Его родители были по всем статьям благородные. Их родословные являли собой историю породы курцхааров (немецких короткошерстных легавых). Его подвела масть. Случилось так, что его мать родила шестерых. Причем четверо из них полностью соответствовали всем кинологическим требованиям породы, они, как и их родители, были шоколадного цвета с искрами. А вот два братика подкачали: родились черными, как ночь, с маленькими белыми звездочками на груди, что означало только одно — какая-то из их прабабушек сбегала-таки на сторону. Бог весь через сколько поколений отрыгнулся этот блуд, но он сыграл злую шутку с братьями. Их забраковали, то есть уравняли в правах с любым дворовым псом и не выдали родословной.
Шло время. Всех купировали, кому надо, выдали документы. Пришла пора распродажи. «Шоколадки» принесли хозяину прибыль, а двух черных братьев он подарил знакомым. Так благородный Ральф появился в Черемухово, где отродясь водились только дворовые страшилы. Были, правда, пары две гончаков да чистых лаек, но они не в счет.
Хозяин Ральфа был ему под стать. Начальник шахты Черемуховская Романенко, осмелюсь заметить, имел право считаться самой заметной личностью на СУБРе в 70-е годы прошлого столетия. О нем следует говорить особо, он заслуживает, чтобы его помнили. Но вряд ли А.Ф.Романенко знал свою родословную дальше своей бабушки, многие советские люди боялись своей родословной и не без основания. Потому мы и стали «Иванами не помнящими родства».
Другое дело, племенной скот, либо собаки — тут тебе и родословная, и генеалогическое древо, все как у людей голубых кровей. Следует заметить, у скота, как и у людей, «без бумажки ты букашка». Родословная обеспечивает соответственное обращение.
Ральф, конечно, ничего этого не знал, но во всем кроме масти, он был благороден. Стройный, сильный — одни мышцы, ни капли жира. Темная короткая шерсть блестела и резко подчеркивала всю прелесть фигуры пса. Характер выдержанный, нордический. Порода чувствовалась во всем. А белая звездочка на груди делала его просто неотразимым.
Отношение к нему на поселке было неоднозначное: коты его боялись как огня, дворовые и бродячие псы дико ненавидели, а люди, как всегда, — в зависимости от конъюнктуры и обстоятельств.
Как-никак — собака начальника, тут уж хочешь — не хочешь, а на людях скажи любезность, ну а где-нибудь в закутке можно и пнуть. Так и было. С котами у Ральфа был древний счет. Когда-то кто-то из его предков отдал коту-скорняку мех для пошива шапки и с тех пор не может получить ни меха, ни шапки. Потому Ральф, завидев кота, немедленно его атаковал. Кот пускался наутек, запрыгивал на дерево, и Ральфу ничего не оставалось, как выразить свое негодование лаем. Кот на дереве, выгнув спину, шипит, а Ральф требует свою шапку. Наглядная иллюстрация к древней сказке.
Ненависть дворовой шпаны к нему носила, скорее всего, социальный характер. Редко у кого был постоянный хозяин, который кормил и берег. Чаще всего псы были бездомные, то есть бомжи. Они осваивали помойки и играли, в своем роде, роль санитаров, были сильны и выносливы, а на Ральфа смотрели как Ленин на буржуазию. Ральф же в силу своего нордического характера был спокоен и ни на кого не задирался. Жил себе и всё.
С утра он бежал с хозяином на шахту. Пока тот разбирался с делами за сутки, он делал обход быткомбината. Везде в кабинетах его встречали радушно и угощали. Все его, за редким исключением, любили. Если хозяин спускался в шахту, Ральф дожидался его, а вечером, довольный, возвращался домой. Так и жил, пока партия не отправила А.Ф.Романенко учить армян горному делу.
Семья уехала, а Ральфа оставили мне.
Стал он жить у меня и ходить со мной на работу. Любил он сидеть на подоконнике и наблюдать, что делается на шахтном дворе. Домой нам приходилось возвращаться через весь поселок, и всякий раз не обходилось без приключений. То он трясет с кота шапку, то отбивается от местной лохматой шпаны. Особую ненависть к Ральфу питал один рыжий верзила.
