Я шла на многое, чтобы избежать работы в медицине. Потому что заранее совершенно очевидно, речь о язвах на теле общества, оголённых нервах социальных конфликтов, голосе обострённого чувства справедливости и всём таком. Ну, и грязная работа, само собой, и коллектив из людей, которым в жизни так же не нашлось ничего лучшего. Практически «На дне», разве что только не по Горькому. Люди предпочитают отгораживаться от этой стороны жизни. Я говорю о том, что предпочла бы не касаться этой стороны жизни так же, как и все, если бы смогла, но, сейчас, когда не смогла, вот мой репортаж очевидца с места событий.
Когда я пришла устраиваться на работу в детскую больницу, нужно было пройти инструктаж по технике безопасности. Инженер посмотрела на меня, отвела глаза, охнула и быстро спросила: «А, вы придёте?». Дело приобретало комичный оборот. Почему она задаёт такой вопрос, если я сейчас сижу перед ней с уже написанным заявлением о приёме на работу и пройденной медкомиссией? Бывали случаи? Бывали. Вдруг опять зря. Много ли времени инструктаж занимает? Минут 40. Я твёрдо обещаю прийти обязательно. Она по деловому собирается, подтягивается и вот как раз эти минут 40 рассказывает и показывает на примере, что делать и с чем, в случае пожара. Чётко, внятно.
Что ж… Инструктаж я прошла. На следующий день пришла поставить в известность, что передумала. Когда вернулась через три месяца, мы немного напряжённо посмотрели с инженером друг на друга и я протянула ей бумажку для отметки со словами: «Инструктаж проходить не надо». Что говорить. Престиж профессии таков, что идти работать в больницу мне оооочень не хотелось.
До того, как я стала работать, в какие-то внутренние духовные прорывы я думала, что окажись я богатой и защищённой оболочкой материального успеха и благополучия, я добровольно совершала бы вылазки в ту часть жизни, которую мне пришлось увидеть на весьма относительно добровольных условиях. Заниматься благотворительностью, помогать нуждающимся, в перспективе я чувствовала своей потребностью, идущей изнутри. Предполагаю, что Бог гарантированно обеспечил меня возможностью реализовывать лучшие порывы, не проверяя, сдержу ли я обещание.
Жалко только, что когда ты работаешь молодой медсестрой, а не занимаешься благотворительностью на расстоянии, довеском ты получаешь борьбу с попытками дедовщины в твой адрес, хамство некоторых родителей пациентов и издержки кадрового дефицита.
Когда я получила свою первую зарплату, я порадовалась. Мне было непривычно, что за работу платят деньги. Когда я получила свою вторую зарплату, я поняла, что моя мечта сбылась, - в материальном смысле я действительно занималась благотворительностью. Кардинальное различие с мечтой только в том, что не так безопасно для себя, как когда, благотворительствуют деньгами на расстоянии, ничем не рискуя. Когда я получила свою третью зарплату, мне стало страшно того, что было бы, доведись мне на неё жить.
Для оформления военного билета мне нужна была подпись врача из центрального военного комиссариата. Когда я объяснила зачем пришла, военный доктор сказал что-то вроде: «Бедная девочка, куда ты суёшься. Самая грязная, неуважаемая и неблагодарная работа. На что ты собираешься потратить свою молодость». Не знаю, располагаю ли я к откровениям, или настроение доктора к ним располагало, но он озвучил вслух то, что я и так заранее знала, просто озвучил это много более эмоционально и осознано, чем это сделал бы человек, наблюдающий очевидность ситуации со стороны.
Молодая женщина - мама ребёнка – спокойная женственная доброжелательная, говорит мне, что она вообще-то тоже медсестра. Работала в Петербурге медсестрой косметологом в салоне красоты и, окидывая меня взглядом одновременно понимающим и снисходительным, добавляет (без обид), что в такое место работать не пошла бы.
Этажом ниже было отделение кишечных инфекций. Много позже, работая «бумажной» медсестрой в гламурном отделе, я услышала от коллеги рассказ о том, как она лежала с дочкой в этом отделении. Пошли в кукольный театр. Рядом с кукольным театром был магазин, а рядом с магазином лошадки пони. Дочка сама поела воздушной кукурузы и покормила лошадок. На следующее утро температура 39 и поездка, в сопровождении бригады скорой помощи, в больницу. Медсестра подошла к ребёнку делать внутримышечную инъекцию. Ребёнок повернулся на живот. Жидкий стул девочки фонтаном под напором в лицо медсестре. Спрашиваю приятельницу:
- И, что? Ты даже не извинилась?
- А, чё я извиняться должна? Это её работа.
- Мы же сами медсёстры. А, если бы тебе пришлось работать на её месте, а не здесь?
