Ежевика-забияка встряхивалась, как собака, и дождем холодных капель обдавала кабачки; и таинственные знаки слали лилии во мраке, и к ногам пионов маки сбрасывали лепестки.
То же.
Следующим днем была суббота, и приехала Ленка. Испытывая понятное нетерпение, я, дожидаясь её, трижды перебрала завалы на столе в поисках тетрадки с садовыми записями, уронила на Тюлю пачку чистой бумаги, подобрала бумагу, утешила обиженную Тюлю, своротила пирамиду журналов по вязанию, стала собирать - хватилась очков, нашла их возле плиты, опять вернулась в комнаты, – чтобы обнаружить, что тетрадка лежит себе на тумбочке, под коробкой с корнем георгина. По скучному ободранному саду слонялся ветер, баловал с опавшей листвой и грязно приставал к соснам.
- …в общем, моя карьера Анастасии Каменской закончена, - говорила я Ленке, делая вид, что смеюсь. – Ещё даже не начавшись. Благодаря своей клинической робости я не только не раскрыла преступления, но даже и любопытства своего не смогла удовлетворить.
Ленка дотошно расспросила про визит следователя, честно попыталась понять, отчего я хотя бы не расспросила некоторые подробности – вдруг сказал бы! - согласилась начет клиники и принялась варить компот из падалицы грушевки, вполуха вслушиваясь в мои причитания:
- Ну почему, почему у меня в мозгах все сворачивается либо на собак, либо на цветы, о чем бы ни спросили?! - расстраивалась я, - такую возможность упустила, дерево твердое… Представляешь, Кирилл расписывал, что я ему тут помогаю!
- Представляю, - отозвалась Ленка, помешивая ароматное варево, - даже без особого напряжения. Где у тебя ваниль?
- Где всегда, справа в шкафике, в баночке из-под кофе… Ты с ума сошла?! В чем я ему помогала – выяснить разницу между гибискусом и дидискусом?!. Надо было бы уточнить, шут его знает, что там Кирилл кому наболтал, а я…
- Про «а я» не надо, про это я все знаю – натерпелась за сорок лет. Ты лучше скажи, до чего договорилась с полковником.
- Договорилась?.. Я?.. До полного обалдения, это точно. Я рассказала ему о Витьке-пьянице и дикой стае у дома с петухом. Из чего он сделал вывод, что убийца из местных.
- Во-от! - обрадовалась Ленка, - Всё на тебе и сходится. Ты и Кирилла видела последняя…
- Это ты к чему – я, что ли, убийца?
- Ой, не примазывайся, где тебе… Я вот только не пойму, отчего тебя в Москву с мигалкой не вывезли, чтобы допросить по всей строгости закона - зачем не ты убийца. Так всегда делают, так в кино всегда бывает…
Это был, действительно, вопрос. Ленка аккуратно просматривала телевизионные сериалы и знала толк в протоколе. Как ни крути, мы с Алькой были последними посетителями… ну, кроме убийцы, конечно… Не то чтобы я имела претензии, но нарушение процедуры должно было бы о чем-то говорить, только вот непонятно, о чем.
- Тоже мне, бином Ньютона! – немедленно высмеяла меня Ленка, - раз Кирилл за тебя поручился, значит, убийца не ты. А раз ты последняя видела его в живых, то, стало быть, он должен был тебе что-то сказать важное, - так всегда бывает в дюдиках… Мог, конечно, и не сказать, но ведь убийца этого не знает, и теперь просто обязан тебя пристукнуть. А полковник, понятно, будет следить! И кто тебя пристукнет, так он сразу и поймет, что это убийца и есть…
Некоторая логика в её рассуждениях была, но меня переклинили эмоции:
- Нормально… Так спокойно говоришь… Меня, оказывается, собираются убить, а ты делаешь вид, что тебе как будто и плевать… Скажи ещё, что я тебе надоела…
- Захочу, и скажу, - раздраженно ответила Ленка, которую честность прихватывала всегда некстати, как почечная колика, - пока я тебе одно скажу: выброси ты эту кастрюлю. У неё уже эмаль облупилась, пригорает все… Дай мне кувшин, компот готов. И нечего на меня так смотреть - я всегда говорила, что не прощу тебе тех кротонов, которые тебе муж подарил на поза-позапрошлый день рождения. А ты залила…
- Ну и завела бы себе мужа! – огрызнулась я, чувствуя, что разговор в нервах как-то уж слишком легко перетекает в ссору. Обсуждение загубленных кротонов и Ленкиного несостоявшегося мужа у нас обычно выполняло рабочую функцию детонатора. Однако время укатало нас по своему усмотрению, а может, просто порох отсырел с годами, только ссора погасла, так и не разгоревшись:
- Так, давай не отвлекаться.