Жил он на верхней стороне улицы Ленина где-то среди сараев и помоек. Бывало, сидит на бугре и караулит. Ральф, как обычно, беспечно бежит передо мной челноком, оставляя в нужных местах метки. И тут я замечаю, как с горки. катится рыжий ком, окликаю Ральфа, чтобы предостеречь. Обычно Ральфу не было времени атаковать самому, и он встречал врага грудью. Набравший скорость, тот естественно сбивал Ральфа с ног, и начиналась дуэль, которая, как правило, заканчивалась победой Ральфа. Несмотря на его спокойную натуру, это был сгусток энергии. Дрался он отменно. Посрамленный верзила убегал обратно к сараям зализывать раны, а Ральф как ни в чем не бывало, отправлялся дальше.
Одолеть его в одиночку было невозможно, и тогда «бомжи» пошли на хитрость. Они объединились. Но собачья честь не позволяла им нападать скопом просто так, нужен был повод. Жила-была около нашей пятиэтажки маленькая беспородная собачка-дамочка. Ее бывшие хозяева уехали насовсем, а ее бросили. Новых хозяев не нашлось, и она стала жить сама по себе. Невзрачная и маленькая, к тому же еще и беспородная, размножалась она со страшной силой, и класс собак-«бомжей» все пополнялся. Не знаю уж, какой костью купили бедную собаку, но шпана уговорила ее спровоцировать Ральфа. Обычно он ее в упор не видел, как бы она перед ним ни жеманничала, а в этот раз она на него вызверилась: нападает, лает, чуть за нос не хватает. Не выдержал Ральф такого хамства, схватил ее за шиворот и легонько тряхнул, чтоб образумить. Что тут началось! Дамочка завизжала, будто ее режут, откуда ни возьмись, налетели на Ральфа пять отъявленных псов, и началась драка. И все это у меня под ногами. Я вижу только, как Ральф змеей вьется по кругу и успевает цапнуть то того, то другого, но и ему достается. Не стал я дожидаться исхода драки и пинками стал их разгонять. Все-таки Ральф в азарте успел и меня цапнуть за ногу, по ней как будто ток проскочил. Хорошо, что был в резиновых сапогах.
Собаки разбежались, а мы с Ральфом вошли в подъезд — все происходило у крыльца на глазах у доминошников. Дома я осмотрел его и решил, что он дешево отделался. В его комплекции была одна «ахиллесова пята»: так как шерсть у него была короткая, а купированный хвост всегда торчал вверх, то сзади весьма сексуально и рельефно торчала мошонка. Больше всего я боялся, что в драке он может лишиться своего кобелиного достоинства. Раны на нем, «как на собаке», заживали быстро. Сначала на шраме вырастала белая шерсть, а вскоре исчезала или чернела — не понятно, так что свидетельств его доблести не оставалось. С ним неудобно было заходить в продовольственный магазин, обычно заполненный очередями. Войдя в зал, он безошибочно определял, у какой женщины критические дни и немедленно совал свой нос под юбку.
В те времена дамы еще не носили брюк, а о разных тампонах и прокладках с крылышками и слыхом не слыхивали, зато время от времени рожали детей, не претендуя на «материнский капитал».
По части размножения Ральф внес свою лепту. Однажды та самая паршивая собачонка, что спровоцировала побоище, встретила нас с Ральфом на углу нашего дома, обняла его за шею, что-то на ухо прошептала. Он брезгливо стряхнул ее, но она опять забежала вперед и снова обняла его за шею, и шепчет. Я так понял, она извинялась за скандал и объяснялась ему в любви. И он сдался.
Сунул ей под зад нос, приподнял, и она на одних передних увлекла его за железные гаражи. В эту ночь Ральф дома не ночевал. А спустя какое-то время дамочка ощенилась потомством еще хуже чем она сама: ублюдки, да и только, и благородная кровь не помогла.
Мало помалу Ральф в поселке приобрел широкую популярность. Кроме того, что его знала каждая собака, однажды вышла поселковая стенгазета, почти целиком посвященная ему и его дворовым оппонентам. Выпускал стенгазету Володя Борщ со товарищи и весьма преуспел. Вывешивалась она возле магазина и собирала толпы почитателей, так как имела сатирическую направленность, и жизнь поселка освещала с веселым юмором.
