вынырнем! – но тут Кирилл, окинув толпу оценивающим взглядом, тихонечко откашлялся и вдруг грянул на всю площадь мощным, хорошо поставленным баритоном:
- Выхожу-у-у…один я на доро-о-огу…
На несколько секунд голос его перекрыл все остальные звуки, толпа ахнула и откатилась; Кирилл величественно проследовал к сметане, - мы поспешили за ним... Продавщица глядела на него заворожено, и даже забыла обвесить.
- Получишь благодарность в приказе, - сказала я, отдуваясь, - с занесением по месту жительства. Только скажи, где ты так научился солировать.
- А, ну так я же в нашем институтском хоре пою. Знаменитый хор, даже концерты даем…
Ещё как-то раз устроили сабантуй, не помню уже, по какому поводу – кажется, к Кириллу приезжал наниматель с зарплатой, и презентовал бутылку.
- Тогда с нас закуска, - сказала Ленка.
- У меня капуста квашеная есть, - похвастался Кирилл, - и хлеб.
- Здоровая пища, - одобрила я, - но постная, а Успенский пост еще не наступил. Ты не колотись, мы сами с едой сообразим…
Застолье в вагончике удалось на славу. Я выставила тушеные куриные окорочка с грибами, Ленка притащила фаршированные перцы и помидоры с грядки: «Пусть Кирилл хоть знает, зачем помогал навоз таскать…». Первый тост произнес хозяин:
- Ну, леди и дамы, мы здесь собрались, чтобы выпить, - сказал Кирилл, с удовольствием оглядывая стол, накрытый на застеленных клеенкой ящиках, - так выпьем же за то, что мы все здесь собрались!
- Ура! – откликнулась я, мельком порадовавшись, что на этой неделе не говею. Собственно, радоваться тут было особо нечему, просто лень было бы объясняться с атеисткой-Ленкой. Ленка была глубоко верующим человеком: она свято верила, что Бога нет. Вот послал бы Господь нам столь фанатично верующего в Него человека… Впрочем, что-то отрицать всегда проще, чем проповедовать; но тут как бы ещё Кирилл отреагировал – одно дело вести умные разговоры о том, что «да, наверное все-таки где-то, что-то есть…», и совсем другое – ломать компанию.
Если честно, я уже давно убедилась: если и есть в мире что-то неподвластное пониманию, так это реакция нерелигиозных людей на наши православные посты. Воистину, «чудны дела Твоя, Господи»: если кто-то из приглашенных на вечеринку наберется нахальства и заранее поставит в известность хозяев-атеистов о своей принадлежности, скажем, к верованиям папуасов племени Тумбо-Юмбо, и вытекающей из этого заковыристой диете - готово дело, хозяева, не помня себя от восторга, всю Москву прошерстят в поисках паштета из паучьей печенки и салата из крыльев летучей мыши. И совсем другое дело с нашим братом-христианином. Попав на пост в гости, которые не всегда возможно проигнорировать – обязательные семейные торжества, к примеру, или день рождения начальника, - так вот, стоит лишь нашему брату тихонечко отказаться от спиртного – и вспыхивает прямо-таки огнедышащая дискуссия об излишней строгости Православия. И ничуть не смущает присутствующих, что о Православии они знают приблизительно столько же, сколько я – о нейрохирургии…
- Эй, - окликнул меня Кирилл, - о чем задумалась? Не грусти – антуриум я тебе завтра помогу пересадить, а сегодня будем водку пьянствовать и беспорядки нарушать…
- Это откуда?!
- А, не помню – из юмора какого-то…
- Это в «Аншлаге» было, - авторитетно заявила Ленка, - Кир, а ты сам-то служил?
- Служил. Но там смешного мало было… Разве что вот – я как-то проштрафился, а губа – одна на три части. Пришлось в очереди на губу стоять…
Очень скоро разговор привычно свернул на собак. Ленка рассказала:
- Франт, мерзавец, когда мелкий был, у Катьки на тахте спал. И я, когда приходила, тоже на тахте устраивалась – больше ж негде было, что в Москве, что на даче в старом доме… Ну, Франт вечером поест, полежит на полу, - а мы долго засиживались, как сейчас, заполночь, - и он так это часов с одиннадцати начинал доставать: встанет передо мной, и лает. И чего ему надо – непонятно. А потом всё-таки снизошел до нашей тупости: принес мне на кровать мои туфли. Тут-то до нас и дошло: собачка желает спать, а я сижу на покрывале… Если он прямо так заснет – Катька после моего ухода начнет кровать разбирать, тревожить сон.
- И что вы…
- А Катька стала откидывать одеяло с одного бока, Франт заваливался туда и больше никому не мешал.
- Кать, а как у тебя три собаки образовались?
- Да вот - накопились как-то…
- «Я к вам пришел навеки поселиться», - сказала Ленка, вытирая хлебом миску из-под перцев, - Фросю на соседнем участке её мать бросила, она по всем участкам ходила. А потом мы все съехали. А Катька осталась. Понятно?.. А Тюля от адмиральши сбежала – её там какие-то собаки невзлюбили… И тоже на зиму осталась. Естественно, в доме. Естественно, в Катькином.
- Она на крыльцо приходила и ложилась! Ночью! А уже заморозки начались!
- Гнала бы в шею, - сказала неумолимая Ленка, - всех и дел. Очень, знаешь ли, просто.
- Ничего я не знаю и знать не хочу! – Я так рассердилась, что даже бросила обгладывать куриную ногу, - на всё воля Божья, раз пришли – значит, так тому и быть. Что они меня, объели?
- Грин-пис, - сказала Ленка, - сестра по разуму нашей адмиральши.