- И, чё. Она же знала, куда она шла.
Понимание того, что люди работают наизнос почти что за бесплатно, вызывает в пациентах и их родственниках не чувство благодарности, а неуважение. Брезгливое и свысока отношение, в счёт того, что они-то в отличие от той медсестры в говне, моче, крови, гное, блевотине и соплях не ковыряются. Смотрят на тебя чуть ли не с радостью, что их твоя участь обошла стороной. Уж он-то точно никогда в жизни на такое не согласился бы, а ты, раз ты согласилась, то он сейчас тебя построит, сейчас покажет тебе, кто здесь начальник и чей хлеб ты ешь.
Если вы когда-нибудь услышите, как кто-нибудь смакует тему «да, всех их надо гнать из медицины», спросите у этого человека, хотел ли бы он, чтобы его дочь стала медсестрой, смог ли бы он в юности стать медбратом? Нет, ну, что вы. Он это он. Эти же люди сами нанимались на такую работу, никто их не заставлял. Где на всех взять таких, которые только исключительно «от Бога» и заслуживаешь ли ты конкретно того врача и медсестры, которые «от Бога»? Ответ будет обязательно про налоги.
Собираю в палате с пола ртуть от разбитого градусника. Говорю молодому отцу, чтобы он смотрел за своим ребёнком и они не разбили следующий градусник. Он с вызовом: «А, то что?!». Я лекцию про вред ртути для здоровья человека. Он мне: «И чё? Твоя работа. Разобьём ещё соберёшь». Не подумайте, это не пример барских замашек местного олигарха. Вовсе нет. Рассуждения самого обычного пролетариата. И таких много.
Палаты без туалетов. Два туалета на отделение в разных концах больничного коридора. Ещё не старая желчная женщина бабушка маленькой девочки возмущается тому, что ребёнку не назначили капельницы. Что это за лечение в больнице без капельниц? Почему она говорит это мне, медсестре, когда имела возможность сказать всё это врачу на утреннем обходе? Ультимативно сообщает, что идёт в туалет и требует, чтобы я сидела с её внучкой. Её внучка остаётся одна в палате. Бабушка девочки хочет, чтобы я понимала, если её внучка в её отсутствие упадёт с тумбочки или с подоконника на пол и сломает себе что-нибудь, эта женщина напишет на меня жалобу в минздрав и в прокуратуру. Я пытаюсь объяснить, что работаю одна на два поста без напарницы. Именно сейчас я должна делать уколы и раздать таблетки – не могу в это время сидеть с одной лишь её внучкой. Она? «Девушка, говорите об этом своему руководству. Меня это не должно касаться». Она всё сказала и разговор окончен. Ей добавить нечего. Если меня устраивает жалоба в прокуратуру, это мои проблемы. И пошла в туалет. Вскоре на смену этой резкой женщины лежать с ребёнком пришёл её сын, который ходил курить с мамой девочки из палаты напротив. Санитарки застали их в туалете за сценой, близкой к совокуплению. Что в это время делали их дети в палатах, не знаю – было не в мои смены.
Везу грудного ребёнка, оставшегося без попечения родителей, на приём к доктору в другую больницу. Приехала служебная «буханка» везти нас с маленьким пациентом. Я с грудным ребёнком на руках и пакетом с его одеждой и едой. Мне неудобно одновременно держать и ребёнка и тяжёлый пакет. От этого одеяло на лице ребёнка сбивается. Я не могу поправить из-за пакета. Думаю, сяду в машину – поправлю. Лифтёрша – озлобленная, обиженная на жизнь, женщина, с видом борца за справедливость упрекает меня тем, что я плохо держу ребёнка. Нет, она не предлагает мне помочь взять пакет, чтобы у меня была возможность держать его по-другому. Она со злобой с нажимом говорит, что с моими детьми будут так обращаться, как я с ним. Отвечаю, что мои здесь не окажутся, я своих детей никому не отдам. Она со злобой же продолжает давить, что (по её мнению) окажутся. Я: «Ваши речи - вам на плечи». Возвращаюсь с этим ребёнком. Снова эта же лифтёрша. Хочет оставить последнее слово за собой. Выходит со мной из лифта и идёт к старшей медсестре отделения. Говорит, что я ей хамлю и требует возмездия.
Гардеробщица. Казалось бы безобидная пенсионерка, с которой мы время от времени до того перекидывались парой фраз. Смены в больнице с 9 до 21 часа. Гардероб работает до 21:00. Во многих отделениях работники договорились менять друг друга на час раньше, таким образом, что большая часть верхней одежды разбиралась к 20:00. Это злит гардеробщицу, она начинает считать, что работать до 21:00 не обязана. Сколько крика было однажды, когда я забрала вещи без пяти минут девять. Что я только не услышала. Она не обязана. Только наше отделение одно во всей больнице не может договориться уходить в восемь. Вот де она из-за меня задержалась. Стоит ли говорить, что так разговаривала она только со мной как с новенькой. Со старожилами она себе такого не позволяла.