Несмотря ни на что у Ральфа была одна, но пламенная страсть — охота. Курцхаар — это типичная подружейная собака, призванная к охоте по полевой или болотной дичи. Попади он в хорошие руки, да в подходящую местность, быть ему чемпионом среди своей породы.
Но так уж получилось, Романенко не занимался, а я на то только и годился, что подманить рябчика под выстрел. Для меня охота была как далекий неясный зов предков или романтикой, не более того. Зато Ральф отдавал охоте всю свою страсть.
Неграмотный, необученный, он до всего доходил своим умом и, за неимением в тайге полевой дичи, здорово насобачился в охоте по боровой. Только вот его азарт мешал мне добывать рябчиков. Заслышав свист рябчика, даже если он исходил из моего манка, он немедленно приходил в возбужденное состояние, начинал метаться туда-сюда и портил всё дело. А что касается глухариных народов, он вел себя благоразумно, скрупулезно распутывал следы и, если выгонял глухаря, то бежал за ним, пока тот не сядет на дерево.
Затем он облаивал его, привлекая мое внимание, бежал мне на встречу и приводил на выстрел. Как говорят охотники, был «с докладом».
Его стихией были бег и вольный ветер. Он не любил ездить. Как ни пытался Романенко приучить его к машине, всегда выскакивал и бежал впереди. Скорость бега у него была около 40 км/час (сам проверял по спидометру). Бывало, пена с языка на спину летит, а он все бежит и радуется. И даже обессилев, он ни за что не соглашался ехать.
Вместе с тем, он не любил бродяжничать. Дома был спокоен и не рвался на улицу. Удивляла его терпимость. Однажды случилось так, что он сутки просидел в квартире. Когда я вернулся, то немедленно повел его гулять, боясь, что у него мочевой пузырь лопнет. Ничуть не бывало. Выскочив на волю, он немедленно начал задирать ногу то на столб, то на угол дома. Я поразился и стал считать метки. Мы и до клуба не дошли, а я насчитал их 29. Это только те, что я видел. Сколько их было за сараями — бог весть. Закон собачий он исполнял неукоснительно.
Предки Ральфа, надо полагать, жили в субтропиках, где-нибудь в Средиземноморье, иначе чем объяснить отсутствие у него теплой одежды. Короткая жесткая шерсть и полное отсутствие подшерстка делали его уязвимым к холодам. Зимой он спасался только постоянным движением. Когда останавливался, начинал сразу же дрожать. Бывало, поздней осенью вечером сидим с ним у костра, в котелке булькает варево, я в телогрейке покуриваю, а Ральф так близко от огня, что вот-вот вспыхнет, сидит и дремлет после бурного дня. По спине у него время от времени пробегает дрожь. Он клюет носом чуть не в костер, просыпается и снова дремлет. Обычно я на него накидывал какую ни есть тряпку, а под него подкладывал рюкзак. Попробуйте сидеть с голым задом на холодной земле. Ночь проводили в избушке, а за неимением таковой — у костра в обнимку. Наутро он как ни в чем не бывало снова проявлял свой охотничий азарт и не жалел своей шкуры.
Прыгая через бурелом и прочие препятствия, он ранил живот и лапы, так что вечером на него жалко было смотреть. К тому же, где я пройду десять километров, он успевал пробежать сто и при этом уставал так, что иногда его приходилось брать на руки, иначе он не мог и шагу ступить. Обычно за ночь все проходило, к утру он был в форме. Правда, если мы жили с ним в лесу две-три недели, то после этого дома он отлеживался два-три дня.
Однажды на охоте он ко мне не вернулся. То ли его задрали волки, то ли дикие собаки, те и другие в то время появлялись. А жаль... славный был пес. Стоило о нем вспомнить.
Июль 2007 года.
Вячеслав Глушков, Богословский Уралъ от 27 марта 2008 года (Краеведческая вкладка №27)
#MuseumSVU #СеверныйУрал #Североуральск #ДеньСобак #СевероуральскийКраеведческийМузей #MuseumSVU_истории