- Слу-ушай, – перебил Кирилл, почувствовавший, что разговор может обостриться, - ты, наверное, тут всех знаешь.
- Да нет, - смутилась я, - ну, то есть общаюсь мало с кем, а знаю, конечно, многих.
- Как это?
- Ну, как тебе… Кого-то с детства помню – мама с ними общалась. С кем-то бабушка… Это как гены.
- Чего? – изумилась Ленка.
- Ген – носитель информации обо всем организме. В одном маленьком гене хранится информация обо всем большом организме.
Ленка с Кириллом переглянулись так откровенно, что меня смех разобрал:
- Вы дураки! Ну как вы не понимаете – я и есть этот самый ген, я просто знаю… Мне не надо ничего узнавать… Вот как вам… ну, на Первомайке дача одна. Яблоня краснолистная и здоровенное шип-дерево, помнишь, Ленк?
- Помню, - сдержанно отозвалась Ленка.
- Там когда-то бабушкина приятельница жила, меня маленькой к ней в гости водили, - теперь она уже умерла, конечно, не знаю уже, кто живет… Неважно, только думается мне, что у них этим летом что-то случилось нехорошее. Почему-почему… Я ж мимо них каждый день с собаками гуляю. Хозяйка нынешняя таксу держит, а сама очень аккуратная. Когда дождь, она стелет на крыльцо старый половичок: такса на нем потопчется с улицы, лапы пооботрет, а потом уже может в дом идти. Коврик стелется только в грязь, остальное время висит на заборе. Теперь смотрите: дождей не было с Петровок, а у них всё коврик на крыльце лежит, а самих не видно, а я мимо и в магазин иду…
- Может, хозяйка вспомнила, что забыла в Москве чайник выключить, сорвалась, -усмехнулся Кирилл.
- Ага, и вспомнила о чайнике через неделю – клубника-то у них собрана вся, я видела… А клубнику перед дождями все собирали…
- Слу-ушай, – вдруг встрепенулась Ленка, - а у них не ранняя клубника? Ты бы попросила, бабушку припомнила…
- Разлетелась! Им усы Курановы давали, а они у Ляли брали, мне Кира сказала, а у Ляли твои усы – ты что, забыла?
Ленка недовольно покосилась на Кирилла, который расхохотался, - и в самом деле, чего смешного, когда разлетелась вдребезги вспыхнувшая было надежда разжиться новым сортом клубники?!
А Кирилл долго потом дразнил нас «Ленкиными усами».
…Домой возвращались поздно, Кирилл с Аркой, конечно, провожали. Фонариком как-то не догадались запастись, поэтому шли вдоль поля, по грунтовке. Луна светила отчаянно, было удивительно красиво и покойно. В неглубоких колеях отдыхали лунные тени, в космах булдырьяна верещали акриды. Собаки трусили рядом, по ночному времени проявляя к окружающему умеренный интерес. И вдруг я почувствовала, что по-над дорогой стелется горьковато-пряный аромат.
- Стоять! – скомандовала я, - Ленка, нюхай. Не эту полынь твой брат искал для бани?
Ленка послушно склонилась над зарослями чертополоха:
- С ума ты попятилась, какая… ох, нет, и вправду она! Пахнет истошно, как зараза… Где наша лопатка?
- Девочки… - робко воззвал Кирилл с дороги.
- Погоди, мы быстро. Слава Богу – зареклись раз и навсегда куда-то ходить без саперной лопатки! Ленка, давай…
- Не видно же ничего, девочки… может завтра?..
- Слушай сюда. Мы её все лето искали, и здесь искали, и на Земляничке, и вокруг «Полета», и фиг нашли. Нет уж – сейчас будем копать, пока пахнет. Тюля, сойди с меня. Фрося, фу лизаться, я не для того наклонилась… Франт, да замолчишь ты! – Катьк, скажи ему…
- Молчать! – гаркнула я комиссарским голосом. Франт и ухом не повел. Он был сыт остатками нашего пиршества, он набегался с Аркой, устал, он желал поскорее оказаться дома, на мягком коврике, и потому яростно возражал против любых проволочек. Страсть как хотелось наподдать ему по пушистому заду, но, во-первых, ещё ловить в темноте, а во-вторых – не факт, что заткнется. Мы плюнули и начали подкапывать куст.
- …По-моему, ты корень рубишь.
- Не надо грязи, это корень во-он от той крапивы.
- Где ты здесь, интересно, видишь крапиву?
- Чего мне её видеть, я на ней стою. Левей берись… Стой, дай я…
- Нет, ты стой, а я возьмусь, а ты подхватывай, когда тащить…
- Ага, пошла, ещё, ещё…нет, Кирилл, не лезь, мы сами… есть! – у-удерживай её, заразу!!!
За неимением сумки тяжеленный, выкопанный «вперевалку» куст несли по очереди, прижимая к животу. И вот уже звезды заслонила густая листва ивняка на перекрестке двух оврагов, потом на фоне звезд появились мохнатые сосновые лапы – значит, это был уже наш овраг. Пробираться через него в обнимку с неподъемной добычей по узкой перемычке не решились, - пошли в обход, мимо адмиралов. Их собаки встретили нас оглушительным граем, который с азартом поддержали вылетевшие откуда-то сбоку Киро-Генины приходящие Браун с Фатимой, - но их Арка одним рыком моментально вбил в забор. Время спустя лениво скрипнула калитка – Ленка благополучно добралась впотьмах до своего участка, всего пару раз споткнувшись о грядки и тихо охнув возле летней мойки. Убедившись, что я нашла под ведром ключ от дома и загнала внутрь всех собак, Кирилл с Аркой исчезли в ночи.
(продолжение следует)