В село Новоандреевка, что в Северном Казахстане, большая семья ссыльных немцев, носящих звучную фамилию Гофман, прибыла на исходе осени.
Время было, надо сказать, самое неудачное. Местные жители уже успели убрать урожай в своих огромных огородах, запастись дровами на долгую зиму, привести в порядок нехитрый скарб.
К незваным гостям они отнеслись, мягко говоря, с недоверием, а если уже откровенно, то по первой и с плохо скрываемой ненавистью.
Приезжие же, разместившиеся в поселковой конторе и строго предупрежденные о том, что это ненадолго, принялись думать о том, как же жить дальше.
Их семья, хоть и была большой, состояла в основном из женщин и детей, мужчины – сыновья и мужья, работали на шахтах в далекой Караганде – на трудовом фронте, как тогда говорили. На новом месте предстояло обживаться без их помощи. Но надо было как-то пережить зиму, для чего решено было рыть землянку.
Руководить столь важным делом взялся 70-летний глава семьи Эдуард, который в далеком Бронентале когда-то своими руками построил добротный, красивый, по всем старым немецким канонам спланированный дом, занятый теперь чужими людьми.
Вспоминая тот дом, он на чем свет клял и Гитлера, и Сталина, и забывшего их Бога за то, что остался на старости лет без крыши над головой. Но делать было нечего, собрав невесток, дочерей, жену, определил место, где будет их убежище и велел рыть яму.
Земля оказалась жесткой и неподатливой, двух лопат, которые удалось вывезти среди нехитрого набора вещей, не хватало, поэтому копали по очереди, вынося землю на ковриках, которые кто-то из женщин прихватил из далекого дома.
Вскоре и две имеющиеся лопаты, копавшие в Бронентале лишь жирный плодородный чернозем, пришли в негодность. Кое-как наладив одну, другую вскоре заменили куском старого плуга, найденным за околицей. Работе, казалось, не будет конца, но справились, вырыв довольно глубокую яму в глинистой, каменистой земле.
Казалось, большое дело позади, но, не тут то было. Плохо помня, как укреплять землянки, старый Эдуард все-таки знал, что в этом деле без досок и бревен не обойдешься. А вот их-то как раз и не было.
Не проспав за всю ночь и часа, ранним утром старик вышел на крыльцо конторы, ставшей их временным пристанищем, в ожидании председателя.
Объяснив суть дела, он долго смотрел на то, как молча курит его собеседник, по лицу которого пробегали тени раздумья.
- Я все понимаю, и готов помочь, но попросту нечем. Старая наша пилорама давно пришла в негодность, заменить детали нечем, стало быть, и доски пилить не на чем, но попробую найти что-то из старья. А вот с бревнами не помогу, дам только разнарядку в местный лесхоз, а там сами разбирайтесь, как их готовить будете. Рук свободных нет, чтобы вам помочь.
В душе поблагодарив председателя за то, что хотя бы не прогнал, обозвав врагом и фашистом, старик собрался с мыслями, и, едва разогнув ноющую спину, отправился к месту будущего дома.
Доски для стен собрать так и не удалось, нашлось лишь несколько, ими укрепили одну сторону, вдоль которой потом бросили соломенные матрасы. За бревнами отправились следующим днем, за 10 километров. Из инвентаря – два топора, пила-двуручка, и пару мотков веревки, из помощников – невестка и дочь.
На кордоне их встретил старый казах, местный лесник. Объяснялись кое-как, на смеси русского с немецким и казахским. Но лесник оказался добрым, понимающим. Отметил деревья, которые можно валить, показал, в какую сторону их лучше направить.
Работа была тяжелой и долгой, за свалом, рубкой веток, крыжеванием, пролетела неделя. Пару раз даже приходилось ночевать в сторожке лесника, к вечеру сил не было пройти 10 километров до деревни.
Но самое сложно вновь было впереди. Сваленные сосны, ровные, как корабельные мачты и крепкие, как железо, нужно было как-то доставить к будущей землянке.
Попробовали тащить по одной на веревках, но стариковских и женских сил едва хватило на пару сотен метров.
Пришлось вновь просить помощи, которая пришла в виде быков, в селе используемых как тягловая сила, за неимением лошадей. Быков предстояло отработать трудоднями, что тоже угнетало старика, ведь работников в их семье было немного.
Но как только бревна прибыли к месту их назначения, всегда хмурый старик в душе улыбнулся.
За несколько дней наладили три наката, покрыли крышу, в которой старик даже успел сделать небольшой люк, покрыли ее мхом и дерном, принесенным внучками из леса.
От того же лесника казаха узнал, что на краю села, у реки, можно накопать особой желтой глины, которой проворные внучки, хотя и маленькие, и вечно голодные, помазали стены и пол.
Землянка постепенно приобретала вид жилья, которому, однако, недоставало печки. Ее старик решился сложить самостоятельно, самую простую, с прямой трубой, уходящей в люк.
О кирпичах в ту пору речи не шло, смастерил из четырех деревяшек формы, замесил саман из глины, соломы да конского навоза, и приступил к так называемому производству. Тормозило дело то, что время близилось к зиме и самодельные кирпичи плохо сохли, приходилось разводить костер, у которого кто-то из семьи пропадал сутками, бесконечно перекладывая подсыхающий саман.
Но и с этим делом управились. Печка была готова за пару дней, а маленькая Ирма и ее поспешила промазать глиной, уж больно понравился внучке старого немца ее теплый желтый цвет, напоминающий яркое солнышко.
Уставшие и измученные, в новую землянку переезжали в последние дни ноября, когда село уже покрыл первый снег. Вечером зажгли лампу, сели у печки, на которой закипал помятый на один бог чайник с заверенным чабрецом, называемым местными Богородской травой. Дети давно спали вповалку на самодельных матрасах, а старик впервые не мог сдержать слез, глядя на худых, изможденных женщин, на детей, которых уже через пару дней будет нечем кормить, на убогость и бедность их скудного быта.
Все эти дни он думал лишь об одном, как обрести крышу над головой, а ведь впереди была долгая зима и еще более долгая жизнь, в которой давно не на кого опереться, в которой они никому не нужны…