В субботу вечером. Рассказывает адвокат Пешков С.В.
Очная ставка, протекала томительно, монотонно, и удручающе пресно. Стороны настаивали на своем, ничего нового, помимо того, что было известно ранее, в ходе ее проведения установлено не было.
Все участники этого следственного мероприятия, потели и утираясь платочками, четко понимали, что они зря теряют время, волею судьбы находясь в этом небольшом, забитом бумагами, и от того пыльном кабинете.
Во дворе же, залитом солнечным весенним светом, раздавался смех детей, а из находящегося поблизости кафе, в распахнутую форточку окна, доносился одурманивающий запах шашлыков, который сбивал с рабочего ритма, и просто издевался над всем организмом, прямым текстом говорил ему, бросай работу, пошли обедать.
В этот раз моим доверителем был потерпевший - мужчина в возрасте, строитель по профессии, который пострадал от мошеннических действий руководства одного из подмосковных кооперативов дачников, клиент не бедный, но потеря пары миллионов его явно расстроила, и так, что ему пришлось обратиться со своей бедой в полицию.
Мои оппоненты: коллега по ремеслу, адвокат - защитник в возрасте, с надменной маской на лице, направленной почему-то строго в мою сторону, и его подзащитная в статусе обвиняемой - женщина под семьдесят, сухонькая, шустрая старушенция, в классическом синем платье с отложенным кружевным воротничком.
Такие раньше носили либо бывшие дворянки, либо ответственные, с положением бабульки, занимающиеся общественной жизнью, имеющие активную жизненную позицию и состоявшие в членах партии КПСС.
Да такое тоже бывает, старушки народ своеобразный, и не все сидят дома у телевизора, эта например зарабатывала внукам на конфеты, пользуясь доверчивостью граждан.
Каждый год миллионов на несколько она обязательно, кого ни будь да обманывала. При этом местный суд снова и снова давал ей условный срок, ведь судьи тоже люди, и отправить бабушку в места не столь отдаленные рука у них не поднималась.
Ну а бабулька после очередного суда, понимая, что сажать ее никто не собирается, и в виду того, что пенсионное обеспечение ее явно не устраивает, вновь и вновь, одевая личину частного риэлтора, выходит на большую дорогу большого бизнеса, и все с большей активностью, продолжает свое опасное, но прибыльное ремесло, по сбору денежных средств в пользу Анджелы Дэвис, либо еще кого. Но точно в пользу того, кто именно в данный промежуток времени отчаянно нуждается в денежных средствах.
Версия у бабушки из раза в раз была проверенная, и отработанная опытом, мол ничего не знаю, все это навет и клевета. Пару раз эта версия ее выручала. Именно поэтому в начале ее тернистого пути связанного с не совсем законным способом извлечения всевозможной прибыли, следствие не смогло доказать ее причастность по двум первым похожим делам.
Но не в этот раз. В этот раз все доказательства нами были заранее собраны, и находились в распоряжении следствия, помимо слов у нас были и записи разговоров, и переписка, и подписи бабушки, которые она в предвкушении денег не глядя ставила на различных, способствующих их получению - документах.
Но привычка это вторая натура. Поэтому бабушка отвечая на очной ставке просто говорила заученное видимо еще у Станиславского - "не верю".
Выслушав очередной несуразный ответ, противоречащий документам, находящимся в распоряжении следствия, и понимая бесперспективность услышать, что то разумное, к концу очной ставки у меня остался лишь один вопрос, который я не преминул задать. Задал я его, каюсь, больше из личного интереса, заведомо зная, что она судима, но пожелав услышать ее ответ, так как хотел посмотреть на ее реакцию: "Судимы ли Вы были ранее, и за что?".
А вот реакции на этот вопрос я точно не просчитал...
Я еле успел отпрянуть. В ответ, мне прямо в лицо полетела пощечина, а вслед за нею и крик этой, как оказалось, очень импульсивной дамы: "Да, как Вы смеете? Адвокат? Ставить под сомнение честь дамы? женщины, годящейся Вам по возрасту в матери? Вы понимаете, что это все низкие наветы?!".
После этого экзерсиса в стиле девятнадцатого века, и последовавших за ним требований ее защитника, начавшего настаивать о занесении мне в протокол замечания, за неуважение и явное оскорбление с моей стороны его подзащитной, очная ставка быстро сошла на нет.
Я прекратил "оскорбления" и выказывая полное доверие словам дамы, благо в материалах дела все необходимое для предъявления обвинения имелось, и одновременное переживая за ее здоровье - все таки возраст, подхватив своего доверителя, находившегося в некотором ступоре, удалился из кабинета следователя, оставив хрупкое создание женского пола, в погонах, один на один с разъяренной дамой.
Выйдя же на улицу, и зайдя в кафе, мы долго не могли уняться, и ржали с клиентом до умопомрачения. К такой реакции на такой вопрос никто из нас точно не был готов.
В конце встречи с клиентом он сообщил мне, что никогда не думал, что профессия адвоката настолько опасна, и теперь он стал понимать почему адвокаты запрашивают столь высокие гонорары.
Я не стал его разочаровывать, и еле сдерживая смех, прощаясь, просто кивнул в ответ головой. Сил на смех в тот день у меня уже не осталось.