Можно ли считать проявление насилия над злодеем как попытку взять под контроль его душу? Ведь насилие означает заставить человека делать то, чего он не хочет. Разве можно спасти душу ближнего с помощью силы?
Эти вопросы поставил ещё Лев Толстой. Он полагал, что Слова Христа о непротивлении насилию в последующем были искажены:
©️Вместо того чтобы руководить миром в его жизни, Церковь в угоду миру перетолковала метафизическое учение Христа так, что из него не вытекало никаких требований для жизни, так что оно не мешало людям жить так, как они жили... Мир делал все, что хотел, предоставляя церкви, как она умеет, поспевать за ним в своих объяснениях смысла жизни. Мир учреждал свою, во всем противную учению Христа жизнь, а церковь придумывала иносказания, по которым бы выходило, что люди, живя противно закону Христа, живут согласно с ним. И кончилось тем, что мир стал жить жизнью, которая стала хуже языческой жизни, и церковь стала не только оправдывать эту жизнь, но утверждать, что в этом-то и состоит учение Христа <…>.
Давайте представим ситуацию, когда ты вдруг оказываешься между преступником и жертвой. Что будете делать?
Такой христианин-непротивленец никогда не совершит поступок любви, просто став между преступником и жертвой. Этим он погубит и себя, и их обоих: жертва погибнет, преступник совершит убийство, а сам непротивленец бессмысленно погибнет.
Такая модель поведения явно противоречит основам христианской морали и является, по сути, антихристианской, потому что попускает зло. Христианин не может позволить совершиться насилию и злу даже ради свободы преступника. Этим он проявит только безразличие к условному злодею, совершающему тяжкий грех.
Легко рассуждать о зле со стороны, когда тебя не окружила агрессивно настроенная компания молодых людей. Легко говорить и возмущаться в интернете, когда тебе не закрывают рот матерной бранью. Судить чужие поступки всегда легче, чем искать их причину. В реальной жизни не работает абстрактный морализм Толстого.