- Ты же и отвлекаешься…
Проигнорировав последний залп, данный явно по инерции, я начала размышлять вслух:
- Из всех вопросов, что у нас с тобой накопились, я не задала ни одного. Кого ожидал Кирилл тем вечером? Что крикнул ему Вадим? Почему после этого по дороге домой Кирилл опять вспомнил про Урфина Джуса?
- Надо быть тупой, чтобы этого не понять, - ответила Ленка со всей прямотой. Она вообще иногда бывала склонна к излишней прямоте, - раз Кира спросил про Урфина, значит, надо было. Что этот Эльгин придурок ему крикнул?
- Так я о чем и спрашиваю!.. Если б я помнила…
- Ты никогда ничего не помнишь. Как что-то важное, так у тебя обязательно склероз. Да, кстати… Я ходила в поле…
- Зачем это ты ходила в поле? – тут же вскинулась я.
- Там около стройки выбросили битую дорожную плитку, принесла несколько штук положить перед умывальником…
- Холера, меня не могла позвать!
- Зачем тебе!?
- Под летнюю мойку - я бы тоже взяла несколько…
- А там всего несколько и было.
- Ну, поделили бы…
- У тебя и так настил, какая тебе плитка! Хватит уже отвлекаться! Не перебивай меня… Так вот, Урфин строит дом.
- Какой?
- Обыкновенный, из кирпича – кирпича навезли, копают фундамент.
- А забор?
- Забора как не было, так и нет.
- Очень странно. Чего ж он забор не ставит?
- Я тронута, что ты у меня об этом спрашиваешь, но, извини, ничем помочь не могу. Это не я здесь живу. И не я пою сладким голосом, что все про всех знаю.
- Кто, кто поет сладким голосом?!
- Ты и поешь. Даже Лялина кошка знает, что ты в бабушку-певицу пошла.
- Да при чем тут бабушка, Господи спаси?! Мы о чем вообще говорим?
- Я – всё о том же. Ты же при мне Кире распиналась, что ни с кем, мол, не общаешься, но фактами про всех располагаешь…Чего ты руками машешь – ты же для писательства своего материал собираешь – скажешь, нет?
- Мало ли что я там собираю! Ничего я не собираю… Тем более что и не собрала ничего… Ерунда всё!
- Отлично. Значит, не собрала. Тогда скажи, что ты знаешь о том участке, что сразу перед охотником?
- Не знаю я никакого участка. Первый раз слышу.
- Первый раз?
- Первый раз!
- Замечательно, так и запишем… А клубнику мама твоя у кого покупала, не помнишь?
- Ты мне уже надоела с моим склерозом! Всё я помню… У этих, на Нагорной, с той стороны оврага, напортив будки трансформаторной.
- Перед охотником.
- Ну да, перед охотником… а-а-а, так ты про них?
- Да, я про них.
- А что я такое про них знаю – ничего! Дочка той клубничной бабульки – вдова, сама бабуля умерла года два назад… Отпевали в Переделкине, в Спас-Преображении… надо же, а я ведь и не сообразила – она же мою маму пережила, а была чуть моложе бабушки… Знаешь, моя мама…
- Стоп, про твою маму потом. Ты мне сейчас доскажи, чего ещё не знаешь о том участке.
- Слушай, ну что ты пристала? Ничего не знаю… Ну, Полина говорила – внучка там вышла замуж за банковского служащего… У клерка «Вольво», это я сама видела, когда гуляла. Они дом новый ставить собираются, но пока только каменный гараж отделали, значит, деньги есть. Забор старенький у них, но они его пока не меняют, значит – на приличный особняк размахнулись, потому что если сейчас забор менять, и с воротами, то самосвалы ещё проедут, а вот подъемный кран – никак. Живут пока в старом срубе, жена не работает – свет там по будням вечером…
- Может, теща на пенсии?
- Да ну, ты скажешь! Станет нормальный мужик каждый день с ночевкой к теще на дачу кататься…
- А вдруг он ненормальный?
- Ненормальным не платят такие деньги, чтобы гараж сайдингом отделывать… Нет, там жена.
- Шерлок Холмс, - сказала Ленка, доливая себе компоту. – Агата Кристи собаковского разлива. Да у Кирилла здесь просто золотая жила была…
- Ай, ладно. Бестолочь я, что тут говорить…
Собаки вдруг повскакали с мест и залились радостным лаем – оказалось, к нам пожаловала Ксюша. Дело, которое привело её, было весьма важным.
…Говорят, в свое время голландцы из-за тюльпанов совершали настоящие безумства – шли на обман, воровство и шантаж ради обладания вожделенным цветком. Говорят также, что с годами человечество теряет темперамент. Взволнованный рассказ Ксюши свидетельствовал об обратном. Сегодня по дороге домой с работы она завернула в Можайский гастроном, как она сказала мужу – «посмотреть кое-что из продуктов». Но это на самом деле была гнусная ложь, черная, как мои тюльпаны.
