Знаменитое, разжеванное и заученное. Достоевский, глубины которого уходят в натуральные бездны, через которые путь к свету становится подвигом и жертвой без цены и размера, сведён к понятному нравоучению из разряда приторных сказочек для младшего возраста. Что же не так с этой затёртой до пошлости слезинкой ребёнка? Да всё не так.
Кратко, хрестоматийно
Вот возьмём упрощённый вариант: «Счастье всего мира не стоит одной слезы на щеке невинного ребёнка». Этой цитатой оперируют все кому не лень при каждом удобном тематическом случае. Но по применению вырисовывается картина мира, в котором слеза невинного ребёнка имеет величайшую ценность, то есть эту слезу руками Фёдора Михайловича, якобы его словами, наделяют ценностью карточного джокера, эдакого краплёного туза и безусловного аргумента в любом шантаже. А если вдуматься и вчитаться внимательно хотя бы в этот упрощённый вариант цитаты?
Во-первых, невинный, значит, не познавший ещё этого мира, добра и зла, избитых истин и правил поведения, смерти, греха и знания как такового. Этим ребёнок уже противопоставлен миру взрослых со всеми его истинами и знаниями.
Во-вторых, в краткой цитате для общего пользования просто слеза ребёнка. А вы её видели? Упал, захныкал, мама в лобик поцеловала — и нет уже слезы. У ребёнка слеза просто как реакция, как оценочное суждение «фу, вот это мне не нравится», и тут же переключение на что-то другое, что этим «фу», вызвавшем слезу, не является. Да хотя бы и солнечный зайчик. И ребёнок снова улыбается и смеётся. Слеза невинного ребёнка что-то сиюминутное, но она часть процесса познания и реакция на новое знание, причем незамутнённая реакция, единственно искренняя.
В-третьих, и здесь уже можно попасть в языковую ловушку и заблудиться в демагогии, счастье всего мира — это речь об универсальном счастье именно для всего мира разом, для мира как явления? О том, про которое у других авторов сказано «счастья всем и бесплатно»? Или набор персонального счастья для всех и каждого, кто есть в этом мире? Возьмём оба этих понятия скопом, здесь важен только мир, который познал добро и зло и живёт своими жизнями.
На выходе имеем: весь существующий мир, со всем его выдуманным счастьем, которое несёт полное отражение опыта и знаний, ничто по сравнению с настоящими, незамутнёнными реакциями невинного ребёнка, который единственный и умеет дать настоящую оценку «добру и злу» через слезу или улыбку. Настаиваю именно на этой логике, потому что есть рассказ «Сон смешного человека», где такой взгляд на мир, с его науками и истинами, изложен крайне доходчиво и ясно.
Но есть еще и полная цитата, обратимся и к ней, просто для сравнения.
А слёзы то — кровавые
Цитата:
- «Эту бедную пятилетнюю девочку эти образованные родители подвергали всевозможным истязаниям. Они били, секли, пинали ее ногами, не зная сами за что, обратили всё тело ее в синяки; наконец дошли и до высшей утонченности: в холод, в мороз запирали ее на всю ночь в отхожее место, и за то, что она не просилась ночью (как будто пятилетний ребенок, спящий своим ангельским крепким сном, еще может в эти лета научиться проситься), — за это обмазывали ей всё лицо ее калом и заставляли ее есть этот кал, и это мать, мать заставляла! И эта мать могла спать, когда ночью слышались стоны бедного ребеночка, запертого в подлом месте! Понимаешь ли ты это, когда маленькое, существо, ещё не умеющее даже осмыслить, что с ним делается, бьёт себя в подлом месте, в темноте и в холоде, крошечным своим кулачком в надорванную грудку и плачет своими кровавыми, незлобивыми, кроткими слёзками к „боженьке“, чтобы тот защитил его, — понимаешь ли ты эту ахинею, друг мой и брат мой, послушник ты мой божий и смиренный, понимаешь ли ты, для чего эта ахинея так нужна и создана! Без неё, говорят, и пробыть бы не мог, человек на земле, ибо не познал бы добра и зла. Для чего познавать это чёртово добро и зло, когда это столько стоит? Да весь мир познания не стоит тогда этих слёзок ребёночка к „боженьке“… Пока ещё время, спешу оградить себя, а потому от высшей гармонии совершенно отказываюсь. Не стоит она слезинки хотя бы одного только того замученного ребёнка, который бил себя кулачонком в грудь и молился в зловонной конуре неискуплёнными слезами своими к „боженьке“!»
Достоевского надо читать полностью, это потом можно сделать краткие «зарубки» на память, но изначально только в оригинальном виде, в котором слёзки уже не простые, а кровавые, и не просто так, а к «боженьке». А заодно представлять всё это картинкой кинематографической, как и положено при чтении, для чего и писалось это в ту пору, когда кина не было и человек читал всеми органами чувств на полную задействуя фантазию и воображение. Чуете запах? Но по порядку.
Во-первых, родители образованные, и мучили ребёнка не зная сами за что. То есть не за что, а почему. И в этом почему дошли до высшей утончённости. И вот здесь надо бы прочувствовать, как относится Фёдор Михайлович к системе воспитания и обучения, в том числе, к утонченным манерам высшего света, к аристократической «школе». Именно что с измазыванием и поеданием сравнил классик это самое классическое воспитание и образование.
Во-вторых, снова ловушка для невнимательных, чреватая демагогией. Ребёнок молит о защите «боженьку», а дальше Иван несколько раз говорит про ахинею. Но ахинея — не «боженька», а ситуация, в которой родители, которые должны защитить ребёнка от холодного подлого места, которым стал этот мир, напротив, якобы для блага и постижения добра и зла (чёртовых), постижения науки и истины, для наставления на путь к высшей гармонии заставляют ребёнка с ходу сызмальства окунуться в это всё. И позвольте вопрос, а чьим калом кормит ребёнка образованная мать («яжемать»)? Уж явно не малышкиным, а своим и всего этого мира.
Ну, в-третьих, отказывается Иван не от Бога, а от «боженьки», живущего в наставлениях образованных родителей, так желающих счастья детям своим, родителей, железно уверенных, что только они и знают это счастье и путь к высшей гармонии, и ради этой своей выдуманной гармонии замучивших своего ребёнка, сделавших из него подобие себя же.
Сегодняшние традиционные, популяризируемые формы так называемых консервативных ценностей и скреп, то, во что превратились православие и семьи, познание добра и зла, так же, как и во времена Достоевского, достойны жестких сравнений с холодным подлым местом и других эпитетов классика. Конкретно в «Братьях Карамазовых» об этом сказано сполна, и с калом впридачу.
Фёдора Михайловича не причисляют к экстремистам, я думаю, по одной простой причине: в культурное поле транслируются интерпретации и разъяснения, но никак не сам классик. Да и процесс самостоятельного осмысленного чтения вытравливается из навыков всеми способами. Хотя даже отдельные банальные цитаты, если вчитаться, стоят того, чтобы отказаться от навязанной «высшей гармони», пахнущей чужим калом, запахом, знакомым с детства.
Все иллюстрации из открытых источников сети Интернет