Одинцов вошел в вагон, нашел десятое место и закинул рюкзак на третью полку. За окном моросил июльский серый ленинградский дождик. Попутчиков было пока двое. Хипанутый юноша с наперсным ликом БГ на цепочке кладбищенских искусственных азалий и средних лет творческий усатый мужчина с бородкой. Юноша вскоре отбыл к единомышленникам за перегородкой, где невнятно звучало что-то про железнодорожную воду.
Поезд тем временем тронулся. Медленно проплывали за окном суровые и мрачные промышленные окрестности Обводного канала. В районе Обухово мужчина с бородкой выставил на стол чекушку и пошло общение.
Мужчина оказался художником. На юг ехал в творческую командировку, рисовать морскую волну. Художник Дима, в жизни ценил две вещи. Женскую обнаженную натуру и морскую волну. Как понял Одинцов, в Питере с обнаженной женской натурой все было в порядке, а вот морская волна на Черном море была особая. И поймать волну, особенно ее гребень на холст Дима очень надеялся.
После третьей Одинцову невыносимо захотелось спать. Сказывалась усталость за две предыдущие веселые белые ночи. Приоткрыв Диме слегка подноготную, что мол зовут Антон, да, студент, недавно отслужил, ПВО, едет отдыхать, Геленджик, дальше будет видно, Одинцов извинившись, запрыгнул на верхнюю полку и под стук колес уснул.
Снилась Одинцову служба. Будит его дневальный Федоров, мол пора на дежурство, вставай, мать твою растак. Полярная ночь, минус 40 на дворе, розовые и газово-синие аэродромные огни пронзают небо вертикальными световыми столбами. Над взлеткой оглушительно грохочут и один за другим проносятся розово-сиреневые факелы взлетающих перехватчиков. Ветерок гонит по сугробам быстрые хвосты поземки - мимо штаба, мимо командного пункта, пока Одинцов хрустит снегом, огибая КП, направляясь к капонирам. Вот он трейлер, кабина управления. Ручку на себя, и волна тропического тепла бьет в лицо. Кукорин, включив печку на полную, несет дежурство босиком и в нижнем белье. Обрадовался как слон, что можно наконец идти спать. Антон сел за пульт, привычно проверил каналы связи, и погрузился в обыденный свой хоровод мыслей. Зазвонил телефон.
- Сигнал Дрофа. Двойка, ПОРИ, включайтесь!!! Автономное питание, стартуем дизеля!!! - голосом комбата Заринского заговорили наушники. В эту ночь комбат был оперативным дежурным. Это давало Одинцову заряд особенной бодрости.
Запустив систему на внешнем питании, Одинцов вбежал в соседний капонир, ворвался в дизельный трейлер, и стал будить дизелиста Махманазарова, сладко спящего на теплом дизеле. Антон бил Махманазарова по щекам, тряс за плечи. Спихнул с дизеля на пол. Махманазаров наконец проснулся.
- Сыктым...Что, включаемс’, блат’ - возгласил он в пространство. И тут же нажал, матерясь по-узбекски, кнопки массы и запуска. Дизель ожил.
Вернувшись в кабину управления, Одинцов нашел на экране отметку Дрофы - SR-71, и стал отслеживать эшелон, направление движения, и поднятые МИГ-31 авиации ПВО.
На мгновение все отметки на экране слились в одну, и он понял, что засыпает.
- Одинцов, ты что, там спишь? - голос комбата Заринского в наушниках звучал зловещим металлом. Эшелон по Дрофе, мы ее потеряли. Одинцов!!!
Антон проснулся. Было тихо и спокойно. Темная ночь, не белая, что означало - Одинцов спал часов пятнадцать кряду. Поезд стоял. Одинцов поднял жалюзи и выглянул в окно. Состав остановился на полустанке, освещенном призрачным синим светом путевого фонаря. Рванул окно вниз, и в купе ворвался влажный густой воздух юга, наполненный пьянящими ароматами фруктовых садов, полыни и ковыля.
На соседнем пути стоял такой же пассажирский состав. Окно вагона напротив было открыто. В нем Одинцов увидел девушку, с любопытством разглядывающую его. Ее большие голубые глаза светились улыбкой и легким удивлением. Кудрявые русые волосы плотными волнами сбегали вниз за оконное стекло.
- Не спится? - спросил Антон.
- Да, - улыбнувшись ответила она. - Едешь на юг?
- Да, в Геленджик на пару недель, а дальше может еще куда. Видно будет.
- А мы уже возвращаемся. С мамой.
- Понравилось? Как погода? Водичка теплая? - Антон старался говорить вполголоса, чтобы не разбудить попутчиков.
- Да, мы в Анапе были три недели. Так здорово!
- Я Антон.
- Марина, - ответила она, улыбнувшись.
- Очень приятно, Марина. Я из Ленинграда.
- Я тоже. Школу закончила в этому году. Хочешь черешни?
- Давай.
Она прицелилась и запустила в Антона черешней. Сначала промахнулась, но со второго и третьего раза попала. Большие темно-вишневые сочные ягоды.
- Куда поступила? - спросил Одинцов, выплевывая косточки. Черешня была отменная.