- Тогда уж фиолетовая, - встряла Ленка, - насчет гнусности поправок нет.
Я только рукой махнула.
Обманывая мужа, Ксюша оправдывалась тем, что Юра просто не понимает всей красоты и пользы озеленения дома, а с некоторых пор вообще стал яростным противником комнатных растений. Собственно, пора эта наступила неким вечером, который я очень хорошо помню.
…Когда Юра с Ксюшей планировали строить новый дом, они исходили из того, что каждому нормальному человеку для здоровой жизнедеятельности требуется своя отдельная комната. И все получили по четыре стены, и дети, и родители, и няня, и частые гости. Красивый получился дом, просторный и уютный. Но вот как-то вечером дети разошлись особенно буйно, у няни орал телевизор, а мы с Ксюшей пересаживали в гостиной пальму. Юра тщетно пытался сосредоточиться у компьютера, но наконец не выдержал, вылетел на лестничную площадку второго этажа и возопил:
- Я хочу знать, сколько у нас детей?!
Снизу выглянула Ксюша с совком в одной руке и пакетом земли в другом:
- Что ты кричишь? – кротко спросила она.
- Сколько в доме детей? Я полагал – двое, но они же тут повсюду, повсюду…
- Они же играют, Юра, что тут такого…
- Они не играют! Они орут и стучат чем-то железным, причем со всех четырех этажей одновременно!
- У няни свободный вечер.
- У детей где-то здесь ещё была мать!
Ксюша молча показала извазюканные в земле руки.
- Всё! – окончательно вышел из себя Юрка, - дети и цветы, цветы и дети, хоть умри… Я не могу работать! Я переселюсь в собачью конуру! Я уйду в баню!..
С детьми, конечно, ничего уже поделать было нельзя, но с тех пор Юра пристально следил, чтобы жена не забредала в опасные места, чреватые покупкой цветов, - например, Ботанический сад или на ВДНХ. Однако нет пределов женскому коварству. Закупкой продуктов занималась, естественно, Ксюша, а потому Юра, простая душа, был убежден, что в гастрономах продается еда. Женская же часть собаковского населения прекрасно знала, что в «Можайском» открыт чрезвычайно богатый цветочный отдел, куда в тот день и отправилась Ксюша. Имея в кармане гонорар и будучи уверена, что Юра, конечно же, оценит в конце концов её способности декоратора, Ксюша купила очаровательную метровую хамедорею, со всеми предосторожностями привезла её в Собаковку, и тут выяснилось, что Юра, вопреки ожиданиям, дома. Открылось это огорчительное обстоятельство, к сожалению, когда она уже поднималась на крыльцо в обнимку с пальмой. Ксюша была уверена, что, не случись мужа дома, она бы задвинул растение в кущу других дерев, и Юра ничего бы и не заметил.
Но – не повезло. Однако семейная жизнь научила мою соседку быстроте реакции, и она поведала хмурому мужу, что это, оказывается, Костя купил мне подарок на день рождения, а поскольку заранее дарить не принято, он просил Ксюшу взять хамедорею на передержку. Не имея ни малейшего, естественно, представления о том, когда у меня день рождения, Юра пожал плечами, и вот теперь Ксюша улучшила минутку и прибежала предупредить меня.
- Однако, октябрь на дворе, - напомнила я, - а мой день рождения – в декабре.
- Ничего. За это время Юрка всё забудет. Или хамедорея сдохнет…
- Кстати, - спохватилась Ленка, - Катька, учти - ту белую лилию подарила мне ты. И тоже на день рождения.
- Здрасьте, приехали. Ты мартовская, забыла? Лучше скажи, что тебе её Кира отдала – у неё уже сажать некуда, всё забито геранями, которые она из Франции привезла…
Ленка согласилась. У неё тоже имелись проблемы с посевными площадями, потому что мать норовила всюду натыкать маргариток, а брат Сережка уже который год добивался выполоть всё ненужное к лешему, потому что мечтает вырыть пруд… А подарок есть подарок.
Ксюша потребовала, чтобы мы немедленно, пока Юрка уехал платить за телефон, пошли смотреть на её приобретение. Но у Ленки были свои планы.
- У тебя ещё осталась та водоэмульсионка, которую мы зеленым разводили, кашпо красили?
- Ещё бы – я же трехлитровую банку купила тогда, других не было, мы с тобой всё и намешали. Она на втором этаже, но искать надо. А зачем тебе?
- Да мне она ни к чему не сдалась, это Денис, племянник, просил, - он случайно машиной воротину задел, когда въезжал, Сережка увидит – ругаться будет. Надо быстренько подмалевать, цвет подходящий…
- Машину подмалевать?!
