В советское время по вечерам порядочные люди отдыхали. В восемь вечера ужинали, принимали на грудь грамм двести, в девять смотрели программу «Время». Потом кино или концерт по одному из трех телеканалов и отход ко сну. Возможны варианты: от кефира, до пятисот грамм. Партия допускала.
Но это порядочные. А за непорядочными пусть милиция смотрит. Она и смотрела. В этот раз смене наружного наблюдения поступило нехарактерное задание: следить за диссидентом. Вообще-то это дело КГБ, но в середине восьмидесятых всяких идеологически нам чуждых щелкоперов расплодилось столько, что «старший брат» не справлялся и изредка тех из них, кто высказывал общеуголовные намерения, скидывал милиции.
И вот, оставив на время убийц, насильников и грабителей, смена таскалась за диссидентом. Тот был спокойным. Листовок не развешивал, не митинговал, писем протеста не рассылал. Ляпнул сдуру в кампании за портвейном «три семерки», что в борьбе за права то ли крымских татар, то ли саратовских немцев он что-нибудь подожжет, «чтоб все знали». Кого точно таким странным образом решил защитить, к утру он и сам не помнил. Отдохнул в кругу лучших друзей, и уже на следующий день стал фигурантом разработки.
Комитетчики повертели этого деятеля со всех сторон, проверили по учетам, поговорили с соседями и сослуживцами, лишили, на всякий случай, профсоюзной турпоездки в Болгарию за дубленкой и спихнули его милиции, поскольку, за что тот решил бороться, неясно, но что-то поджечь – клялся прилюдно.
Начальник угро, к которому пришла цидуля на потенциального пиромана, пробормотал, что лучшее средство от врага – пуля. Списал патрон и забыл. А от дурака – бумага. И не одна. И, недолго думая, выставил за ним наружное наблюдение.
В результате крайней оказалась смена наружки. Работали, как положено. Опермашина, рации, оружие. Плюс огнетушитель и ведро с песком. На всякий случай.
Хлопот объект не доставлял. Не норовил, чуть что рвануть «пятками вперед»: не проверялся, в безлюдные переулки не сворачивал, из вагона метро в последний момент не выскакивал, зеркальце, чтобы, выдавливая прыщик, глянуть украдкой, не идет ли кто следом, не доставал. Утром на работу. Вечером по магазинам: поискать, что «выбросили» из дефицита, и с кругом краковской колбасы за два девяносто домой. Хороший фигурант, спокойный. Если бы не одно. В шахматы он играл.
В понедельник в семь вечера старший смены уже изготовился доложить, что объекта до дома довели и спать уложили и, испросив добро, убыть на базу, как тот из подъезда нарисовался в домашних тапочках и с шахматной доской под мышкой. И в соседнюю парадную шасть!
Этаж и квартиру, в которую он зашел, установили быстро. Связались с дежурным. Сообщили, что подопечный вел себя спокойно, после работы пробежался по магазинам и домой.
– Что купил? – настырничает база, – спички?
– Холодец.
– Сейчас дома?
– Пошел к соседу в шахматы играть. Разрешите возвращаться?
Дежурный звонит оперативнику, выписавшему задание. У того дел выше крыши, а тут еще «поджигателя» на него повесили. И если за своих «синяков» он легко ответит, то за этого – случись что – спросят по полной. Чешет опер босую голову и на всякий случай интересуется:
– К соседу пошел? Канистра и спички при нем? Шахматы?! Наблюдать! Вернется – можете сниматься.
И действительно, кто его знает, проиграет фигурант, расстроится, пешками обсыплется и подожжется.
Час прошел, другой. Стемнело, окна голубыми огоньками телевизоров горят, потом и они стали гаснуть. Смена в опермашине тихо сатанеет.
Бригадир на переднем сиденье рядом с водителем, сзади двое оперативников: первый плотный крепкий, второй – маленький и щуплый, студент-вечерник юридического и боксер-перворазрядник. А вот и не угадали. Студент – крепыш, а боксер в весе «мухи» выступает, потому и комплекции мелкой. Отсюда и их позывные в эфире: «Муха» и «Студент».
– Студент, – с тоской в голосе интересуется бригадир, – сколько обычно в шахматы играют?
– Блиц-партии по пять минут, но он без шахматных часов пошел, тогда играют обычные, часа по полтора. Первая, потом вторая, чтоб отыграться, и разбор.
– Какой разбор?
Дебют, миттельшпиль и эндшпиль. Кто куда сходил лошадью.
– Вот сволочь! – только и сказал старший. И отправился искать исправный телефон-автомат, звонить домой, что по службе задержится.
В первый день переработка у смены составила четыре часа. И пошло. Во второй день – три часа государству подарили. А в третий – пять.
Уже на второй день студент начал с заднего сиденья поскуливать.
– У меня сегодня семинар… – бросал он в никуда, вздыхал и добавлял: – Препод сказал, кто на семинар не придет – может и на экзамен не приходить.
– Справку у наблюдаемого возьми, – мрачно посоветовал бригадир.