- В строительный. Буду архитектором. Домики рисовать. А ты работаешь, учишься?
- Я в политехе. Пойду на второй курс. Только пришлось в армии оттрубить два года.
- Да, я слышала, с этого года больше студентов в армию не берут.
- Теперь да, но нам досталось.
- А тебе какая музыка нравится? Мне КИНО и Модерн Токинг.
- Не знаю, вроде Аквариум ничего, Алиса, Ноль. КИНО тоже.
- Ноль? Не слышала о такой. Хорошая?
- Стоит послушать, - ответил Антон.
- Знаешь, тут с другой стороны кукурузное поле. Мне в противоположное окно видно. Люблю кукурузу. Айда нарвем?
- А если поезд поедет? Останемся здесь тогда.
- Что же, останемся здесь с тобой насовсем, - сказала Марина. Прощай, мама.
- Мама спит?
- Да, не надо ее будить, - улыбнувшись сказала она.
- Ладно, айда. Выходи, я сейчас.
Одинцов неслышно соскользнул с верхней полки, стараясь не будить попутчиков. Вагон спал. Войдя в тамбур, Антон обнаружил проводника - хмельного, в расстегнутой до пупа голубой железнодорожной рубахе, сидящего на ступеньках у открытой двери, светящего огоньком сигареты во тьму. Справа от проводника лежала его фуражка, наполненная черешней. Проводник с отстраненным видом ел черешню и сплевывал косточки вовне.
Антон протиснулся в дверь и спустился на насыпь.
- Можем поехать в любой момент, - безразличным тоном сказал проводник и затянулся сигаретой.
Одинцов поднырнул под вагон, затем обошел сзади встречный состав. Вагон, в котором ехала Марина, был предпоследним.
Увидел ее в свете путевого фонаря. Легкая, стройная, осененная гривой кудрявых русых волос, сияя голубыми глазами, Марина встречала его, Антона, лучистой, радостной, лучшей во всех вселенных улыбкой. На ней были спортивные штаны и голубая футболка, шлепанцы на босу ногу.
Кукуруза росла сразу за насыпью. Надо было перейти небольшой ров. Початки, наполовину спелые, похожие на диковинные пчелиные соты в обложках широких листьев, качались справа и слева на фоне звездного южного неба.
- А знаешь как бегемот взлетает? - спросил Антон.
- Бегемот?
- Ну, как если бы у бегемота были крылья.
- Как?
Антон надул щеки, забавно выпучил глаза, приставив ладони к ушам, и замахал ладонями, как будто крыльями бегемота, издав дичайший прерывистый крик.
Марина залилась смехом, и вдруг споткнувшись, схватила Антона за руку, чтобы не упасть.
- Я тапок потеряла, - сказала она.
Антон с трудом обнаружил тапок между стеблями кукурузы, достал и протянул его Марине. Их глаза встретились. “Два голубых озера, два магических водоворота” - подумал Антон. Он неожиданно ощутил вкус ее губ на своих губах. Черешневый, кофейный, обволакивающий, мятный вкус, останавливающий время и звезды, заставляющий сердце быстро и радостно биться в груди, обрушивающий торжествующую радость с небес прямо на него, Антона, без предупреждения и пощады. Этот сумасшедший миг длился немыслимо долго, наверное вечность.
- Пассажиры! В вагон! - послышался женский голос. - Сейчас поедем.
Марина оттолкнула Одинцова.
- Пусти. Милый, надо в вагон возвращаться. Это наша проводница.
“Милый” - подумал Антон. “Милый” - как здорово….
С початками кукурузы в руках они вернулись к поезду. Антон проводил ее в вагон, успев еще раз поцеловать.
Вернувшись к себе в вагон, Антон взлетел на свою полку, и снова увидел ее в окне напротив. Марина ела кукурузу, и улыбалась ему. Ему!!!
Вдруг, поезд вздрогнул и медленно поплыл вправо.
- Запиши мой телефон. 285-06-12, - крикнула она.
- Нечем записать. Я запомню, - ответил Антон. Мой 134-39-07.
- И я запомню, - ответила Марина. Прощай, Антон!
- Пока.
Светало. Поезд шел все дальше на юг, рассекая благодатные кубанские поля с золотящейся пшеницей, сияющие свежей зеленью рисовые чеки, фруктовые сады с наливающимися зрелостью тучными плодами. Утренняя свежесть мягким ветром врывалась в вагонное окно, неся терпкие ароматы юга, надежды и обещания безмятежной, долгой и счастливой жизни.
Одинцов не мог уснуть. “Счастье, вот оно. Счастье”, - думал он. Краткий и вечный миг.
Поезд стал забираться в гору и на мгновение за окном промелькнул русский пейзаж - стайка стройных березок, опустивших изящные кудрявые ветви долу.
“Все пройдет и повторится много раз” - думал Антон. “Будут жить, умирать и возрождаться степной ковыль, фруктовые сады, и березы. И звезды в небе когда-то умрут. Состарятся и умрут Антон с Мариной, и родятся другие Антоны и другие Марины. Но счастье, этот безмятежный миг - он будет всегда. Пока живо сердце мира. Иначе зачем это все. Иначе и не может быть.