На сырой трубе, одинокого номера,
В Англетера глухой тишине,
Качается в воздухе, тенью без контура,
Тело поэта, в торшерном огне.
Сердце более, не содрогнется,
Да огонь не зажжётся в глазах,
Жизнь бежит, пока не споткнется,
Сбиваясь в своих же ногах.
Стезя оказалась не в меру тернистой,
И потому, дойдя до нуля,
Вместо галстука имажиниста ,
Шею его, венчает петля.
Сыпь гармонь, не стало поэта !
Рязанские плачьте поля,
Пусть под белым, лунным светом,
Не престанут звенеть тополя.
О, печаль, ты снова находишь,
Ноша твоя чересчур велика,
Он ушел, но для того лишь,
Что бы остаться на века.