На следующий вечер не выдержал боксер:
– Разрешите пройтись.
– Зачем?
– Посмотрю подходы к адресу, точки наблюдения намечу, пути отхода…
– До кустов и обратно, – подвел итог старший, – попусту не маячь.
А сам на ботинки свои смотрит. Ему жена вчера сказала: Приходишь третий день заполночь. Громких убийств в городе не было. Брюки сухие, ботинки чистые. Коли бабу на стороне завел – бери свой «тревожный чемоданчик» и топай к ней.
– Товарищ майор, – настырничает «Муха», – еще неделя, и я на ринге, только сидя на стуле, выступать смогу. Не разогнусь.
И студент ему подпевает:
– Вот поджог бы он что-нибудь?! Мы бы все потушили, «гласникам» его сдали, пожарные бы приехали и накостыляли ему шлангами…
Наконец, уже в темноте, наблюдаемый с гордым видом и доской под мышкой шествует домой.
– База, база… – взывает в микрофон рации бригадир.
База отзывается не сразу, принимает доклад и сонным голосом дает «добро» сниматься.
Водитель тихонько выезжает со двора и лишь на проспекте давит на газ так, что покрышки визжат.
– Вам хорошо, – жалуется он, крутя руль, – «отписались» и домой. А мне машину сдавать, мыть её, заправлять. А я, между прочим, в области живу. Мне еще на электричку надо успеть.
На пятый день бригадир не выдержал. Объект программу «Время» не смотрит, политику партии не одобряет, данное собутыльникам слово не держит, играет не в домино, а в шахматы. Не наш человек.
– Товарищ майор, – уловил настроение начальника «Муха», – давайте я его встречу.
– Зачем?
– Объясню, что нехорошо так долго в шахматы играть.
Бригадир помолчал, на ботинки глянул, вздохнул.
– Давай, только аккуратно.
«Муха» устремился в подъезд. Подтащил ящик, с трудом дотянувшись, обхватил носовым платком и выкрутил лампочку. Ждет.
– Ходим за ним уже неделю, – ноет в машине студент, – ребята серьезными делами занимаются, а мы сачкуем. А если он дома решит табуретку поджечь?
– Дома пускай жжет, – легко соглашается бригадир, – это будет его глубоко личное дело, которым занимается не госбезопасность или милиция, а пожарная охрана.
А тот, легок на помине, с шахматами под мышкой появляется из подъезда.
– Муха, – поднял микрофон рации старший, – встречай объект.
Тот в ответ тангенту нажал, мол, понял, встретим.
Шахматист открыл дверь, зашел в темноту и, ничего не видя, на секунду замер. Он сделал неуверенный шаг вперед, и тут кто-то ударил по шахматной доске.
Доска упала с грохотом, рассыпались фигуры. Кто-то невидимый, безжалостно наступив на нее, пробежал мимо.
Наблюдаемый показался минут через пять. В одной руке он держал половинки шахматной доски, в другой горсть фигур. Он пересчитал фигуры и, то и дело оглядываясь, отправился домой.
Два дня он вел себя как человек. Смена доводила его до подъезда, «укладывала спать» и отправлялась на базу. На третий день свет в его окнах погас подозрительно рано. Муха, вздохнув, потрусил на место, на бегу доставая платок.
И точно. Спустя пять минут, игрок с новой шахматной доской раза в два больше прежней вышел из подъезда.
– Объект на подходе, – сообщил по рации бригадир.
В динамике раздался щелчок, означавший – понял, готов.
Шахматист приоткрыл дверь, уперся в темноту и подался назад. Он засуетился, высмотрел и подобрал с земли здоровую палку.
– Объект взял палку, – прокомментировал в микрофон старший.
Муха поднялся на несколько ступенек по лестнице.
Шахматист ворвался в подъезд. Палка была его шпагой, доска – щитом. В темноте он сделал несколько яростных выпадов, зацепил перила и, что было силы, замолотил по ним, попутно размахивая доской.
В этот момент Муха спустился и нанес точный удар.
Посыпались фигуры. Вновь хрустнула под ногами шахматная доска.
– Дома вечером сиди, Ботвинник! – выбегая, рявкнул оперативник, чтобы у того не осталось сомнений, что его с кем-то перепутали.
И еще три дня не было у смены лучшего объекта. А на четвертый их перебросили работать за подозреваемым в убийстве. Матерый зэк прошел две школы жизни: общего и усиленного режима и кое-что в том, как выявить наружное наблюдение и от него уйти, понимал.
Обессиленный студент падал на заднее сиденье, с места срывался Муха и даже водителю приходилось покидать руль, чтобы перехватить наблюдаемого и подстраховать товарищей. Смена буквально пролетала, на третий день бандита передали для задержания, когда он, успокоившись, решил перепрятать оружие.
Далее работали за группой квартирных воров, потом был взяточник, любивший назначать встречи клиентам в безлюдных местах, насильник, днями шатавшийся по городу в поисках жертвы… О шахматисте-пиромане никто не вспоминал, не наш профиль.
Андрей Макаров
окончание следует