Мне не место в медицине. Помню однажды мне такое сказали за то, что я отказалась вечером сделать пораньше укол ребёнку. По расписанию уколы нужно было делать в десять вечера, хотя в девять дети уже хотят спать. Опытные медсёстры начинали делать уколы на десять с девяти, я же – проконсультировавшись с доктором - выдерживала режим и раньше без пятнадцати десять не начинала. Искренне считала, что это строгость на благо здоровья детей. Позже я поняла, что уложить вовремя важнее плюс-минус одного часа интервала между уколами. И всё-таки, какой это был комплимент! К тому моменту я так устала быть только должна и обязана, что услышать в свой адрес «вам не место в медицине» было всё равно, как если бы мне сказали «это место вас не достойно, вы достойны на много лучшего»!
Это только немногое, что я успела увидеть и услышать за три месяца. Одна медсестра сетовала: «Зачем ты пошла учиться на медсестру? Ладно мы в наше время. Тогда к медсёстрам отношение другое было. А, сейчас…».
На работу я устроилась накануне Нового года. Я слышала рассуждения о том, как опасно работать в таком месте, но всегда думала, что это только слова и касаются тех, у кого слабое здоровье, плохая наследственность. Перед самым Новым годом я заболела так, как не болела никогда в жизни. В праздники больше платят, - смены после Нового года распределили между старыми работниками. Мне даже не пришлось брать больничный, - где-то неделю у меня не было ни одной смены. Несколько дней я просто лежала и испытывала новое для себя ощущение, такое ощущение, когда просто лежать тяжело и время идёт очень быстро, - мне даже не успело быть скучно от того, что несколько дней я провела в кровати. Я только удивилась тому, что скучно дома мне не было. Поскольку отделение было респираторных инфекций, все три месяца работы, будучи от природы женщиной с крепким здоровьем, очень болела. Я не кашляла. Нет. Я хрипела, а потом стала разговаривать шёпотом и слушать булькания в своей груди. Старожилы от медработников говорили, что так вырабатывается иммунитет ко всем респираторным заболеваниям. Так и не дождавшись этого иммунитета, я поняла, что легче уволиться, чем занимаясь благотворительностью ещё и ставить эксперименты на своём здоровье. Пациенты к этому относились, по большей части, с пользовательской жестокостью.
Специальность медсестры - гарантированное трудоустройство. На бирже труда стоять точно не придётся. Ковыряться в гное, крови, слюнях, моче, кале и блевотине; терпеть заранее предвзятое отношение пациентов, которые в каждом движении медицинского работника заранее подозревают подвох; нести на себе при этом действительно огромный груз ответственности за их здоровье в накалённой атмосфере обсуждения нового сюжета об «убийцах в белых халатах», показанного в новостях; терпеть дедовщину в новом для тебя коллективе; быть в группе риска по возможности заразиться любыми существующими инфекциями, - о-оо, я вам скажу, желающих мало, конкуренция почти исключена.
Я думаю, как воспитывает жизнь. Кого воспитывает, кого прибивает своим воспитанием.
Работать не модно, модно «красиво» жить. Эта популяризация жизни в роскоши, среди масс, уделяющих большое количество времени просмотру телевизора, - популяризация жизни в роскоши, как нормы, как чего-то настолько близкого, что вот оно, только протяни руки и потрогаешь, - делает некоторую часть молодёжи, психологически неприспособленной к перспективам в жизни такой, какая она есть. Если раньше было стыдно не работать, то сейчас иметь грязную работу позорнее, чем не работать вообще. Есть категория людей, которые в ожидании достойного, по их представлениям, варианта скорее соглашаются проводить годы в ожидании, чем идти на что-то не респектабельное.
Вспоминаю знакомого ровесника. Парень с серебряной медалью закончил гимназию и был КМС по плаванию. Говорил о том, как ненавидит советский строй за то, какие возможности он отнял у его родителей. И, что его родители, - наивные, - этого даже не понимают. Он уверен, что ещё успеет поездить на Мерседесе «Гелендвагене», - да, у него вообще будет свой автопарк люксовых автомобилей, своя фирма и он будет важным человеком и важным по меркам уровня Москвы. Желаю ему, чтобы у него всё получилось. Чтобы в его жизни Мерседес «Гелендваген» был мотивацией, а не мечтой.