- Воротину, балда! Машину Сережка смотреть не станет, сдалась ему Денисина машина…
- Ладно, ты ищи краску, а мы пошли смотреть мой подарок.
И мы пошли.
Проведя полчаса в приятном созерцании и надавав кучу полезных советов по уходу, я вернулась, и, ничего худого не ожидая, вошла в дом. И тут же, вскрикнув, зажмурилась, горячо надеясь, что у меня случилось помутнение зрения с закатного солнышка.
Оказалось, нет.
Оказалось, Ленка отыскала на втором этаже краску, но оступилась на крутой лесенке, и банка грохнулась в кухню, изрыгая содержимое. Повторяя шепотом Иисусову молитву, я открыла глаза и увидела леденящую картину из фильма ужасов.
…Пол являл собою зловещее болото, из недр которого, содрогаясь, выбулькивали пузырьки воздуха. С перил лестницы свисали зеленые сталактиты, орошая слезами быстрорастущие сталагмиты. Лестницу венчала бледная Ленка, а на меня со всех сторон надвигались зеленые собаки. Арку, казалось, выкупали в мятном ликере; от вида изумрудной морды Фроси мне сделалось нехорошо; но когда Франт, испуганный донельзя, рухнул мне на грудь, как подрубленный куст можжевельника, а из-под стола застенчиво вылезла Тюля, окрашенная в зелёный снизу строго по ватерлинии, как прогулочная лодка, я испустила вопль и села мимо стула. Ленка, причитая, поползла со ступенек.
Страшно боясь, что собаки начнут вылизываться и наглотаются химии, мы начали с них. По счастью, краска ещё не успела засохнуть, и после душа на шерсти моей стаи остался только лёгкий зеленоватый налет, как на шкуре лемура. Выгнав их на улицу, мы занялись кухней, через сорок минут покончили с полом и лестницей, изведя весь запас Костиных газет, и сели передохнуть.
- Ну, будет мне завтра, - сказала я невесело, - когда Костя приедет.
- Ничего, успеем доубрать, - жизнерадостно откликнулась Ленка, которую мучила совесть, - совсем немного осталось, только с мебели смыть…
- По-твоему, это немного? Смотри, тут и на стене брызги, и на плите… Умом тронуться…
- Не умом, а плесенью, - возразила Ленка, разглядывая локоть в изумрудных разводах.
Мы приступили к мебели. Торопясь, пока не засохла краска, выдраили кухонный стол, плиту, мойку, кастрюли, выбросили не поддающиеся реставрации прихватки и фартук, отскоблили стенной шкаф и люстру… «Ты эту краску как икру, что ли, метала…» - ворчала я. Ругаться сил не было, да и что теперь ругаться-то. Мы прикончили все имеющиеся в наличие моющие средства, и совсем уже было собрались вздохнуть с облегчением, но тут я бросила взгляд на стоящую в углу тумбочку.
- Всё, конец, - простонала я, - Ленка, на ней застыло.
Ленка с ненавистью глянула на тумбочку и мгновенно приняла решение:
- Выбрось её… Выбрось, чего тебе в ней? – так и так скоро рассыплется…
- Как это – выбрось? – у меня там вещи…
- Какие вещи? Чайник старый? Кофемолка ломаная?
- Кофемолку Гена починить обещал, а чайник со свистком…
- Запиши себе на магнитофон и крути, а чайник – в помойку. И кофемолку туда же, вот Гене делать нечего – со старьем возиться… Всё, кончай дурью маяться. Надевай снова перчатки и понесли это позорище на улицу…
Мы взялись за крышку, подняли… Трах! – крышка отвалилась, оставшись у нас в руках. Хрясь! – тумба со злорадным хрустом грянулась нам на ноги. Дружно заорав, мы выпустили столшеницу и отскочили. К сожалению, именно в этом порядке, поэтому ещё получили по пяткам трехдюймовой доской. После чего из развороченной тумбочки выпал целлофановый сверток, перехваченный аптечной резинкой.
- Что это? – спросила я, потирая ногу.
- Ты меня спрашиваешь? – удивилась Ленка, тоже растирая ногу. Свою, естественно.
- По виду тяжелое что-то…
- Слушай, не валяй дурака, возьми да посмотри.
- Я?
- Ну, давай я посмотрю, без разницы… На бомбу не похоже.
Ленка подняла сверток, взвесила на руке – «и правда тяжелый…» - и стянула резинку. Я следил за её манипуляциями с нарастающей отчего-то тревогой. Вот сдернут целлофан, под ним оказалась газета, но вот и она развернута… У Ленки в ладонях переливалась увесистая кучка драгоценностей.
Я перекрестилась.
(окончание следует)