И всё таки. Стоит посмотреть «ЭмТиВи» и «Фэшн ТВ», сериалы, в которых жизнь богатых людей роскошь показывается как норма жизни, и вспомнить Эвиту Перон. Пробившись из низов эта яркая сильная женщина упивалась роскошью на виду у нищавшего народа Аргентины. Это было всё равно, что играть с огнём: она дразнила видом бриллиантов нищавших людей. Пошла в этом до конца и выиграла. Она умерла от рака и похоронена в мавзолее. В памяти людей она святая. Потому, что подарила людям сказку. Сказку о возможности личного индивидуального обогащения для каждого. И то, что сказка эта демонстрировалась людям за их деньги, отошло на второй план. Говорят, что в Бразилии в фавеллах – домах из коробок, из которых состоят целые кварталы бедноты – нет элементарного, но обязательно есть телевизор и не просто, а с кабельным телевиденьем с сотней каналов.
Для некоторых географических образований в современном мире, капитализм действительно является наиболее адекватной системой распределения собственности. Потому что люди быстро привыкают к хорошему и время от времени по собственной воле, хотя и с чужой помощью, начинают хотеть плохого.
Ничего не говорю – работать, конечно, надо. На всех гламурной офисной работы не хватит. А, если сидеть ждать такого варианта, который тебя достоин – всё или ничего – то, так люди бомжами становятся. С. Г. Кара-Мурза: «В небольших дозах приятные фантазии оказывают стимулирующий, побуждающий к действию эффект. Но когда человек, предаваясь несбыточным мечтам, начинает в них всерьёз верить, создаваемые воображением образы становятся для него достаточными. Они заменяют реальные достижения, занимают место действия, и человек впадает в апатию, не желая и пальцем пошевелить не только для достижения желанного, но уже и для своего спасения».
Врачи и медсёстры любого отделения любой больницы конечно же всегда испытывают неудовлетворённость друг другом, как вышестоящие и нижестоящие, и тем ни менее. Врачи отделения, в котором работала я, были ответственными альтруистами-энтузиастами. Я душой отдыхала на пятиминутках, - настолько их атмосфера была проникнута светлым добрым идеализмом, не тронута цинизмом, наполнена желанием маленьким пациентам выздоровления несмотря на жалобы их родителей в минздрав, просто прямые угрозы и требование дать ответ на вопрос, почему при проектировании больницы двадцать лет назад не предусмотрели наличие туалета в каждой палате.
«Кто на что нанимался» и «это ваша работа», - две волшебные фразы, которыми пациенты как бы разрешают своей совести перестать видеть в медсёстрах таких же людей, как и они сами, а не только робото-машино-станки по их обслуживанию. Если ты одна будешь работать на два поста, то есть обслуживать вместо, например, 20 детей, 39, у четырёх из которых одновременно повысится температура до 38,5 - 39 - 40, то больше всех возмущаться будет пятая мама, папа или бабушка, ребёнку которой ты не дала капли в нос.
Ты быстрым шагом идёшь делать внутримышечно литическую смесь одному ребёнку, пока у него не начались судороги на фоне повышения температуры. Потом тебе нужно дать парацетамол второму ребёнку и снова ввести внутримышечно другую литическую смесь или гормоны третьему, после чего узнать, так решили ли врачи переводить четвёртого в реанимацию или нет. Всё это на фоне текущего выполнения плановых назначений врачей. Да, ну и так вот. В разгар всего этого к тебе подойдёт бабушка девочки с соплями и скажет, что у них закончились капли. Естественно, ты сухо ответишь, что принесёшь их позже, без долгих расшаркиваний и церемоний, потому что у другого ребёнка в любой момент могут начаться судороги. Всё, повод для жалобы готов. На мой комментарий по поводу угрозы с пожеланием указать в жалобе, что в смену на всё отделение работает одна медсестра, а скоро их вообще не останется, последовал ответ: «Девушка, говорите об этом своему руководству. Меня это не должно касаться». Позже эта бабушка не просит, а ультимативно говорит посидеть с её внучкой в палате, пока она сходит в туалет, - и ей глубоко плевать, что ты принимаешь поступающего в отделение ребёнка и должна оказать ему помощь, и, что это её личные проблемы, касаться тебя которые не должны.
Снять назначения с историй болезни просто невозможно, потому что это делается сидя за письменным столом, - сесть, это что-то страшное, - это значит, что ты «ничем не занята» и можно вытряхивать из тебя душу, выясняя вопросы, которые забыли или не успели задать врачу. Хотя, казалось бы, все знают, где находится ординаторская.
То, что ты работаешь в системе социального здравоохранения с его плюсами и минусами – это твои проблемы. То, что амбиции и эгоизм многих пациентов соответствует необходимости им зарабатывать на индивидуальную сиделку и лечение в частной клинике, - это их проблемами не считается.
Не хочу впадать в крайности. И, всё таки, всё вместе это слишком.
